Поливанова (Гивенталь) Светлана Борисовна

Я познакомилась с Г.П. Щедровицким в апреле 1977 г. в Алуште на конференции «Психологические проблемы пользователя ЭВМ» и с октября того же года начала участвовать в семинаре «Методологический анализ логики и математики». Георгий Петрович пригласил меня в семинар, зная, что я по образованию математик, а по роду профессиональной деятельности – программист, что соответствовало тематике семинара. В отношении методологической (и вообще гуманитарной) оспособленности я была, безусловно, новичком. Соответственно, мой статус в семинарах первых двух лет – ученик. Одновременно начался семинар по истории ММК, в котором я тоже приняла участие.

С начала 1979 и до 1984 г. семинар «по математике» проходил в моей квартире еженедельно. Первоначальный состав участников: П. Малиновский, М. Гнедовский, Е. Фрид, Н. Богомолов, С. и Н. Котельниковы; несколько позже присоединились П. Мейксон, Л. Лебедева, А. Веселов.

Вскоре после первой ОДИ семинары у меня дома стали происходить даже чаще – два, а то и три раза в неделю. Как правило, они были посвящены подготовке к очередной или анализу только что проведенной игры. «Математический» семинар стал терять интенсивность и, как следствие, участников. К 84-му он задохнулся и ГП его официально закрыл.

Несколько месяцев (в 85-м или 86-м году) я руководила «женским» семинаром (O. Глазунова, Г. Харитонова, Т. Богомолова), который затем превратился в смешанный (присоединились Г. Копылов, В. Головняк, С. Андреев и С. Попов).

Пыталась делать доклады и на домашних семинарах, и на конференциях. Все считаю неудачными. И никакого сколько-нибудь заметного содержательного вклада в СМД методологию не внесла.

В какой-то момент поняла, что тот тип дискурса, который превалировал на семинарах, мне не близок, и я вряд ли смогу им овладеть. Я имею в виду полное игнорирование содержания доклада (того, что сказано) и нескончаемый поток рефлексивных вопросов и критики (того, как сказано).

В 1984 г. я провела эксперимент: во время моего доклада по Лакатосу четыре семинара подряд я начинала доклад одной и той же фразой: «Я буду рассматривать… (что-то, не помню что) в контексте развития». Мне ни разу не удалось двинуться вперед и произнести вторую фразу. После чего я прекратила попытки делать доклады, ограничив свое участие вопросами и короткими репликами, то есть позицией «понимающего» (но отнюдь не «всепонимающего»).

Семинары у меня дома продолжали спорадически происходить до 1990 г. Но тематика и состав участников часто менялись. Это были уже «ad hoc» семинары, в связи с каким-то событием, которое требовало обсуждения.

Я думаю, что, несмотря на ничтожный содержательный вклад в методологию, моя роль в ММК была важной (и даже необходимой) как для участников семинара, так и для ГП.

Для меня участие в семинарах ММК стало способом жизни, который разительно отличался от того, как я жила до тех пор. Я приняла его безоговорочно, он стал для меня абсолютной ценностью, и я старалась сделать все от меня зависящее, чтобы поддерживать всех участников семинара, независимо от их роли, места и индивидуальных вкладов в работу. Дискуссии на семинаре были часто очень жесткими, и хотя принято было считать резкие замечания критикой «по содержанию», в реальности почти все участники воспринимали их весьма лично. И чаепития после окончания семинара на моей маленькой кухне были необходимым элементом восстановления самооценки, смены ролей и воссоздания нормальной дружелюбной атмосферы.

ГП это очень хорошо понимал и всегда поддерживал, а часто и инициировал все формы клубного общения между нами. Я также считаю, что он ценил мою преданность ММК, мой здравый смысл, мою способность оценивать ситуацию и даже мою готовность вступать с ним в конфликт каждый раз, когда мне казалось, что он не прав по отношению к тому или иному участнику семинара.

