eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

Тыщенко Владимир Петрович

В любой системе самое важное – то, чего в ней нет. Канетти.

Я = Семь Я, включая ГП.

Я родился, в Белоруссии, закончил философский факультет Ленинградского университета (1950-55), пять лет странствовал вне философии (инструктор крайкома комсомола, директор сельской восьмилетки, председатель рабочкома совхоза) и писал автобиографическую «Юность покидая». Убедившись, что романиста из меня не получается, а в философии наступило время реабилитации «буржуазных лженаук» – кибернетики и генетики, а также в том, что в отличие от руководства и писательства от философствования не устаю, я вернулся в преподавание философии.

После аспирантуры (1962-65) в Герценовском пединституте защитил (1967) кандидатскую диссертацию («О начале восхождения от абстрактного к конкретному»), с 1965 г. работаю в Новосибирском пединституте, более двух десятилетий читал лекции в ИПК при НГУ.

«Семь Я». Выбор призвания в 20 лет (философия вместо живописи, математики и литературы) и жены в 30 лет (математичка, которой удавалось возбудить любовь к лилавати-математике не только у математически одаренных, практически у всех) оказались определяющими.

Опубликовал более полусотни статей, монографии «Философия культуры диалога» и «Юнг после школы: соционика межвозрастной педагогики» (в соавт. с В.В Гуленко). Женат, сын (директор Сибирского университетского издательства), дочь (владелица частной платной школы «Таланъ»), пятеро внуков (от четвероклассника до служащего в банке), правнучка и правнук. По приглашению студентов вел межфакультетский, а потом и межинститутский семинар «Полиглот», участвовал в семинарах М.А. Розова, И.С. Ладенко, В.Г. Сагатовского (Томск), в киноклубе «Диалоги» Э.Н. Горюхиной, в «Клубе межнаучных контактов» Дома Ученых, в секции театральных критиков Дома Актера, в конференциях при католическом духовном центре «Иниго», при Институте «Философии образования», в различных проектах «полиглотовцев» С.А. Смирнова, А.А. Третьякова, Г.И. Попова и т.д.

Благодаря общению с пушкинистами (Н.Е. Меднис, Ю.В. Шатин, Ю.Н. Чумаков) сделал для себя вывод, что философ № 1 в России именно Пушкин, поскольку жанровые эксперименты создателя нашего литературного языка оказали через русскую литературу определяющее влияние на российский менталитет. Правда, мы видим мир не через «магический кристалл» «певца империи и свободы», «срединной культуры», а через его осколки. Поэтому после Пушкина одни видят антипод свободы в империи, другие – имперского порядка в свободе. На протяжении последующих двух веков надлома России (Гумилев) наши пассионарии, расколотые между Западом и Востоком, старались уничтожить друг друга, но не смогли, и оставшимся пришлось практически признать неизбежность сосуществования, которое они до сих пор считают предательством. С переходом от надлома к «золотой осени» цивилизованного сбора плодов наступит время восстановления целостности расколотого магического кристалла.

Результатом такого общения оказался третий определяющий выбор: не субъект-объектная деятельность (от которой я окончательно ушел, отказавшись заведовать кафедрой), а субъект-субъектное общение. Общение предназначено выстрадать решение в «царстве свободного времени» (Маркс), а деятельность – его реализовать в «царстве необходимости, рабочего времени» (Маркс). Общение после 1968 г. стало осознанной доминантой моего образа жизни и мыслей. Оказалось, что сопоставление деятельности и общения требует выхода за пределы кругозора автора «Капитала» и создателя коммуны «ФЭД».

Этот выбор я теоретически осознал после кризиса середины жизни (в районе 1968 г.), благодаря таким «заслуженным собеседникам» (как выражался Ухтомский, кстати, один из них), как Выготский и Бахтин (позже – Розеншток-Хюсси и Бубер), а также благодаря очередному (1975 г.) спору Ленинграда с Москвой: инженерный психолог Ломов противопоставил концепцию субъект-объектного общения операторов ЭВМ концепции субъект-объектной деятельности человека с человеком и машиной Леонтьева. Вслед за выбором призвания (философ, а не писатель, живописец, математик, в чьих ролях перебывал) – выбор жены.

В то время мировой резонанс переживавших второе рождение Бахтина и Выготского поставил диалог в центр внимания.

