Сычёва Людмила Сергеевна

Я окончила механико-математический факультет Уральского государственного университета (г. Свердловск) в 1961 г. и в 63-м поступила в аспирантуру по философии в Новосибирский университет. Когда моим научным руководителем стал М.А. Розов и когда я начала ходить в его семинар, я с неизбежностью узнала имя Г.П. Щедровицкого, ибо в те годы многие участники нашего семинара (см. Литература, 4) были под впечатлением его идей содержательно-генетической логики и вообще построения новой философии – в отличие от догм и цитат классиков, которыми был полон диамат. «Мы при этом вовсе не проповедовали узкий эмпиризм, мы просто хотели строить эпистемологию по образцу таких дисциплин, как физика, биология, геология» (см. Литература, 4, стр. 13). Тогда мы с большим энтузиазмом полагали, что построим новую теорию познания. Многие из нас написали тезисы на конференцию, которую так и не разрешили проводить, однако сборник тезисов «Проблемы исследования систем и структур» (см. Литература, 3) щедровитяне успели издать ротапринтом (где-то под Москвой), и моей первой печатной работой стали именно тезисы в этом сборнике («Некоторые черты формирования и развития предмета исследования на материале истории теории электричества»).

В 1964 г. вышла работа Георгия Петровича «Проблемы методологии системного исследования», которая долгое время была настольной книгой многих: во-первых, она была доступна (издана довольно большим тиражом), во-вторых, там вводилось различение объекта и предмета знания (именно проблема предмета науки была темой моей диссертации), в-третьих, там была опубликована «пятичленка» – изображение деятельности через задание пяти ее элементов (задачи, объекты, средства, процедуры, формы знания) и многое другое.

Правда, проблема предмета уже в этих первых публикациях имела разное «звучание»: Щедровицкий говорил об объекте и предмете знания, а в нашем семинаре рассматривали предмет науки. ГП задавал предмет знания через плоскости замещения: первую образует оперирование с объектом посредством тех или иных процедур, результаты оперирования выражаются в знаках, которые, в свою очередь, могут быть включены в другую деятельность и образовать следующую плоскость замещений и т.д.

В нашем семинаре предмет науки трактовался как результат рефлексии ученых при формировании той или иной науки; один и тот же объект мог изучаться разными науками, и именно для различения подходов разных наук к одному и тому же объекту сами ученые в своей рефлексии говорили о предмете науки как о чем-то отличном от объекта, принадлежащего самой действительности.

Я в кандидатской диссертации развивала мысль о том, что дискуссии о предмете науки – это замаскированная форма осознания структуры науки. Впоследствии мы отказались рассматривать рефлексию как «ухудшенную» позицию гносеолога: рефлексия стала пониматься как описание внешних параметров деятельности – в отличие от описания ее внутренних механизмов, которыми занимается философ. Наука стала рассматриваться как система с рефлексией.

В сборнике «Проблемы исследования систем и структур» были опубликованы и тезисы М.А. Розова о предмете («Предмет исследования и некоторые закономерности его формирования и развития») и И.С. Алексеева («Об элементарной клеточке системно-структурного исследования»). Игорь Серафимович чаще всех нас ездил в Москву и ходил на семинары ММК, привозя новые идеи и веяния. Он же был основным оппонентом Розова, обычно выступая с критическим докладом после какого-либо доклада Михаила Александровича. Деятельностный подход к познанию и реальности, который развивал Игорь, – прямое влияние щедровитянских семинаров (см. Литература, 1).

Георгий Петрович довольно часто приезжал в Новосибирск, всегда выступал на наших семинарах, где, кроме содержательных научных вопросов, обсуждались и организационные. Так, в 1967 г. Новосибирский и Томский университеты решили провести конференцию о структуре науки. Были сформулированы вопросы (что такое наука; какова структура науки; каковы средства и методы логико-методологического анализа структуры науки и т.п.). Был опубликован сборник статей («Проблемы исследования структуры науки», Новосибирск). Тема заинтересовала и ученых Академгородка – тезисы написал А.А. Ляпунов (они открывают сборник), Г.С. Мигиренко, Т.И. Заславская и Р.В. Рывкина. Из Москвы прислали тезисы В.С. Швырев, Б.С. Грязнов, Г.С. Батищев, Б.В. Бирюков и другие философы. Но нашей гордостью были статьи щедровитян, их было достаточно много, и каждая представляла собой не просто тезисы, а именно статьи. Все их материалы были опубликованы.

В нашем семинаре работал также И.С. Ладенко, который переехал в Новосибирск примерно в 1968 г. В 50-60-е гг. он был активным участником ММК, у него есть печатные работы того времени и воспоминания о семинарах ГП (см. Литература, 2). Между Москвой и Новосибирском Иосиф Семенович работал в Томске и Омске, где также вел семинары и сложился как самостоятельный исследователь, называвший себя впоследствии основателем интеллектики.

Какое-то время у нас работал и «докторский» семинар, где участвовали только те, кто был на «пороге» докторских защит,– Р.В. Рывкина, И.С. Ладенко, С.С. Розова.

На больших конференциях, где доминировали традиционные философы, ГП ставил задачу перед участниками своего семинара – выступать сплоченной группой. Привозили магнитофон, записывали выступления, каждый вечер собирались и обсуждали, как идет конференция, что и как надо сказать, чтобы донести свою точку зрения. Сейчас, возможно, покажется странным, что непринимаемым понятием было «деятельность» – понятие, используемое Кантом, Гегелем и, главное, Марксом. Первый тезис Маркса о Фейербахе был для нас определенным программным текстом, его идеи мы рассказывали студентам и аспирантам, идеи деятельностного подхода излагали в докладах. На Всесоюзной (точно не помню) конференции в Одессе щедровитянам даже выделили отдельную секцию и отдельное помещение – чтобы не смущали «народ» и говорили только для своих. И сегодня идея активности познания, необходимости преодоления натуралистического подхода к познанию, изложенная ГП в статье «Методологический смысл оппозиции натуралистического и системодеятельностного подходов», знакома всем аспирантам Новосибирского университета, которым преподает философию С.С. Розова.

Если наш новосибирский семинар ориентировался на разработку средств научного исследования науки, то Георгий Петрович и ММК главную цель видели в разработке методологии, что впоследствии естественным образом трансформировалось в организационно-деятельностные игры, объектом внимания которых были многочисленные проблемы социальной жизни, а не только наука. Результатом работы нашего семинара, и прежде всего, М.А. Розова (уже когда он переехал в Москву и не вел «семинарский» образ жизни), стала теория социальных эстафет как теория социальной памяти, т.е. теория механизмов, обеспечивающих постоянное воспроизводство социума, теория социальных норм, с которыми сталкиваются лингвисты, историки, правоведы и вообще любые гуманитарии. В этом плане теория социальных эстафет напоминает генетику или молекулярную биологию, претендуя на аналогичную роль и в составе социогуманитарного знания (см. Литература, 5).

Литература:

1. Алексеев И.С. Деятельностная концепция познания и реальности. Избранные труды по методологии и истории физики. М., 1995.

2. Социализация идей генетической логики и становление интеллектики. В сб. 3. Методологические концепции и школы в СССР (1951-1991). Новосибирск, 1992.

Проблемы исследования систем и структур (сборник тезисов). М., 1965.

4. Розов М.А. Идеи и проблемы новосибирского семинара по философии науки // На теневой стороне. Новосибирск, 2004.

5. Розов М.А. Теория социальных эстафет и проблемы эпистемологии. Смоленск, 2006.