В.М. Розин "Схемы в методологии и науке, в творчестве и культуре"
Основные тезисы
1. В философии и методологии схемы изучаются, прежде всего, для нормирования мышления, использующего (и создающего) схемы. При этом, говоря о нормировании, нужно иметь в виду не столько строгие логические императивы (хотя и таковые необходимы), сколько различные гуманитарные соображения и представления, связанные с рефлексией нашей мыслительной работы и изучением схем. В свою очередь, необходимость в нормировании мышления, оперирующего со схемами (назовем его условно «схемным») обусловлена несколькими обстоятельствами. Здесь и простой познавательный интерес, и желание разрешить «дилемму схемного мышления» («схемы создает мыслящий субъект, мыслящая личность, но схемы схватывают и задают реальность, и в этом отношении они должны быть объективными»), и критика способов понимания и использования схем, которые ведут к редукции и другим затруднениям.
2. Сравнение подходов Канта и Щедровицкого показывает, что в обоих случаях схемы вводились в рамках методологического дискурса (мышления), то есть, судя по всему, схема принадлежит к «рефлексивным содержаниям». Более конкретно речь идет о разрешении «дилеммы схемного мышления». В обоих случаях имеется в виду научное познание и креативное понимание познающего субъекта (у Канта субъект сам порождает познаваемую предметность, у Щедровицкого методолог стремится «не столько объяснить мир, сколько переделать его»). Наконец, как рефлексивное содержание схемы полагаются в пространстве методологического мышления, которое обоими мыслителями концептуализируется в рамках спекулятивного метафизического дискурса (у Щедровицкого такой дискурс задается идеей «деятельности», позднее «мыследеятельности»). Но решение дилеммы креативного мышления у Канта и Щедровицкого различное. Кант предполагает, что именно схемы, поддержанные и направляемые воображением и рассудком, позволяют придать объективность креативной познающей деятельности субъекта. Щедровицкий делает основную ставку на свой и коллективный опыт мышления, которые рефлексируются и конструктивизируются с помощью схем, а также на то, что в данных схемах можно схватить основные законы деятельности. Сочетание методологической установки с естественно-научной, убеждение, что любой материал можно организовать в соответствии с методологическими схемами, объясняют значение в концепции Щедровицкого и схем, и методов конфигурирования.
Еще один важный момент – схемы вводятся в ситуации, когда необходимо охарактеризовать не просто изучаемое явление, но становление нового. Последнее обстоятельство особенно подчеркивает С.В.Попов. При этом Попов прав, указывая, что у становления есть свой агент, который, с одной стороны, действует по схеме, а с другой – использует схему как средство организации и самоорганизации. Чтобы в этом убедиться и получить дополнительные характеристики схем, рассматриваются два модельных примера - методологическая и культурно-историческая реконструкция платоновского «Пира» и взглядов Аристотеля.
3. Материал этой реконструкции показывает, что новое понимание любви («платоническое») в «Пире» возникает не само собой, а в результате деятельности Платона. Можно сказать, что последний конституирует это понимание. Но в своей деятельности великий греческий философ был обусловлен разными обстоятельствами: коммуникацией со слушателями, собственными представлениями и концепциями, культурными проблемами (споры с софистами и попытки построить нормы рассуждений, становление античной личности, предполагающее создание новых личностно ориентированных социальных практик). Реализовать все эти обусловленности Платон мог, лишь развернув соответствующие схемы. С одной стороны, именно схемы, по-новому организуя смыслы, обнаруживают новую реальность любви, с другой – за схемами лежат потенции и экзистенции нарождающейся античной личности и личности самого Платона.
Приведенная реконструкция подсказывает также, в чем особенность авторского подхода по отношению к схемам и как он решает дилемму схемного мышления. Автор не только как методолог рефлексировал свой опыт схемного мышления, но и сделал схемы предметом эмпирического исследования. Особенность этого исследования в следующем: оно ориентированно на решение методологических проблем и в гуманитарном отношении, опирается на культурологию и семиотику. Чтобы по отношению к схемам реализовать исследовательский подход, различные случаи в истории философии, науки, инженерии и искусства, культуры концептуализируются в плане схемного мышления, то есть рассматривается, как некоторое представление создается и объективируется философом (ученым, инженером, художником и т. д.), причем именно в качестве новообразования.
4. В рамках той же реконструкции показывается, что идеи Платона, сущности и категории Аристотеля, правила логики вводятся вместо схем. Они позволяют строить идеальные объекты и вести рассуждения, получая правильные знания, без противоречий и других проблем. Эта новая деятельность и получает название мышления. В данном случае мышление – это новообразование. Хотя мышление предполагает построение схем, оно не может рассматриваться как частный случай схематизации. Мышление – это мышление, принципиально новый способ получения знаний, включавший в себя разрешение противоречий, процедуры построения идеальных объектов, рассуждения по правилам логики, сведение новых случаев к идеальным объектам, получение знаний обо всех объектах, входивших в область изучаемого предмета (античные науки).
5. Вводится различение схем и квазисхем. Последние по многим параметрам похожи на схемы, но создавались и использовались в рамках других, не методологических концептуализаций. Если ввести такое различение, то история выглядит таким образом. Уже в Древнем мире сложились квазисхемы (представление о душе, богах и другие), которые и выступали основными средствами постижения действительности, источниками новых представлений о ней и новых знаний. В античной культуре наряду с квазисхемами в рамках философских дискурсов создаются и первые схемы, например, в работах Платона.
В рамках философии схемы создаются сознательно и затем из философии заимствуются в науке и других сферах деятельности. Кроме того, во всех этих областях и практиках по-прежнему создаются новые квазисхемы. Начиная с Канта, но систематически со второй половины ХХ столетия (в методологии) имеет место специфическая рефлексия схем и формируется понятие «схема». С этого периода становится возможным не только создавать новые схемы, но и изучать их, что мы и наблюдаем с 60-80-х гг. (результаты авторских изысканий в этой области изложены в книге «Семиотические исследования»). Для самой методологии важно различать схемы, сформировавшиеся и используемые в качестве инструментов методологической работы, и квазисхемы и схемы, которые в методологии изучаются. Выявление первых предполагает рефлексию опыта методологического мышления, а вторых - исследование ситуаций становления нового мышления и видения в рамках схемной концептуализации.