eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

АПОЛОГИЯ ИДЕОЛОГИИ, ИЛИ АНТИДОГМАТИКА

24 октября 2017 г. в "Независимой газете" № 231 (7138) была опубликована статья Николая Андрейченко и Андрея Реуса "Апология идеологии, или антидогматика"

24 октября 2017 года в "Независимой газете" № 231 (7138) опубликована статья Николая Андрейченко и Андрея Реуса: http://www.ng.ru/stsenarii/2017-10-24/11_7101_apologia.html

Ниже представлена полная версия статьи.

 

Николай Андрейченко, Андрей Реус

Памяти нашего друга, Александра Зинченко

 

 АПОЛОГИЯ ИДЕОЛОГИИ, ИЛИ АНТИДОГМАТИКА

Про игры общества и власти с ненулевой суммой

 

“- А чего нам недостает, чтобы,

наконец-то, стало получаться не так,

как всегда, а так как мы хотим”?

- Идеологии не хватает!”

Разговор двух школьников в метро

 

 Что-то вроде предисловия

Георгий Петрович Щедровицкий в своем предисловии к “Педагогике и логике” писал: “Сейчас деятельность по обучению и воспитанию подрастающих поколений уже становится, а в ближайшие десятилетия окончательно станет основной отраслью общественного производства; она будет отвлекать на себя значительную часть сил любой нации; непосредственно в ней и в обслуживающих ее сферах деятельности будут заняты десятки миллионов людей. Производство средств обучения и воспитания составит значительную часть от всего промышленного производства.

Но не только затратами сил народа определяется значение и «вес» этой сферы общественного производства. Еще более существенным является то, что от качества системы образования, от уровня и интенсивности обучения и воспитания во многом зависит будущее всякого государства, его судьба. От этого же в первую очередь зависит тот вклад в культуру человечества, который сможет сделать в будущем каждый народ.

Вместе с тем нет другой сферы социальной деятельности, которая была бы столь же архаичной, столь же неорганизованной и несовершенной, как деятельность обучения и воспитания. До сих пор она строится на традициях и привычках 250-летней давности…”

Кажется, что это написано не в 1968 году, а сегодня, нужно только исправить “250-летней давности” на 300-летней давности.

Да еще добавить, что современное и, особенно, предстоящее перераспределение интеллектуальных функций между человеком и искусственным, небиологическим интеллектом (аrtificial intelligence), массовое закрытие существующих профессий и рабочих мест и создание новых, требующих других компетенций, радикально обостряет ситуацию и требует постановки новых, дополнительных вопросов.

Например, может ли быть у роботов идеология, т.е. могут ли они, намного лучше людей производя операции и процедуры деятельности, руководствоваться не алгоритмами, запакованными в программный код, а идеями?

- Могут ли роботы изобретать, т.е. придумывать новые идеи, или написать что-то вроде: “Роняет лес багряный свой убор…”, или, хотя бы: “Yesterday, all my troubles seemed so far away…”?

- Могут ли клеветать и писать доносы на людей, и друг на друга?

- Как учить подрастающие поколения (робот-то “появляется на свет” уже взрослым), и переучивать яростно сопротивляющихся этому выросших человеков, как поспевать за переменами, если скорость появления новых моделей роботов с удивительными “компетенциями” уже сейчас зашкаливает?

- А вдруг им, роботам, Боже упаси, “придет в голову” трансформировать социокультурную ситуацию и организовывать процессы общественных изменений, боязно даже сказать, развития? Вон, люди-то, при всех своих хилых возможностях торопятся, игнорируя естественно-исторический процесс, перейти к проектированию социальных систем.

- В этом случае, куда деваться бедному homo sapiens со своими пятью органами чувств, не ощущающими радиации и радиоволн, не видящими ультрафиолетовых лучей, не слышащими инфразвуков, и вообще уступающими по всем параметрам датчикам, сенсорам и чипам роботов? Что ему делать со своим слабым здоровьем, хилой памятью, неустойчивой психикой, вредными привычками, необходимостью есть, спать и много еще чего проделывать, в чем не нуждаются могущие работать в режиме 24х365 роботы? 

А могут ли вообще быть у роботов интеллектуальные функции, т.е. системно связанные в целое понимание, мыслекоммуникация, рефлексия, мышление, и мыследействование? Понятно, что они могут “протезировать“ мыследействование своим “алгоритмо-действованием”, и эти протезы работают лучше homo sapiens’совских оригиналов. Но это только одна из пяти интеллектуальных функций, бессмысленная без четырех других, да и невозможная в отрыве от них.

- А смогут ли роботы разрабатывать способы интеллектуальной работы и переводить их в методы?!

И еще масса других вопросов, которые мы решили вынести в широкое коммуникационное пространство, и глубоко благодарны сотрудникам "Независимой газеты" за профессиональное оформление нашей статьи, особенно за иллюстрацию мыслей и рубрикацию текста.

Но поскольку в печатный формат газеты весь текст не вошел, а электронный вариант короче печатного еще примерно на четверть, мы публикуем на сайте Фонда полный текст, рассчитывая на отклик более узкой аудитории, но зато глубже включенной в тему методов работы с идеями.

 

 Людьми, формирующими будущее, движут идеи

Опыт управления и работа с такими крупными объектами, как хозяйство и финансы страны в целом, отрасли промышленности, регионы, города, системы жизнеобеспечения человека (жилищно-коммунальное хозяйство, медицина, образование...), привел нас к выводу, что даже при больших усилиях и появляющейся иногда результативности в действиях, все начинания постепенно сходят на нет, все упрощается и уплощается. Говорят, что причина этого лежит в ментальности, в уровне образования (мы сами занимаемся много лет подготовкой управленцев), в отсутствии правильной культуротехнической работы и т.п., но этого недостаточно. Наш опыт показал — в этом составе причин нет еще одной: набора идей, которые движут мыслями, действиями и поступками людей, т.е. идеологии. Суть дела даже не в том, что считается, что не идеи движут людьми, а экономические условия, социальные институты, деньги, мотивация и т.д., это еще не беда, а полбеды. Если нет идеологии, торжествует дух упрощенчества и стяжательства. Человеческому сознанию внутренне присуще стремление к упрощению деятельности. В то время как мышление, в первую очередь мышление управленца, требует напряжения и соответствия форм анализа и действий характеру и структуре объекта и ситуации. Распространенное представление, что управленцу для успешной работы нужно больше информации, мы считаем наивно-поверхностным.

Управление работает с идеями, причем своим, специфическим образом. Понятия и представления, которыми руководствуются в своей деятельности управленцы, строятся по схеме абстракции: объем понятий должен возрастать, а содержание становиться проще и концептуально яснее по мере усложнения ситуации или возрастания структурной сложности объекта. Поясним это на примере.