Господствовавшая тогда теория деятельности, как универсалии, вступила в противоречие с этой тенденцией. Из всех дискуссий на тему соотношения монолога и диалога, деятельности и общения у меня наибольший интерес вызвала еще одна дискуссия «Ленинград – Москва». На этот раз перевесила аргументация ленинградца. Ломов в дискуссии с москвичом Леонтьевым отстаивал тезис: общение не вид, а дополнение деятельности (тем самым, утверждая, что общение носит субъект-субъектный характер в отличие от субъект-объектной деятельности, то есть, является почвой укоренения категорического императива Канта).

Теперь становилось все яснее, что как понимание Бранского, так и понимание Ильенкова, как концепция Ломова, так и концепция Леонтьева требуют восполнения.

Когда я вернулся в философию, моей целью было разобраться, почему «никто из марксистов “Капитала” не понял» (Ленин). Сначала я увлекся проверкой идеи ленинградца (Бранского), который в своем нашумевшем в ЛГУ дипломе доказывал, что исследование Маркса шло от конкретного к абстрактному, а восхождение в обратном направлении: это – специфика изложения. Москвич Ильенков, напротив, доказывал, что восхождение изложения от абстрактного к конкретному было лишь логически исправленным ходом исторического исследования.

Проверял я обе концепции, продолжая поиск ответа на вопрос, с которым пришел на философский факультет: почему никто не понял Макаренко, его идеи самоокупаемого образования на основе преодоления отрыва теории от практики? Я и написал в качестве черновика диссертации «Восхождение от абстрактного к конкретному в опыте ”ФЭД” Макаренко». Черновик в Ленинграде забраковали. Позже в Новосибирске я защитил в качестве диссертации один из параграфов Введения. Результат проверки оказался в пользу московской концепции.

Тогда еще я был «ежиком в тумане», из которого доносились имена отрицавших диалектическую логику восхождения – от имени собственной версии формальной логики Зиновьева, от имени содержательно-генетической логики Щедровицкого, от имени «шелеста листьев священного дуба» (оценка Миши Розова) Мамардашвили, от имени будущего автора «Алгебры совести» Лефевра. Я кипел возмущением.

«Я = ГП Анимус». Я не встречал ничего более противоположного этой моей «питерской» доминанте, чем московская доминанта «деятельности с нуля» Г.П. Щедровицкого. Поэтому никто из современников не побудил меня изменить себя больше.

А было дело так.

После кризиса середины жизни я сам перешел от усвоения метода восхождения Гегеля-Маркса к пониманию того, что он – не целое, а треть философии. Убедило меня общение с М.К. Петровым. Он утверждал: монологисты Гегель и Маркс, разрабатывая восхождение, утеряли многообразие личностей, а вместе с этим автономию красоты и добра относительно истины, а, следовательно, и ключ к роли диалога. Требуются три варианта восхождения: не только к истине (даже с субдоминантами красоты и добра), но также к добру и красоте (с субдоминантой – истиной). Три восхождения несводимы ни к одному из них, ни к какому-либо четвертому, что не исключает диалога между ними.

Знакомство с диссертацией Зиновьева, слухи о содержательно-генетической логике некоего Щедровицкого (как потом выяснилось, фихтеанца), упомянутый «шелест листьев», недоумение сторонника дословной традиции русской философии, почему все эти поклонники немецкой классической философии остались равнодушны к философии серебряного века, к шеллингианству – таков контекст общения с Георгием Петровичем.

Негативная окраска интереса к ГПЩ и ММК сменилась позитивной после того, как началось регулярное личное общение. Прежде всего, в работе группы АСУД В.А. Жегалина (по хоздоговору с В.В. Давыдовым и Г.П. Щедровицким), в ОДИ ГП и Ю.В. Громыко (я и сам проводил ОДИ, например, в таежном леспромхозе у Г.И. Попова), в клубе межнаучных контактов Дома ученых.

Пожалуй, наиболее приятной неожиданностью было то, каков Щедровицкий в кабинетах Лиц Принимающих Решения в Новосибирске. Во-первых, он мгновенно просекал, кто есть кто, каков его вес. Во-вторых, умением замотивировать собеседника, взяв быка за рога. Многое я понял из его участия в обсуждении «Дома на набережной» на уроке у Эльвиры Горюхиной (об этом в наст. сб. Третьяков А.А.).

Что я понял, что пытаюсь понять, в чем еще не разобрался.

Начну с конца. С недавнего разговора с Андреем Третьяковым. Роль семейной пневмо-психо-соматической терапии. Оздоравливающее воздействие курсов, которые ГПЩ успел прочесть в НГУ и в НГПУ, организованных им методологических кружков (мне более всего знаком кружок архитекторов) и ОДИ, проводимых ГПЩ и Громыко.

