Королев Пётр Михайлович

Сейчас мне 53 года. Столько же было когда-то и Георгию Петровичу, но лично тогда я его не знал. Но, как всякое явление, чтобы проявиться, должно вызреть, так, вероятно, и наша встреча с ним в январе 84-го начала вызревать в те 1982-83 годы. Тогда я преподавал на кафедре высшей математики и инженерной графики Горьковского высшего военного училища тыла им. И.Х. Баграмяна. Занимался репетиторством, интенсивно работал в центре переводов научно-технической информации, причем поскольку не был выпускником иняза, а закончил лишь двухгодичные курсы английского языка при РОНО, редактор поставил меня на перевод литературы, которая была отклонена «профессионалами» по причине неясности того, к какой сфере деятельности эта информация относится. Так «междисциплинарность» позволила, с одной стороны, вклиниться в коллектив профессиональных переводчиков, испытать свой характер (условия были довольно-таки жесткими как по времени, так и по качеству перевода). Я составлял словники, работая с многочисленными словарями, прибегая к помощи реферативных журналов, научался искать подходы к трудному тексту. Приходилось быстро осваивать предмет, чтобы, аутентично двигаясь в нем, выявить в этом профессиональном языке то, что хотел сказать автор статьи, заметки или информации.

Кроме этого, я занимался воспитанием сына Дмитрия, 1979 года рождения, учился на курсах подготовки к кандидатскому экзамену по марксистско-ленинской философии (спустя несколько лет сдал на «отлично»). В 82-м закончил курс прикладной математики на ФПК в ГГУ им. Лобачевского. И все было бы хорошо, кроме предчувствия приближающейся встречи. Как и для многих из сообщества, она для меня оказалась поворотной: я наконец-то понял, что философия может быть практичной, и как это делается. Мои лингвистические штудии (заканчивающиеся каждый раз сдачей перевода) вдруг обнаружили иное измерение. Герменевтическая работа – вот то, над чем я корпел, читая – перескакивая с текста на текст, с автора на автора – статьи в сборнике 1975 года «Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании (теория и методология)». Иногда получалось, что за 3-4 часа мне удавалось осмыслить 2-3 абзаца, при этом исписать страниц 7-8 того, что вызывало у меня сложности с пониманием.

У меня были студенты, коллеги, друзья. Я говорил со всеми об этом. Воздух перестройки пьянил, казалось, что СМД методология и есть то, что приходит на смену МЛ (марксистско-ленинской) методологии и философии, и что на этом пути мы вырываемся вновь в авангард мирового исторического процесса. Но было непонятно, почему ОД игры, проведенные в Горьком, не оставляют значительного следа. Наверное, кроме меня, в результате этого impact’а никого больше не появилось в методологическом сообществе.

Я пытался выстраивать группу, вовлекая поочередно и вместе разных участников игр – безрезультатно. Мы провели, правда, несколько ОДИ, но группы не сложилось. Приходилось работать с методологами из других городов. Я отнес бы себя к кругу моих товарищей – А.Н. Кожаев, С.А. Григорян, В.К. Епишин, С.М. Аристова, А.В. Яновский. Благодарен К.Я. Вазиной (за то, что она, несмотря на несходство характеров, тем не менее приняла меня в лабораторию активных методов обучения в ГИСИ В.В. Дмитриева, который пытался развить во мне рефлексивные способности), П.Г. Щедровицкому (своим приговором о моей неспособности читать и писать он побудил прочитать «Категории» Аристотеля Стагирита), М.С. Хромченко (отвергшего мои статьи в «Вопросы методологии» как недостаточно методологичные), В.Н. Пантелееву (забирая мои заметки по играм и чтению, он не отдавал их), А.Б. Савченко (своими критическими замечаниями он приводил меня в чувство изначальной готовности вновь искать основания своих суждений и отстаивать их), Е.В. Никулину (мне удалось с ним пару раз «попикироваться»). Мне симпатична позиция Л.П. Щедровицкого, принципиальнейшего человека в отстаивании истины. Мне до сих пор не удалось построить онтологический портрет конформиста (я пытался его «списать» с В.М. Розина, С.В. Попова, Г.Г. Копылова и др.).

Сейчас я живу в Кудымкаре (Пермский край), считаю себя СМД методологом, занимаюсь исследовательской, преподавательской, консультационной, издательской, общественной деятельностью. Строю, читаю, размышляю, веду переписку… Иногда ощущаю себя неспособным вспомнить события 1980-х годов, хотя надеюсь, что ближе к 60-ти в памяти начнут рельефнее всплывать образы в их хронологическом порядке, и тогда я смогу удовлетворить требованиям того же С.Ю. Евтушенко из Донецка, ограничить рефлексию до 5 %, а свои воспоминания строить на описании точных фактов.

«Георгий Петрович Щедровицкий – мастер Советского Союза». Так называлась моя заметка, которую я предложил редактору одного из скандинавских журналов в 1995 г. Опубликована не была. Но на определении «мастер Советского Союза» я бы настаивал, понимая под этим master все облако смыслов и значений (включая и «хозяин», и «искусный умелец»). Во время своего визита в Москву В.А. Лефевр где-то сказал о ГП: он был подлинным ленинцем. Я бы изменил фокус: он был мастером, у которого В.И. Ленин является персонажем, равно как и И.В. Сталин, и многие другие персонажи истории. К тому же он – промышленник, в духе идеи промышленной революции.

Он промысливал процесс мирового развития так, что письменная или идеологическая трактовка истории и задач развития были лишь типом, частной реализацией, функцией организации. Время в его философии имело и протяженность (сукцессивность), и целостность (симультанность). Будущее или прошлое суть топы этого представления времени. В январе и/или в феврале он любил размышлять над проблемой времени. Многие недоброжелатели считали его сумасшедшим, понимая под этим «умалишение». Он был сумасшедшим в другом смысле: он нисходил своей мыслью с горних высот эмпиреи в эмпирии практической чувственной человеческой деятельности, нисходил так, что возбуждал вокруг порывы взойти, встретиться с мыслью, понять ее и применить на благо человечества. Человечества, которое обязано быть обрученным с мыслью.