Работа с яблоней, грушей, сливой, персиком и т.п. требует от садовника детальных и подробных знаний о них, но уже понятие “дерево” охватывает их по объему, а по содержанию оно намного проще каждого из охватываемых, выделяя лишь сущностные признаки, присущие им всем. То же самое можно сказать о малине, крыжовнике, облепихе, ежевике и пр., объединяемых понятием “куст”, о мяте, петрушке, укропе, рукколе, и пр., объединяемых понятием “трава”. Но и понятия “дерево”, “куст”, “трава”, в свою очередь, абстрагируются в понятие “растение”, большее по объему охвата, но более простое по сущностному содержанию. Люди, животные, рыбы, моллюски и пр. под понятие “растение” не подпадают. Необходим следующий уровень абстракции — “организм”, опять же понятие большее по объему охвата объектов мысли, но “меньшее” по содержательной сложности.

Предельный уровень абстракции — оформленная Аристотелем идея категории; мысли дальше категориального определения объекта идти уже некуда. Но это именно объект мысли, а не материал деятельности. Когда человек перетаскивает тяжелый холодильник, ему незачем мыслить о нем в категории “система”, достаточно категории “вещь-свойство”, да собственно и категория не нужна, достаточно знаний о таких его свойствах, как вес, габариты, правила транспортировки и пр. А вот при проектировании новых функций холодильника без употребления категории “система”, без системного мышления уже не обойтись, тут одних знаний недостаточно.

Знание — это то, что позволяет действовать без ошибок, если знаний нет, но все равно надо действовать, то приходится применять метод проб и ошибок и строить это недостающее знание. Проектирование, по понятию, есть мышление по созданию того, чего нет. Если есть знание, зачем проектировать? Нужно действовать в соответствии с ним.

Нельзя отождествлять управленческую деятельность с деятельностью по поддержанию устойчивого функционирования. Управлять можно изменениями, развитием, движением, стоящим на месте автомобилем управлять нельзя. Проектирование — органически необходимый элемент управления.

Своеобразием нашей страны является то, что такая сложная область интеллектуальной деятельности как управление, не признается заслуживающей собственного “хозяйства”, отграниченного ученой степенью. В стране нет ни одного доктора или кандидата управления, все, кто защищают диссертации по управлению, получают степени кандидата (доктора) экономических или технических наук. У Владимира Даля есть такое слово — “примак”. Это “зять, принятый в дом тестем, призяченный”, т.е. мужик, по каким-то причинам не могущий завести своего собственного дома и хозяйства. Управление у нас ходит в примаках у экономической и технической мысли.

Наверное, это плата за то, что управленческое мышление и деятельность опирается не на информацию и знания, а на способы и методы, и через них оперирует с понятиями и знаниями, производя в проектно-поисковой работе недостающие знания об объекте, в дополнение к уже имеющимся. Возможен вариант и безобъектной деятельности, с опорой только на способы и методы решения практических задач. 

 

Различение способа и метода

Для начала введем различение рационального и обычного (простого) способа действий. Это различение нужно пользователям, имеющим собственную практику и осуществляющим осмысленные целевые действия, а для любознательных читателей и эрудитов оно избыточно. Для успешных рациональных действий недостаточно законов, приказов, инструкций, распоряжений, социальных указателей и ограничений, традиций, мотивации, силовых решений и пр. Целевые практические действия, требуют мыслительного обеспечения: реперных точек и ориентиров из мира идей. Это категории, языки, понятия, знания, схемы, чертежи, тексты и т.д. Пользователь, в отличие от читателя, понимает, что: “Из текстов ничего нельзя извлечь. Извлекают люди только из самих себя, точно так же, как нельзя ничего извлечь из объектов природы, извлечь можно только из собственной деятельности с этими объектами природы; то же относится к текстам. Для того чтобы извлечь логику из каких-то текстов, нужно включить эти тексты в свою собственную деятельность и, следовательно, связать их с пониманием, использованием средств, с решением задач, опирающихся на эти тексты. И потом что-то извлекать из этого употребления”. (Г.П. Щедровицкий, доклад на семинаре ММК 06.10.1969 г).

Для различения привычного и рационального способа воспользуемся приемом “байки”, для введения схемы рассуждения:

1786 г., немецкий город Брауншвейг. Учитель математики Бюттнер дает детям задание, чтобы обеспечить их занятость на ближайшие полчаса, а то и час, а самому отдохнуть. Он просит детей сложить все числа от 1 до 100, результат записать, и сдать ему. Бюттнер, поставив детям задачу, сел за свой стол, а к нему, через несколько минут, подошел новичок класса, 9-ти летний Карл Гаусс и дал учителю дощечку с числом — 5050.

- “Что это?”

- “Это ответ”

Удивленный учитель, сам не знавший ответа придуманной на ходу задачи, стал подсчитывать результат. Мальчишки в классе тут же бросили свои подсчеты и были в восторге, еще бы: так развести учителя! Конечно, свои розги этот Гаусс получит, когда герр учитель, потратив на подсчет некоторое время и получив правильный ответ, поймет, что Карл просто взял наугад число, чтобы заставить считать его самого, а не учеников. Но они были поражены, когда учитель, получив в результате своих подсчетов те же 5050, спросил Гаусса: — “Как ты это сделал?”.

- “Мне лень было складывать попарно все числа подряд, это долго, я подумал и понял, что если складывать их попарно не подряд, а с краев ряда, то в каждой следующей паре к первому слагаемому будет добавляться единица, а из второго слагаемого вычитаться. Поэтому, сумма двух крайних чисел сходящегося ряда будет постоянной: 1+100=101, 2+99=101, 3+98=101, и т.д. В этом ряду 50 пар чисел, я умножил 101 на 50 и быстро получил нужный результат”.

Бюттнер сразу понял, что перед ним гениальный мальчик, который вместо того, чтобы проделывать простые привычные процедуры, которым он обучен, или процедуры, ведущие к результату самым очевидным путем, стремится построить свой, разумный способ действий. А для этого надо рационализировать необходимые для получения нужного результата операции и процедуры, в данном случае заменив 99 процедур сложения всего лишь на три:

  1. определив сумму крайних чисел ряда;
  2. определив число пар в ряду;
  3. умножив число пар на сумму крайних чисел.

Правда, для этого нужно предварительно продумать и построить новый способ действий.

А если еще зафиксировать вновь построенный способ в формате, позволяющем и самому повторить в будущем этот порядок процедур и передать его в пользование другим, то это означает перевод построенного нового способа в формат метода. То, что полученный Гауссом способ не нужно доводить до метода понятно, поскольку эта задача не практическая, а разовая, случайная, больше никогда в жизни не встретится, и метод решения подобных задач никому не нужен. Но можно предположить, что, например, формулы сокращенного умножения, как и многое другое, были получены подобным образом: кто-то, решая практическую задачу, первым додумывается до способа, кто-то доводит способ до метода, а дальше им легко пользуются все.