В этих играх идет жесткий, и даже жестокий отбор на выживание (впрочем, он был характерен и для Физтеха). Высока опасность отсева среди выживших игроманов.

Люмпенизация игротехнического движения. С одной стороны, отрыв от ММК, с другой – соблазн больших денег за счет манипулятивной политологии. Это уже напоминает старших софистов, которые обучали показывать белое черным и черное белым в зависимости от заказчика и полученных денег.

Личный опыт общения помог понять, что кроме гегелевского и марксова монологического синтеза (после которого отпадает надобность в тезисе и антитезисе), существует диалогический синтез, при котором субъекты, отстаивающие тезис, антитезис и синтез при всей нераздельности, остаются неслиянными. Появилась сильная потребность в исчерпывающей типологии собеседников. (В философии науки такая потребность не удовлетворена после различения Степиным неклассической (НК) и постнеклассической науки (ПНК); НК легализует квантово-волновой дуализм, ПНК – дуализм субъектов деятельности и общения, нераздельных и неслиянных).

Уже после распада СССР эту еще более обострившуюся потребность удовлетворили «Психологические типы» Юнга и моделирование его идей социониками. Я понемногу освоил «быстрочтение собеседников». Постмодернистский плюрализм обычно вызывает демобилизующий дистресс. Пока мы остаемся интеллигентами в старом смысле слова (идейными, но беспочвенными), увеличение количества идей лишь увеличивает разруху в головах. Ссылаясь на Эсхила (знание приобретается через страдание) Тойнби увидел: «каждая из философий и высших религий пришла в мир в то время и в том месте, когда и где бесконечные муки и страдания народа еще более усиливались горестным испытанием переживания упадка и гибели земной цивилизации». Мы пришли в мир как раз в такое время и в таком месте. Вишневые сады вырубают, Вишнёвые кому-то надо сажать.

Чем калечат (кто скальпелем, кто идеями), тем и лечат. Если философа не удовлетворяет увеличение коллекции беспочвенных идей, нужно идеи укоренять, индигенизировать, быть селектором, сеятелем, выращивателем.

От философии, ориентированной на эту осмысленную цель, я не устал и к 75 годам (04.07.05); значит, выбор Бытия полвека назад лет был верным.

Словом, было у кого учиться уму-разуму в семье, среди студентов (академик, доктора, кандидаты, предприниматели) и коллег.

Чему и у кого я, 20-ю годами в Белоруссии и 10-ю годами в Ленинграде обреченный быть западником, научился в споре «питерских онтологистов с московскими гносеологистами»? Я не встречал ничего более противоположного этой моей «питерской» доминанте, чем московская доминанта «деятельности с нуля» Георгия Петровича. Поэтому никто из современников не повлиял на меня больше.

А было дело так.

Я часто задумываюсь над тем, как мои Семь Я включили в себя Я по имени ГПЩ.

Формула «делать жизнь с кого» не проходит: напротив, я окончательно понял, что стать и остаться собою (субъектом общения) могу только способом, противоположным и дополнительным тому, каким стал и остался с собою «на 100% искусственный» ГП, пророк деятельности. «Не делайте под Маяковского, делайте под себя».

ГП разрушал в глазах слушателей их привычный образ жизни «бандерлогов». В этом смысле ГП для меня напоминает Сократа. Но в отличие от Сократа, он раскрывал альтернативу. Оказывается, можно «здесь и сейчас» заново строить объектную среду деятельности, превращаться объекты в субъектов деятельности. Но если можно из некоторых объектов сделать деятелей, то можно из себя, из них, а также из тех, которые выпали из когорты ММК и ОДИ, сделать субъектов общения.

По Юнгу Анимус – центр бессознательного женщины, а Анима – мужчины.

Насчет Анимы я давно понял, что это моя Роза, к шипам которой я имею более близкое отношение, чем кто-либо. Мне недоступны роли возлюбленной, жены, матери, наставницы, бабушки, прабабушки, завсегдатая совещаний старушек на скамейке перед нашим подъездом. С нее я делать жизнь не могу уже потому, что не могу соматически забеременеть и родить. Но без нее я не могу забеременеть и родить по-своему, не соматически, а пневмопсихически.

Но, похоже, я понял, что мое вместительное бессознательное вместило также и Анимуса – Г.П. Щедровицкого. Мне, общенцу, делать жизнь с деятеля нет смысла, но без него, опять же, жизнь общенца без деятеля не имеет смысла.

Такое вот Я = Семь Я, как говаривал В.С. Библер. Спасибо всем, хотя бывает между нами такое, что хоть святых выноси.

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44