Карнозова Людмила Михайловна

Время, с которого я исчисляю свое пребывание в ММК – октябрь 1981 года, когда у меня состоялся первый большой разговор с ГП. Это – точка начала личной истории в Кружке. Но была и предыстория, в ней несколько линий.

Во-первых, собственные поиски… Чего? Тут сложно не оказаться банальной. Чуть не написала – «духовные», но воздержусь. Хотелось чего-то настоящего…

Во-вторых. Работала я в Институте психологии (давыдовском – НИИОПП АПН СССР). Наша лаборатория была как бы на обочине «подлинной» научной жизни Института. Руководил ею А.И. Прохоров – бывший морской офицер (разжалованный и исключенный из партии за распространение книг Солженицына), занимавшийся до того инженерной психологией (скорее как организатор, а не ученый). В Институте он создал первую хозрасчетную лабораторию (разрослась в отдел из множества лабораторий, но это отдельная история). Работа в НИИ в междисциплинарной лаборатории (я по образованию инженер-экономист; у нас работали физики, инженеры, выпускники педвузов и пр. – ну, и психологи тоже), имеющей маргинальный, в глазах научников, статус и нацеленной на практические исследования хозяйственных объектов, была хорошим заделом для формирования профессиональной мотивации к освоению методологии. Проблематика системного подхода, оргуправленческой деятельности, практико-ориентированных исследований – все это было мне близко по роду занятий, а конец 70-х – после нескольких лет работы – стал для меня «рефлексивным»: накопились вопросы, на которые не было ответов в рамках имевшихся у меня представлений.

В-третьих – здесь нужно сказать, что мне свезло, – в нашей лаборатории работала Наташа Котельникова (жена Сережи). Периодически мы заставали ее за странным занятием: загораживаясь рукой, она что-то читала за своим рабочим столом. Через какое-то время выяснилось: не французские романы и не английские детективы – «кирпич». Иногда она задавала мне каверзные вопросы типа, знаю ли я, что такое методология. Не видя подвоха, я бойко отвечала, а Наташа – будто приобщенная к тайному знанию – загадочно улыбалась. Таинственность (связанная, видимо, с тем, что персона ГП считалась в то время почти крамольной) в какой-то момент сменилась тем, что Наташа предложила пойти на некий семинар. Так я попала на заседания Комиссии по психологии мышления и логике, которые проходили в Большой аудитории нашего Института.

Потом я ближе познакомилась с Сережей Котельниковым, он мне давал какие-то тексты, объяснял схему программирования. А осенью 1981 года на общеинститутском заседании ГП сделал доклад об ОДИ – то, как он говорил об игре, сделало для меня невозможным не заниматься этим. Это стало событием, окончательно разрешившим мне подойти к нему и сказать, что я хочу в этом участвовать. Сейчас при вспоминании о том докладе у меня возникает образ сильнейшего энергетического потока, который шел от ГП к аудитории, и я – попав в него – так уж никогда из него и не выбралась. Вскоре и состоялся наш первый разговор.

Я придумала предлог – поговорить о теме будущей диссертации. Каким-то мистическим образом тема самоопределения, которую ГП тогда предложил, но потом вроде бы мною забытая, вдруг, видоизменившись, вернулась и действительно (через много лет) стала темой моей диссертации (защищенной в 1991 г.). А реально, пожалуй, сквозной для меня стала тема рефлексии. Собственно, и в разработке понятия самоопределения именно в рефлексии я усматривала его природу и механизм. Наверное, сегодня этого мне показалось бы мало. Наверное, сегодня я сказала бы, что для самоопределения, помимо прочего, необходима, к примеру, воля. Но тогда этого было достаточно.

Тема рефлексии сблизила меня с Н.Г. Алексеевым. Ему мы с Галей Александровой давали читать тезисы (которые готовили для разных сборников), их разбор фактически становился поводом для методологических занятий. Замечательное качество Никиты Глебовича – его полнейшая доброжелательность, «позитивная» педагогика. Это не значит, что он не делал замечаний, но они никак не умаляли нашей значимости. А выступать на семинарах ГП было очень страшно – он не оставлял на тебе живого места. В какой-то момент мы стали понимать, что так он работает с теми, в чьи способности верит. Но выдержать это можно было лишь в одном случае – если человек твердо решил принять ученичество.