Подобную работу построения способа и перевода его в общеупотребимый метод, но уже для художников, а не для математиков, проделал, точнее начал, Джотто (Giotto di Bondone) в самом начале XIV века. До него художники не умели создавать иллюзию пространства на плоскости. Джотто, прислушавшись к совету Роджера Бэкона, рекомендовавшего художникам изучать работы Евклида так же тщательно, как и труды отцов церкви, обнаружил в Евклидовой “Оптике”, что световые лучи сходятся на поверхности глаза в форме конуса и, следовательно, изображение предметов на плоскости может подчиняться строгим геометрическим законам. Неизвестно, сколько времени и усилий потратил Джотто на построение способа, но уже работа художника в капелле дель Арена в Падуе, выполненная по заказу Энрико Скровеньи, знаменует собой решающий поворот в развитии европейской живописи. Поворот означал появление эффекта пространства в плоскости картины — все параллельные линии на его фресках в капелле сходятся в одной точке, и он еще эту точку схода помещает на разных фресках в разных местах, управляя восприятием зрителей. Этот способ был настолько революционен, что даже сам Джотто впоследствии его не особо использовал, и только в XV веке этот способ приобрел статус метода, был описан и стал использоваться всеми художниками. А сегодня этому учат малышей в школе на уроке рисования.

Цикл “практическая задача — идея — понятие — способ — знание — метод” можно проследить во всех областях человеческой деятельности.

Способы работы с идеями имеют длинную и замысловатую историю, начиная с Платона. Первым, кто вознамерился довести операции и процедуры оперирования с идеями до метода, был Антуан Дестют де-Траси:

“Идеология — наука о формировании идей,… она представляет собой теорию теорий”.

“Метод — искусство располагать ваши идеи в порядке, наиболее подходящем, чтобы находить истину и ее выражать”. (“Элементы идеологии” (Éléments d'Idéologie, 1801 г).

Управленческая деятельность меняется быстрее всех других, что знал уже Эмпедокл: “Движущая сила перемен сама меняется быстрее”. Управленческая деятельность — это в первую очередь мыслительная деятельность, т.е. техническая работа с идеями, выраженными в разных знаковых формах. Идеи имеют свой цикл жизни, свой срок “годности”, это понимали многие мыслящие люди.

Лев Толстой, например, делил идеи на следующие типы: “И потому всякий человек и всякая однородная совокупность людей, на какой бы ступени они ни стояли, имея позади себя отжитые воспоминания о прошедшем и впереди идеалы будущего, — всегда находятся в процессе борьбы между отживающими идеями настоящего с входящими в жизнь идеям будущего. Совершается обыкновенно то, что, когда идея, бывшая полезною и даже необходимою в прошедшем, становится излишней, идея эта, после более или менее продолжительной борьбы, уступает место новой идее, бывшей прежде идеалом, становящейся идеей настоящего” (статья «Правительство и патриотизм», 1900 г. См. www.tolstoy.ru).

Подобные суждения по поводу цикла жизни идей встречаются у многих, кто размышлял о них, пытаясь ответить на вопрос: “Откуда идеи берутся, как появляются, как живут и действуют, как уходят или умирают”? См., например, К. Мангейм: “Идеи — это критика того, что есть и не является таким, каким оно должно было бы быть. По мере того, как они, будучи реализованы, воплощаются в новые условия жизни и застывают в виде привычки, инертности, косности, возникает необходимость в новой критике, и так все вновь и вновь…” (“Идеология и утопия” 1929)

Попробуем разобраться с местом и функциями идей в управленческой деятельности и со способами работы с ними.

 

“Еретическое” понятие идеологии

У идей есть свой цикл жизни, они рождаются как ересь и умирают как предрассудок, как сказал некий английский агностик об истине. В проблемной ситуации, когда никто не понимает, как и куда двигаться дальше, работа понимания, рефлексии и мышления порождает идеи, выражаемые в новых понятиях. Всем, кто придерживается привычной точки зрения, эти понятия “режут слух”, являются для них явной ересью.

Иоанн Златоуст считал, что Иисус Христос через апостола Павла сказал людям больше, чем сам успел сказать во время своего короткого земного служения (человечество сегодня располагает лишь некоторыми противоречивыми данными о первых двенадцати и последних трех с половиной годах жизни Христа). Апостол Павел, был одним из образованнейших людей своего времени, в «команде» Иисуса Христа он был единственным интеллектуалом, все остальные были людьми физического труда, пришел он в команду уже после смерти и воскресения, лично его не знал (ну если не считать явления Христа Савлу по дороге в Дамаск, в результате которого он не только уверовал, но и, как сейчас говорят, сменил аватару на Павла). В первом послании к Коринфянам Павел проповедовал: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные». Коринф — это Греция, и в русский язык вошел синодальный перевод греческого αἵρεσις (ересь, выбор, мнение, направление) как “разномыслие”.

Рафаэль. «Святой Павел проповедует в Афинах». 1515. (Музей Виктории и Альберта, Великобритания)Рафаэль "Святой Павел проповедует в Афинах". 1515 (Музей Виктории и Альберта, Великобритания)

Если группа искусных в мысли, за счет воли и способности к суждению, не осуществит в проблемной ситуации искусственного усилия по преодолению естественного потока событий, то неизбежно произойдет бессознательное упрощение и уплощение проблемы. Сознание человека делает это упрощение в автоматическом режиме, без его участия. Без напряженной мыслительной работы по анализу этой ситуации, по прорисовке перспектив, путей, методов и средств выхода понятным и ясным для всех образом, без “поворота мозгов”, по выражению Александра Зиновьева, проблема не может быть снята, а будет только усугубляться. Упрощение проблемы в сознании влечет за собой стремление решить ее простыми, вроде бы очевидными способами, что только увеличивает и ускоряет проблемные метастазы и неизбежно заканчивается силовым продавливанием простых решений для сложных ситуаций, со всеми вытекающими отсюда трагическими и катастрофическими последствиями.

В России взаимоотношения элементов общественной структуры исторически сложились как игра с нулевой суммой (см. Джон фон Нейман, Оскар Моргенштерн «Теория игр и экономическое поведение». 1970), где выигрыш одного игрока — это всегда проигрыш другого (других).

Эта общественная структура веками была достаточно простой, за счет этой простоты была стабильной, и эта простота, и стабильность всеми силами поддерживались, изредка прерываясь восстаниями, смутами, реформами и революциями. Стабильность — это самодержавная власть со всеми полномочиями, несложная социальная структура с опорным для самодержавия сословием, силовой комплекс, полностью подчиненный самодержавной власти, “зачищающий” отклонения в сторону дифференциации и структурного усложнения, сервильный духовный “департамент”, предотвращающий эти отклонения еще на уровне идей и никогда не бывший самостоятельным, адекватное всему этому образование... Михаил Сперанский в свое время заметил: “…в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов”,

Рефлексивно-понимающего осмысления своего исторического опыта в результате этого не было, это строго преследовалось. Петр Чаадаев открыл длинную череду умалишенных еретиков, объявленных таковыми властью, именно за попытку понять историю России. До этого, да и после, с людьми, отклоняющимися от «генеральной линии партии», поступали намного строже, с Н. Новиковым или А. Радищевым, например. Интересно, а какова была бы сегодняшняя реакция государства и общества, если бы ка­кой-нибудь Петр Яковлевич, отставной подполковник ВДВ, опубликовал бы в своем блоге (как Чаадаев в «Телескопе») переписку со знакомой девушкой, в которой были бы такие строки:

«...Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Дивная связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого ду­ха, приведшие его во всем остальном мире к его совре­менному состоянию, на нас не оказали никакого действия. Впрочем, то, что издавна составляет самую суть общества и жизни, для нас еще только теория и умозрение...

...Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского зас­тоя...

...Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пе­режитое пропадает для нас безвозвратно...

...У нас совсем нет внутреннего развития; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда...

...Все народы мира выработали определенные идеи. Это идеи долга, закона, права, порядка...

...Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь...

...Массы подчиняются известным силам, стоящим у вершин общества. Непосредственно они не размышля­ют. Среди них имеется известное число мыслителей, кото­рые за них думают, которые дают толчок коллективному сознанию нации и приводят ее в движение. Незначитель­ное меньшинство мыслит, остальная часть чувствует, в итоге же получается общее движение. Это справедливо для всех народов земли; исключение составляют только некоторые одичавшие расы, которые сохранили из чело­веческой природы один только внешний облик...

...Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род челове­ческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать ве­ликий урок миру...

...И, в общем, мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отда­ленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке».

180 лет назад эти строки раскололи обще­ство на два непримиримых лагеря, «славяно­филов» и «западников», государство офи­циально объявило автора сумасшедшим («Прочитав статью, нахожу, что содержание оной - смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного» - собственной его императорского величества рукой начертал Николай I)

Объявленный умалишенным Чаадаев счел нужным написать «Апологию сумасшедшего» с по­пыткой сформировать соответствующее понимание, адресуясь именно к обществу:

«...Наше могущество держит в трепете мир, наша дер­жава занимает пятую часть земного шара, но всем этим, надо сознаться, мы обязаны только энергичной воле на­ших государей, которой содействовали физические усло­вия страны, обитаемой нами...

...Отделанные, отлитые, созданные нашими властите­лями и нашим климатом, только в силу покорности стали мы великим народом. Просмотрите от начала до конца на­ши летописи, - вы найдете в них на каждой странице глу­бокое воздействие власти, непрестанное влияние почвы, и почти никогда не встретите проявлений общественной воли...»

Но в дальнейшем, Чаадаев, не желая издавать глас вопиющего в пустыне, прекратил попытки изменить менталитет общества, или, хотя бы разъяснить свою позицию.

Надо полагать, что, в отличие от гусарского ротмистра, современный подполковник так легко бы не отделался, а был бы облаян обществом по всем телеканалам и СМИ, да еще и привлечен государством к ответственности за оскорбление каких-то чувств и символов, и за возбуждение ненависти к чему-то.

Если мыслительного оформленияЕсли мыслительного оформления собственного опыта не может быть (а это и есть содержание идеологии по де Траси, введшего в культурный оборот это понятие и само слово), то не может быть и критической массы искусных в мышлении самодеятельных людей, которые оснащены полученными в этой работе представлениями и готовы для самостоятельных действий. Из них складывается будущее страны.

До сих пор проблема достижения критической массы “искусных”, в первую очередь в управлении, инженерии, бизнесе, в России не решена, и даже еще не поставлена. Количество самодеятельных людей и формы организации их деятельности не достигают уровня, обеспечивающего такой избыток инициатив, который давал бы возможность выбирать приоритетные направления развития, а не действовать каждый раз в режиме чрезвычайной ситуации. Это значит всегда “догонять”, для чего нужно прибегать к мобилизации вместо нормального функционирования, к силовому перераспределению ресурсов, вместо рыночного, и т.д.

Так исторически получилось, что у нас не появился вовремя свой Фрэнсис Бэкон, кардинал Ришелье, или на худой конец Мартин Лютер. И задача личной ответственности человека в коллективных делах, подкрепленной специально организованной работой по овладению приемами работы с идеями, никогда не была поставлена: “Каждая страна имеет свои пороки, а самые умные народы суть те, которые тщатся достигнуть искусством того, чего природа не дала им. Нет легче как давать правила доброй жизни, нет же тяжелее, как доводить до исполнения оных, а однако ж то дело не невозможное. Нет общества, в котором бы не находилось гораздо больше худых людей, нежели добрых. Порученное дело попечению многих людей тем безнадежнее, что каждый на своего товарища полагается, и решения, кои чинятся согласием общества, редко бывают на основании рассудка, потому что, хотя и есть много в них людей разумных и добрых, однако число дураков и злых всегда больше” (Ришелье “Политическое завещание”). Только на начало XIX века приходится деятельность Михаила Сперанского, в сущности, так и не завершившего свою историческую миссию.

Все реформы в России, за исключением попытки реформ Сперанского, были не целевыми, а вынужденными силовыми действиями вершины властной вертикали в условиях сформированной ею же идеологической догматики. Догматики, нужной не столько для объяснения целей своих действий и активного вовлечения в них “искусных” подданных, сколько для сакрализации себя в условиях тотального непринятия и сопротивления переменам.

Иван Грозный для этого попробовал даже разделить страну на “земщину” и “опричь ея”, отделив “тягловых” людей от “служивых”. Что из этого вышло, мы знаем, в привилегированные “служивые” тут же рванули лихие люди, по-русски “тати” (А. Чехов: «Россия – это большая равнина, по которой носится лихой человек») и устроили “тягловым” демографическую яму. Ивану Васильевичу понадобилось 10 лет чтобы понять, что он скоро останется без кормильцев, и опричнину отменить. Пётр тоже особо не смущался количеством пролитой крови и отрубленных голов, но не смог обеспечить продолжение своего дела, и до Екатерины II оно неуклонно хирело.

Образовался замкнутый круг: разномыслие не разрешалось властью (Екатерина II: “Радищев — бунтовщик хуже Пугачева”), проблемы не ставились и не решались на местах (постоянно, повсеместно, постепенно и безболезненно, в идеологии Kaizen, так сказать) критической массой искусных в этом людей. Естественно, проблемы накапливались и требовали от вершины самодержавной вертикали крупномасштабных и решительных действий по их снятию.

Решительные действия совершались по заимствованным на Западе лекалам (производства своих идей не было), через колено, все время увеличивая пропасть между властью и несвободными подданными, и параллельно взращивая “несистемную оппозицию”. Та же считала своим священным долгом борьбу с властью, а не “единство и борьбу противоположностей”, или сотрудничество и призывала к топору (см. сб. “Смена вех”. 1921). В этом сборнике различена народная правда и интеллигентская истина, спародированная впоследствии в “Золотом теленке” в объяснении бухгалтера Берлаги, сдавшего Скумбриевича: “Я это сделал не в интересах истины, а в интересах правды”. Подобными действиями все время подпитывалось недоверие и глухая ненависть населения. Пушкинский Годунов выразил это в своем: “Живая власть для черни ненавистна”.