В первой игре (Новая Утка, 1979 г.) я участвовала как исследователь в группе, которой руководил А.А. Тюков. Общее количество игр – несколько десятков, точное количество назвать не могу. В них я, как правило, выполняла обязанности игротехника.

Последняя игра с ГП – в г. Свалява. После этого участвовала в ряде игр под руководством С.В. Попова (в том числе, в Байкальской экологической экспертизе).

И 1990-91 гг. начала вместе с Г. Копыловым выпускать методологический альманах «Кентавр»: я – в роли главного редактора, Гена – в роли зама. В 92-м он сменил меня на посту главреда.

В 1993 г. эмигрировала в США. Живу в Бостоне. Работаю программистом.

Всё это – о себе. А теперь – о результатах деятельности ММК, членом которого себя считаю.

Я думаю, что Кружок не реализовал свои претензии, будь то создание содержательно-генетической логики, теории деятельности или СМД подхода. Мне кажется, что синтез или сборка никогда не были сильной стороной ММК (анализ, рефлексия, изощренная техника разборки – были). Одна из причин, по крайней мере, для методологов моего «поколения», та, что почти никто из них не имел опыта профессиональной работы – ни исследовательской, как ГП, ни проектной, как Б. Сазонов или А. Раппапорт. То есть, у них просто не было ни предмета, ни действительности для осуществления сборки.

ОДИ по замыслу как раз и должны были стать тем собственно методологическим полем деятельности, куда могла бы сворачиваться методологическая рефлексия. Но захлестнувшая методологов волна игр не оставила ни времени, ни места для теоретико-методологических разработок. В результате возникла феноменология игр, но не действительность Игры. В этом смысле ОДИ так и не стали «практикой методологии».

Но главная причина «сухости» или недостаточной выразительности обобщающих текстов, включая и тексты ГП, на мой взгляд, заключается в том, что ММК был принципиально, (подчеркиваю) по сути своей, коммуникативно-рефлексивной структурой. Смыслы, порожденные в методологических дискуссиях, существовали «там и тогда». Даже зафиксированные в схемах, которые по замыслу должны были сохранять значения (здесь не место обсуждать многообразие использования схем), т.е. стать знаками и транслироваться в качестве таковых – эти смыслы и значения восстановимы лишь для тех, кто участвовал в дискуссиях ММК.

Но если, как следует из вышесказанного, не содержание или идеи, то – что же можно назвать главным результатом деятельности Кружка? На мой взгляд, главным результатом стали люди, прошедшие через ММК, и тот способ работы (и жизни), в который они были включены. В условиях пошлой, лживой, обессмысливающей любую инициативу реальности советской жизни Г.П. Щедровицкий создал оазис – осмысленную, интенсивную интеллектуальную жизнь для себя и десятков людей, работавших вместе с ним. И не только создал, а воспроизводил ее в течение 40 лет.

Люди, работавшие в ММК, обладают высочайшим интеллектуальным потенциалом, экстраординарными риторическими, аналитическими и рефлексивными способностями. Участие в играх оснастило их еще и выдающимися лидерскими навыками. Как они распорядятся тем, что приобрели в Кружке – это уже их забота: ММК за это ответственности не несет.

Но верно и обратное. Мне кажутся абсолютно бессмысленными попытки вернуть бывших участников Кружка на стезю СМД методологии. Еще более нелепо, на мой взгляд, звучат упреки в измене памяти Учителя и искажении основ Учения, которыми обмениваются бывшие члены ММК на интернетовских сайтах и в печати.

Г.П. Щедровицкий создал уникальную структуру, которая пропустила через себя множество людей. Но он создавал ее, прежде всего, для себя и «под себя». И только поэтому она стала (на время) способом жизни для других. Никто не может (и уж, конечно, не обязан) это повторить или продолжить. Люди, прошедшие школу ММК, вправе распорядиться собой – «жить и жизнь давать другим», если захотят (и смогут). Но это уже не будет продолжением истории ММК. Это будет совсем другая история. И, по-моему, это замечательно.