1981-82 годы были периодом «вхождения» в Кружок: я прошла несколько игр и стала посещать «внутренний» семинар. Потом началось интенсивное освоение игры в позиции игротехника. В начале-середине 80-х ГП уделял много времени и сил складыванию игротехнической действительности, и мое освоение игротехники шло параллельно с ее собственным становлением. Игры готовились, а затем рефлектировались долго и тщательно; мне кажется, последующие генерации игротехников уже не застали то золотое время. Золотое, поскольку здесь не просто проектировались и обсуждались игры – здесь создавались новые мыслительные конструкты и формировалось наше мышление. А ОДИ были плацдармом тренировки интеллектуальных мышц, но одновременно – и это, видимо, главное – задавали полноту существования. Это невозможно описать через какие-то «параметры», в игре ты оказываешься на краю и – только за счет рефлексии – выживаешь.

Схемы оказались реально действующим инструментарием, позволяющим организовывать и осмыслять сложные игровые ситуации межпрофессионального взаимодействия, конфликтов, постановки проблем, а также осуществлять самоорганизацию. Сначала я хотела выделить схему мыследеятельности (МД) как «главную», но теперь думаю, что это неверно. Невозможно выделить какую-то одну схему – в ОДИ методологические схемы, разработанные прежде, «ожили».

Можно было, к примеру, сколь угодно понимать схему рефлексивного выхода в «кирпиче», но именно игра сделала ее практичной и техничной, позволяя организовать рефлексию участников, да и свою собственную.

Пространственная организация мышления – выдающееся достижение Кружка. Схема ортогоналей – различение объектно-онтологических и оргдеятельностных схем – чрезвычайно значима само по себе, но, кроме того, принцип ортогоналей позволяет простраивать сложные пространства с одновременным присутствием множества мыслительных досок.

В тот период шло не просто становление нашего мышления. Те, кто «проходил» игротехнику у ГП, не позволят себе обсуждать интеллектуальные и организационные процессы лишь теоретически, объектно, поскольку либо мы сами способны такого рода представления «надеть на себя», «двигаться в них» и на их основе сложить ситуации, либо представления оказываются сомнительными. Соответственно наряду с развитием интеллектуальных способностей у нас формировалась и специфическая требовательность к себе. Я до сих пор оцениваю принцип «надевания» схем на себя как важнейший для понимания сути оргдеятельностных представлений, и, возможно, он по сию пору задает мне определенные самоограничения при теоретизировании.

Схемы ортогоналей, оргтехнической системы и программирования, позиционные представления о деятельности и фокусная схема проблематизации, схема шага развития, ленточное и фазовое представления игры… Не по отдельности, а все они в совокупности обеспечивали не только возможность видения игры – они не специфичны для нее, просто в ОДИ их действенность становилась очевидной,– но и позволяли схватывать мир мыследеятельности. И выходить за его пределы, поскольку некоторые общие принципы организации мышления можно использовать безотносительно к базовой онтологии.

Игра приближала нас, в частности, к психологической (антропологической) проблематике, поскольку эмоциональные состояния участников, волевые процессы, отношения, личностные ресурсы – все это игра актуализировала и бросала в общую топку. И с этим тоже надо было работать. (Однако здесь методологические схемы оказались дефициентны.)

Но конечно, схема МД – в каком-то смысле главная, поскольку указывала на то, что в мире мышления и деятельности есть еще что-то. И это что-то, часто кажущееся нам помехой, поскольку не подчинено строгим логическим законам – коммуникация. Думаю, что именно понимание ее роли позволило связать предшествующие периоды деятельности Кружка с игровым: игра не уничтожила и не обесценила содержательные разработки ММК, не «снизила планку», напротив – окунула «чистое мышление» и рафинированную методологическую коммуникацию «избранных» в сложность того мира (деятельности, мыследеятельности, социальных взаимодействий), о котором оно (мышление) мыслило. Владеть схемами означало не просто решать интеллектуальные задачки, а опираться на них в сложных межчеловеческих взаимодействиях: нужно было уметь держать удар, слушать других, осмеливаться подвергать сомнению собственные замыслы и пр. ГП являл собой великий образец – мы учились.

С 1986 г. я участвовала в играх Ю.В. Громыко, который к тому времени работал в нашей лаборатории. Примерно в это же время свои игры уже проводили С.В. Попов и П.Г. Щедровицкий. Оказалось, что игры без ГП – возможны. И с 1988 года я стала проводить ОДИ как руководитель игры (методологом на них, до отъезда в США в 1990 г., была Г.И. Александрова). Это были игры по проблематике школьного образования, сложная девятидневная игра, посвященная проблематике на стыке тем «малый город-образование» (г. Урай), игра с практическими психологами «Перспективы и пути развития человекоориентированных практик».