Это недоверие к системе управления приняло парадоксальную форму веры в доброго царя и злых бояр. Естественной реакцией власти на эти последствия своих же действий было укрепление и охрана догматики, а не построение идеологии “быстрого реагирования”. Быстро реагировали только силовые структуры. И пошла сказка про белого бычка, или песня о том, как змея кусает свой хвост...

 

Идеология воспроизводится самосевом

Западные страны нашли другой путь. Именно в результате специальных усилий по анализу идей и методов работы с идеями и, соответственно, рефлексивно-понимающего осмысления своей истории, они научились усложнять свое общественное устройство сообразно изменяющейся ситуации. Причем, трансформироваться научились и власть, и общество. В результате осмысления религиозных войн, Реформации, кровавых революций, гражданских войн, разрушительных войн между странами и союзами стран, включая две мировые, Запад постепенно научился вести игры власти и общества с ненулевой суммой, где выигрыш одной стороны, не обязательно влечет проигрыш другой.

И ключевую роль в этом сыграла идеология, а не материальные условия жизни по Марксу, и не идеологическая догматика типа “Самодержавие, православие, народность”, или “Научный коммунизм”. Именно идеология, живая, меняющаяся, противоречивая, производящаяся и одновременно потребляющаяся всеми, обладающая невероятной ассимиляционной мощью, способной вобрать в себя как частные инициативы, так и порывы духа, включая протестные. Эта идеология тотально разлита по всем каналам воздействия на сознание людей, строится и поддерживается мастерами концентрации внимания через интерес, а не через насильственное насаждение, она повсеместно доступная и, одновременно, “невидимая”, ее как бы и нет вовсе…

И, что удивительно для нашего сознания, она не имеет центра управления, живет как Интернет, без начальника, и задолго до возникновения Сети. Согласованность высказываний и действий самых разных публичных фигур Запада заставляет нас подозревать наличие центра. А между тем, его нет (см. М. Вебер “Протестантская этика и дух капитализма, ”К. Мангейм “Идеология и утопия”, М. Маклюэн “Галактика Гутенберга: становление человека печатающего”, Зиновьев А.А. “Запад. Феномен западнизма”, и работы других мыслящих авторов + море интернет-публикаций).

Идеология не может умереть, она воспроизводится “самосевом”, и не может быть уничтожена, как и Интернет. В отличие от догматик разного рода, естественную смерть которых, или искусственное их умерщвление (эвтаназию) и катастрофические последствия этого для обществ, на них опиравшихся, мы постоянно видим в истории. Как, впрочем, и сведение догматик до своего органического места в общественном устройстве, когда догматическая часть идей закрепляется в образовании (и для молодежи, входящей в мир мышления и деятельности и для дееспособных взрослых). Говорить о том, что можно заниматься образованием, игнорируя систему управления и состояние взрослого населения — ошибка. Система управления и образование — связанные между собой “вещи“: по ходу своей работы система управления предуготавливает (или же наоборот, закрывает) места для покидающих сферу образования и входящих в активную жизнь и места для будущих работников самой сферы образования.

Золотая триада: управление — образование — мировой разум, возможно, и есть идеальная модель управления государством.

Система управления в этой триаде работает в идеологической, а не в догматической рамке. Движение “идеологистов” конца XVIII — начала XIX века, которое возглавлял во Франции Антуан Дестют де Траси, автор понятия и термина “идеология”, практически совмещенное с системой управления и образования, было, возможно, самой прогрессивной (но не рефлектировавшей этого) системой управления в истории человечества (наиболее близкой к мировому разуму, истории, культуре, искусству…) [1].

Мы не можем представить себе Гегеля или Канта министрами в германском правительстве. Куда деть их теоретические выкладки? В отличие от французского варианта Просвещения и завершивших его “идеологистов”, немецкую философию можно рассматривать и как способ канализации умных и отстранения их от власти. Или хуже, как способ разделения власти и ума. Европейцы по-прежнему изучают в университетах Маркса, поскольку его деятельность похожа на работу идеологистов во Франции. Идеи Маркса завоевали мир (системы управления), правда, не в виде “идеологии“, а в виде догматики, поскольку “идеологию“ (в нашем смысле) он отверг.

Но догматизация идеологии приводит к вырождению. Догматизация такой идеи как демократия, например, привела человечество в его нынешнее состояние, вызывающее тревогу не только у мыслящих, но уже и у здравомыслящих.

Пока понятие демократии было идеалом, т.е. тем, куда нужно стремиться, все было более-менее конструктивно. Состояние общества, постоянно выращивающего и воспитывающего своих граждан, в котором система управления может быть легко и бескровно заменена на другую (даже с противоположным курсом или доктриной) без революции, было не повсеместной реальностью, а надеждой и целью. Идея демократии овладевала все большими массами и влекла за собой общественные изменения. Но вот демократия победила, стала повседневной банальностью (см. Ф. Фукуяма “Конец истории или последний человек”), идея равенства, идея преобладания интересов меньшинства и соответствующей этому толерантности (неумная, но очень электоральносообразная идея) стала господствующей и доведённой до абсурда. 

 

А получается КПСС

Теперь главной персоной в так называемом обществе является не ответственный гражданин, а существо, принадлежащее к национальным меньшинствам, сирота, калека, обязательно нетрадиционной ориентации (гомосексуализм, педофилия, зоофилия, некрофилия…) и больное СПИДом. 

Идеи равенства, гомогенизации всего и вся и толерантности к тому, что нужно «толерантникам», наиболее разрушительны для человеческого общества. Чтобы защитить этого идеального калеку, бомбили Югославию, Ливию и другие страны, а параллельно уничтожили и превратили в калек огромное количество потенциальных граждан. Демократия помимо позитивных идей, ей присущих, давно используется как догматика, является инструментом в руках игроков, управляющих миром, причем инструментом не силовым, а легитимным, признаваемым. «Демократия – не что иное, как припугивание толпой толпы в интересах толпы», – полагал Оскар Уайльд).

Порой идеи преобладания интересов меньшинства доводится до абсурда (Фото PhotoXPress)


Порой идеи преобладания интересов меньшинства доводятся до абсурда (Фото PhotoXPress)

Запад имеет в своем арсенале еще и опыт применения такого средства управления поступками людей через их сознание, как политика. Политика как борьба программ, построенных на различающихся наборах идей, искусственно формирует вокруг этих идей большие общности людей, партии. Раньше это было в границах стран, теперь партии формируются и поверх них. У России же практически нет политического опыта, у нас: “Какую бы партию мы ни создавали, все равно получается КПСС” — любил напомнить Виктор Черномырдин.

Мировой тренд сегодня — это снижение роли и веса политического формата управления поступками людей через их сознание, об этом можно заключить по повсеместному сокращению числа людей, участвующих в выборах. Происходит перераспределение фокусов управления в пользу идеологического формата. Особенно эта тенденция усилилась в условиях цифровой трансформации коммуникационного пространства и превращения знаний в общедоступную в реальном времени субстанцию.

Пропагандистские (силовые) методы воздействия на сознание еще работают, но плохо, ненадежно и ограниченное время. И только по отношению к необразованным, некультурным стратам населения, к тем, кто образованием не приучен держать работу своего сознания под контролем воли. К тем, кто не умеет учиться и меняться, а живет по обычаю, традиции, пропагандистским клише, пользуется “подержанными” знаниями, считает, что для победы над другими нужно насилие, но не понимает, что для победы над собой нужна сила…

Идеологический отдел ЦК КПСС проводил огромную работу в стране и в мире. Мир считал СССР самой идеологизированной страной, а на самом деле идеологии не было, была идеологическая догматика, работавшая на тактические, а не на стратегические задачи. Но, между прочим, с этой задачей не справилось и министерство пропаганды и просвещения третьего рейха. Идеологии как руководящей и направляющей системы идей и взглядов, которая определяла без прямого приказа руководителей, мысли и поступки людей из разных страт общества, не было ни в Германии, ни в СССР, в отличие от “прогнивших демократий”, как их называли до 22 июня 1941 года в немецкой и советской прессе. Рейх был повержен силовым образом, просуществовав всего 13 лет, а советская система 70 лет выдерживала зачистки, перегрузки, перенапряжения и мощнейшие внешние удары, и как-то чересчур стремительно пала сама в результате мягкого идеологического воздействия. Никто не вышел на ее защиту, следовательно, насаждавшиеся много лет идеи так и не овладели массами, ими овладели совсем другие идеи.

А вот песни Высоцкого, которые замалчивались, но переписывались на магнитофонах, явно можно отнести к феномену идеологии. Они вызывали и вызывают сходные переживания и мысли, влекут высказывания и действия и объединяют людей из разных общественных страт, от рафинированных интеллектуалов до бомжей, и неважно, это высказывания “за” или “против”, как неважно и то, запрещают их или поощряют. Они оказывают свое идеологическое воздействие независимо от этого.

Когда в перестройку освободилось функциональное место “Научного коммунизма” как руководящей догматики, власть не перешла к построению гибридной идеологии, как это сделали в Китае, где сосуществуют и неплохо “кооперируются” коммунистическая идея и рыночная экономика, не объявила о приоритетах и ориентирах построения новой идеологии и даже не подготовила замену старой догматики новой. А как всегда, заимствовала готовые “под ключ” идеи извне. В том числе странную идею деидеологизации общества, понятую как общественная жизнь без идей, что представить себе как-то трудно.

Идея отсутствия идеологии (см. Д. Белл «Конец идеологии», 1960, Дж. Гэлбрайт «Экономика невинного обмана» 2004, З. Бжезинский, «Великая шахматная доска» 1997, “ Ф. Фукуяма “Конец истории и последний человек” 1992, и др.) включена в идеологию насквозь идеологизированного западного общества и работает на его устойчивость. Хотя имеется в виду не общественная жизнь без идей вообще, но жизнь без догматического цементирования ограниченного набора идей, а наоборот, жизнь с постоянной их сменой.

В России идея деидеологизации сработала деструктивно. Тезис “У нас нет идеологии, мы занимаемся практической работой” сыграл свою роль (как и более известный, но менее разрушительный: ”Государственная Дума не место для дискуссий”). Задача проектирования (конструирования и реализации) доминирующих идей в социуме, исследования процессов их появления, развития и смены, как и задача рафинирования методов самой этой работы так и не была поставлена в подходящий для этого момент. 

 

Кто написал миллионы доносов

В России этого не сделала не только власть, но и общество, с восторгом принимающее идеи, занесенные извне. Больше того, общество предъявило требования к реформированию власти, не желая реформироваться само. Следовательно, власть и должна сама себя реформировать и дать обществу то, что обещала КПСС, но почему-то не выполнила своего обещания. Здесь уместен вопрос Сергея Довлатова: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов»?

На смену идее коммунизма, созданной на Западе и вмененной российскому обществу, а теперь легко выброшенной им на помойку (Жванецкий: «Как-то чересчур стремительно все коммунисты вдруг стали православными»), обществом были заимствованы идеи рынка, демократии, частной собственности, и была начата странная работа по догматическому клонированию всего этого добра, без какого-либо фундамента, без идеологии или хотя бы новой догматики. Расчет на ручное управление миром идей не оправдался, а задачи сетевой организации мыслительного обеспечения целевых действий и образовательное обеспечение этих действий – «горящие» практические задачи – так и не были поставлены.

Чем больше толпа, тем меньше она думает рационально (Фото PhotoXPress)

Чем больше толпа, тем меньше она думает рационально (Фото PhotoXPress)

История показывает, что попытки обеспечения разумности человеческого существования через образование, а всего устраиваемого человеком через применение этого образования терпели фиаско, и не только в нашей стране, но это не означает, что нужно сидеть, сложа руки. Наступившая цифровая реальность дает нам еще один шанс организовать свое будущее. Это значит войти в общемировой интеллектуальный мейнстрим, а может быть, даже запустить игры общества и власти с возрастающей, а не с ненулевой, суммой. Этот шанс можно в очередной раз упустить, но рано или поздно делать это придется неизбежно.

Естественно, за освободившееся место “Научного коммунизма” (функциональное место пусто не бывает) немедленно начали борьбу другие догматики, и в XXI веке это место уже прочно заняли религия и патриотизм. Нелишнее вспомнить, что, Россия светское государство, т.е. церковь от него отделена. Церковь опубликовала в 1901 году “Определение правительствующего Синода о графе Льве Толстом”, где было официально объявлено: «Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем пред всею Церковию».

Свою роль в этом сыграли не только еретические взгляды Льва Толстого на православие, но и его взгляды на патриотизм. Он включил в свой “Круг чтения” афоризм Сэмюэля Джонсона: ”Патриотизм — последнее прибежище негодяя” (Patriotism is the last refuge of a scoundrel) и опубликовал в 1900 году статью “Патриотизм и правительство”. Протоиерей Иоанн Кронштадский писал в 1902 году: “Поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на её правительство! Дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю… Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения…”

Вот как «извратил свою нравственную личность до омерзения» Лев Николаевич: “Всегда, как для отдельного человека, так и для отдельной совокупности людей, есть идеи прошедшего, отжитые и ставшие чуждыми, к которым люди не могут уже вернуться, как, например, для нашего христианского мира — идеи людоедства, всенародного грабежа, похищения жен и т. п., о, которых остается только воспоминание; есть идеи настоящего, которые внушены людям воспитанием, примером, всей деятельностью окружающей среды, идеи, под властью которых они живут в данное время, как, например, в наше время: идеи собственности, государственного устройства, торговли, пользования домашними животными и т. п. И есть идеи будущего, из которых одни уже близки к осуществлению и заставляют людей изменять свою жизнь и бороться с прежними формами, как, например, в нашем мире идеи освобождения рабочих, равноправности женщин, прекращения питания мясом и другие идеи, хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни. Таковы в наше время называемые идеалами идеи: уничтожения насилия, установления общности имуществ, единой религии, всеобщего братства людей... И потому всякий человек, и всякая однородная совокупность людей, на какой бы ступени они ни стояли, имея позади себя отжитые воспоминания о прошедшем и впереди идеалы будущего, — всегда находятся в процессе борьбы между отживающими идеями настоящего с входящими в жизнь идеям будущего. Совершается обыкновенно то, что, когда идея, бывшая полезною и даже необходимою в прошедшем, становится излишней, идея эта, после более или менее продолжительной борьбы, уступает место новой идее, бывшей прежде идеалом, становящейся идеей настоящего.