К 1991 г. по материалам игр я подготовила диссертацию на степень кандидата психологических наук («Самоопределение профессионала в проблемной ситуации: психосемиотическое исследование на материале организационно-деятельностных игр»). Немалую роль в том, что удалось защититься на таком материале и с именем ГП на устах (это одна из первых диссертаций по психологии, сделанных на материале ОДИ) сыграла перестройка: в обычно консервативных ученых кругах открылись двери для «нетрадиционных» научных ориентаций.

В 1992-96 гг. я работала под руководством С.А. Пашина в отделе судебной реформы и судопроизводства Государственно-правового управления Президента РФ. По-видимому, это был самый яркий, интересный и креативный период работы, когда накопленный потенциал нужно было реализовать в совершенно новых обстоятельствах, на незнакомом предметном материале, с незнакомым типом профессионалов. Благодаря интересу Сергея Анатольевича к методологии и ОДИ удалось (в закрытом здании администрации Президента) организовать методологический семинар по проблемам права и судебной реформы. Там собралась хорошая группа: М. Флямер, М. Черток, Г. Копылов, В. Марача, В. Розин, М. Рац, Б. Слепцов, Е. Овсяницкая, А. Ковальский, Б. Сазонов, С. Мирзоев, О. Чернова, Р. Максудов, В. Никитаев и др. И конечно, сам Пашин. Знакомство с юриспруденцией стало важным шагом в развитии многих участников семинара, эта область как бы предуготовлена для ее освоения методологическим мышлением. И до сих пор она представляет для меня огромный содержательный интерес.

Эта команда провела три игры. По материалам игр и семинаров изданы книги. Здесь мы искали новый жанр: не ограничиваясь хронологией отредактированных стенограмм, мы «конструировали» проблемные тексты – насыщенную мыслями, эмоциями и бесстрашием драматургию времен перестройки.

После ликвидации отдела и закрытия семинара несколько его участников по инициативе М. Флямера в 1996 году создали общественную организацию – Центр «Судебно-правовая реформа», который продолжил начатую работу уже в других обстоятельствах. Я стала работать в проектах Центра и одновременно (по сию пору) в Институте государства и права РАН.

Мои игры не были поставлены на конвейер – мне нравилось тщательно готовить каждую как «вещь искусства». И то, что у такой «вещи» коллективный автор, придавало процессам подготовки и проведения особую остроту.

В заключение – ответ на вопрос, что изменило в моей профессиональной (и повседневной) жизни знакомство с методологией ММК и ОДИ. Да всё. Мне страшно подумать, кем я была бы без Кружка – не в смысле социального статуса, а в смысле состояния мозгов. У каждого, так или иначе прошедшего Кружок, свой ГП, свой ММК, своё представление о его главных достижениях. Наверное, для меня его главное достижение – вклады в людей.

Наиболее существенные публикации:

Карнозова Л.М., Александрова Г.И. Методологический анализ игротехнической работы в организационно-деятельностной игре // Актуальные проблемы системномыследеятельностной методологии и организационно-деятельностных игр. Рига, 1989.

Карнозова Л.М. Психосемиотика рефлексии: некоторые вопросы методологии // Психосемиотика познавательной деятельности и общения. Сб. М., 1990.

Карнозова Л.М., Александрова Г.И. Двутематические ОД-игры по проблемам образования: социокультурный, методологический и игротехнический аспекты // Вопросы методологии. 1991, № 2.

Книги по материалам игр:

Судебная реформа: юридический профессионализм и проблемы юридического образования. Дискуссии // отв. ред. Л.М. Карнозова. М., 1995.

Судебная реформа: проблемы анализа и освещения. Дискуссии о правовой журналистике // отв. ред. Л.М. Карнозова. М., 1996.

Проблемы еврейской школы в постсоветской России //отв. ред. Л.М. Карнозова. М., 2000.

Юридическая проблематика:

Возрожденный суд присяжных: Замысел и проблемы становления. М.: NOTA BENE, 2000.

Гуманитарные начала в деятельности судьи в уголовном процессе. Учебное пособие. М.: Проспект, 2004.

А также статьи и разделы в пособиях по восстановительному правосудию.