Но бывает и так, что отжившая идея, уже замененная в сознании людей высшей идеей, такова, что удержание этой отжитой идеи выгодно для некоторых людей, имеющих наибольшее влияние в обществе. И тогда совершается то, что эта отжившая идея, несмотря на свое резкое противоречие всему изменившемуся в других отношениях строю жизни, продолжает влиять на людей и руководить их поступками. Такая задержка отжившей идеи всегда происходила и происходит в области религиозной. Причина этого та, что жрецы, выгодное положение которых связано с отжившей религиозной идеей, пользуясь своей властью, умышленно удерживают людей в отжившей идее".

Нечто подобное отмечал еще Кондорсе, в своем "Эскизе исторический картины прогресса человеческого разума"«Я разумею это деление человеческого рода на две части; одна предназначена наставлять, другая создана для того, чтобы верить этим наставлениям; одна высокомерно скрывает те знания, которыми она гордится, другая почтительно принимает то, что первая снисходительно ей открывает; мысль одной парит выше человеческого разума, другая смиренно отказывается от своего природного ума, падая ниже человеческого достоинства, признавая за другими людьми преимущества, превосходящие их общую природу.

 Это различие, остатки которого мы можем наблюдать еще в конце XVIII века в лице нашего духовенства, встречалось у наименее цивилизованных дикарей, которые имели уже своих шарлатанов, колдунов и чародеев. Это явление до того постоянно встречается во всех эпохах цивилизации, что причины его несомненно глубоко коренятся в самой природе человека».

Далее Толстой пишет: «То же самое происходит и по тем же причинам в области государственной по отношению к идее патриотизма, на которой основывается всякая государственность. Люди, которым выгодно поддержание этой идеи, не имеющей уже никакого ни смысла, ни пользы, искусственно поддерживают ее. Обладая же могущественнейшими средствами влияния на людей, они всегда могут делать, это.

В этом представляется мне объяснение того странного противоречия, в котором находится отжившая идея патриотизма cо всем противным ему складом идей, уже вошедших в наше время в сознание христианского мира... Нужно, чтобы люди поняли, что чувство патриотизма, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное — безнравственное. Грубое чувство потому, что оно свойственно только людям, стоящим на самой низкой ступени нравственности, ожидающим от других народов тех самых насилий, которые они сами готовы нанести им; вредное чувство потому, что оно нарушает выгодные и радостные мирные отношения с другими народами и, главное, производит ту организацию правительств, при которых власть может получить и всегда получает худший; постыдное чувство потому, что оно обращает человека не только в раба, но в бойцового петуха, быка, гладиатора, который губит свои силы и жизнь для целей не своих, а своего правительства; чувство безнравственное потому, что вместо признания себя сыном бога, как учит нас христианство, или хотя бы свободным человеком, руководящимся своим разумом, — всякий человек, под влиянием патриотизма, признает себя сыном своего отечества, рабом своего правительства и совершает поступки, противные своему разуму и своей совести».

К идее патриотизма, люди относятся сейчас по-разному, в зависимости от того, стоят они на позициях разума (подвергай все сомнению), или на позициях догматики (верую, потому что абсурдно). И это нормально, “должно быть разномыслие между нами”, в конце концов.

Продолжительное время место религиозной догматики в мире занимала догматика научная. Она сложилась по чертежам и лекалам идеологии в период борьбы с тотальным господством религиозной догматики, а потом, после победы, сама догматизировалась (см. П. Фейерабенд “Против метода”, 1975).

Александр Зиновьев: «Наука и идеология различаются по целям, по методам и по практическим приложениям. Наука имеет целью познание мира, достижение знаний о нем. Она стремится к истине. Идеология же имеет целью формирование сознания людей и манипулирование их поведением путем воздействия на их сознание, а не достижение объективной истины». Сам он был вечным “вопрекистом”, еретиком с поставленным пониманием и мышлением, но различая науку и идеологию и противопоставляя их, стоял на стороне науки. При этом считал Запад, в отличие от России, глубоко идеологизированным обществом, но не имеющим перспектив и ведущим человечество в тупик.

Если вдуматься и заменить “манипулирование” на “управление”, да еще сослаться на Фому Аквинского, который считал, что светской власти подчинены лишь тела людей, но не их души, то получится вполне еретическая идея, и по отношению к самому Зиновьеву: «Идеология имеет целью формирование сознания людей и управление их поведением путем воздействия на их сознание, а не достижение объективной истины».

Зиновьев считал (и, видимо, в этом глубоко прав), что людей, руководствующихся в своих решениях и действиях объективной или научной истиной ничтожно мало во всех видах человеческих сообществ (“человейников”, как он их называл). В реальности действия людей в гораздо большей степени определяются той системой понятий и представлений, которые сформировались и закрепились в их памяти и сознании, а не научными теориями, какого уровня объективности, научной честности и чистоты они бы не были.

Реальность — это то, с чем нельзя не считаться, и устойчивость и способность к развитию “человейников” с идеологией исторически оказалась несоизмеримо выше таковых с догматикой любого вида, хоть религиозной, хоть научной, хоть экономической, хоть идеологической. Конечно, можно продолжать держаться за понимание идеологии как иллюзорного сознания, оторванного от реальной социальной жизни и порождающего идеи, не имеющие практической ценности, следуя К. Марксу и всему XIX и XX веку, придерживавшихся этой идеи научной догматики и приводить сотни цитат типа: “Идеология — коллективное, бессознательное мышление определенных групп, скрывающих действительное состояние общества и от себя, и от других” (Карл Мангейм), “Идеология — система предрассудков и заблуждений” (Макс Шеллер), “Идеология это мышление, сбившееся с правильного пути (В. Старк) и так до бесконечности.

О злоключениях идеологии в естественно-историческом процессе можно писать детективные романы. 

 

Сперанский против декабристов

В истории России был, как сейчас принято говорить, кейс запуска идеологического синтеза мирового разума, образования и власти. Это происходило в одно и то же время, что и деятельность “идеологистов” во Франции. Хочется предположить, что современник Дестюта де Траси, Михаил Сперанский внимательно анализировал и следил за эволюциями рефлексивно-мыслительного обоснования тех удивительных событий, которые во Франции происходили в его время. Он не мог не обратить внимания на место и роль "идеологистов" в идейном фундировании складывающихся процессов общественных изменений (поверх движения больших масс людей, кровавых событий с участием гильотины, бурных дебатов в Конвенте, переворотов, войн и пр.). Он-то сам решал похожую задачу и наверняка наблюдал, и анализировал влияние своих идей на общественные изменения в России. Но он решал эту задачу совсем другим способом, бескровным, действуя средствами идеологизации и пытаясь соединить в одной кооперационной связке власть, в лице императора Александра, и "мировой разум" в своем лице. Сперанский был идейным противником революций, он был даже председателем суда над декабристами.

Деятельность "идеологистов" во Франции и деятельность Сперанского, так сказать, «секретаря по идеологии тогдашнего российского ЦК» в лице Александра I и членов Негласного комитета, протекала не только в одно время, но и по похожим сценариям. Дестют де Траси, правда, сразу же занялся созданием системы образования, которая должна выращивать понимающих и мыслящих граждан, а Сперанский гражданами не был озабочен, но пришел к мысли о том, что власть и мировой разум можно зашнуровать посредством образования особенно после того, как заподозрил, что ему не суждено будет реализовать свои реформы в России. Он столкнулся со странной нерешительностью Александра в реформах, но с безрассудной его готовностью воевать с Наполеоном, которую не отрезвил даже Аустерлиц, с непониманием членов Негласного комитета, с яростным сопротивлением своим реформам со стороны правящей элиты. Сначала, и идеологисты во Франции, и Сперанский в России находились на вершине власти (Сперанский в 1810 году стал секретарем Государственного совета — вторым человеком в империи) и сами участвовали в проведении реформ, а не только их проектировали и теоретически обосновывали, демонстрируя при этом наивысший уровень интеллектуальной оснащенности для действий подобного характера. Впервые лично столкнувшись со Сперанским в Эрфурте, Наполеон оценил его человеческий потенциал, предложил обменять его на любое королевство в Европе по выбору Александра. Видимо, в это шутливое предложение Наполеон вложил слишком малую долю шутки и «жадною толпой стоящие у трона, свободы, гения и славы палачи», рассвирепев впоследствии от введения налога на дворянские имения и введения экзаменов при присвоении чинов, объявили его иностранным агентом (французским), и Александр отправил Сперанского в четырехлетнюю ссылку, где он мог предаться глубокому рефлексивному разбору собственных «пролетов».

Цели и интересы власти и реформаторов разошлись и там, и там. Наполеон закрыл морально-политическое отделение Национального института и Секция анализа ощущений, идей и знаков де Траси прекратила свое существование еще в 1803 году, задача воспитания гражданина была изъята из проектов реформирования французского образования, хотя де Траси продолжал писать и издавать свои книги по идеологии, был сенатором, оставался интеллектуальным лидером Франции до самой смерти. Но победа над Наполеоном, в которую Россия внесла решающий вклад, закрыла во Франции и Европе линию возможного развития за счет специальных целевых усилий, направленных на выращивание понимающих и размышляющих граждан. Естественно, с этого момента преимущество в долгосрочной перспективе получили те формы организации мысли, которые ориентировались на практику, предпочитали эмпиризм рационализму и т.д. А тут англичане не знали себе равных.

Победа над Наполеоном дала зеленую улицу обскурантистским идеям и в Европе и в России, что например, привело впоследствии к появлению в Министерстве просвещения Российской империи секретного циркуляра, озаглавленного: «О сокращении гимназического образования», вошедшего в историю как «Циркуляр о кухаркиных детях», что отозвалось позже в ленинском тезисе о кухарке, освоившей управление государством. Невероятное возмущение в обществе вызвал этот фрагмент циркуляра: «Нужно разъяснить начальствам гимназий и прогимназий, чтобы они принимали в эти учебные заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одарённых гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию». 

 

Как воспитывали некоторых цесаревичей

Но в России все могло сложиться несколько иначе, чем во Франции и линия с идеологией могла получить дальнейшее развитие. Деятельность Михаила Михайловича Сперанского, а впоследствии Константина Дмитриевича Ушинского могла связать эту золотую триаду: мировой разум — образование — власть.

Сперанский задумал проект образовательно-поколенческих циклов развития России, определив отдельное царствование как естественный цикл жизни системы управления империей. Он был сторонником конституционной монархии, верил в воспитание “справедливого кесаря”, считал, что в рамках текущего царствования должна выращиваться система управления следующего.

1 декабря 1808 года Сперанский прочитал императору Александру свою записку «Об усовершении общего народного воспитания» и представил на рассмотрение проект «Предварительные правила для специального Лицея», в котором излагаются принципы обучения и воспитания в будущем Царскосельском лицее. Первоначальный проект Лицея предназначался для воспитания младших братьев Александра I — Николая и Михаила, в компании с пятнадцатью лучшими мальчиками из разных сословий России и должен был подготовить верхушку системы управления империей для следующего царствования. Сперанский, как и весь двор, знал, что Константин не хочет царствовать, понимал, что не имеющий детей Константин, будучи всего на полтора года младше Александра, является лишь номинальным наследником престола. Реальным мог быть Николай, моложе Константина на 17 лет (у Александра I сыновей не было, обе родившиеся дочери умерли в раннем возрасте, и он считал это божьим наказанием за отцеубийство). Сперанский рассчитывал с детства идеологизировать будущую властную верхушку страны как носителей определенной идеологии.

Но вдовствующая императрица-мать (всего у нее с Павлом I было 10 детей) не согласилась отдать младших сыновей в Лицей, у нее ведь Екатерина забрала старших сыновей и воспитывала их сама. Александр не стал настаивать, лицей был расширен до 30 мест и сыграл в истории свою роль, хотя первоначальный проект Сперанского подвергся радикальным модификациям.

Из грамоты Александра к открытию Лицея: «Ныне отверзаем новое Святилище наук! Некоторое число отличнейшего по талантам и нравственным качествам юношества мы желали предназначить особенно к важным частям службы государственной…».

Следующую попытку Сперанский сделал уже в царствование Николая I (не получившего, к сожалению, образования в Царскосельском Лицее). Мало кто задается вопросом: Как у такого отца как Николай I мог вырасти такой сын, как Александр II, при полном самодержавном контроле Николаем всех дел в России, даже гораздо менее важных, чем обучение наследника?

За воспитание цесаревича Александра, будущего царя-реформатора, по настоянию императрицы, отвечал Василий Андреевич Жуковский, программу воспитания разработали Жуковский и Сперанский вместе, причем Сперанский еще и сам проводил с наследником занятия по законодательству. К этому времени он уже завершил свой титанический труд по составлению «Свода Законовъ Россiйской Имперiи» — официального издания расположенных в тематическом порядке действующих законодательных актов Российской империи в 15 томах. Занятия с наследником проводили самые серьезные ученые и государственные деятели России: академики К. И. Арсеньев (статистика и история), Э. Д. Коллинз (физико-математические науки), К. Б. Триниус (естественная история), Г. И. Гесс (технология и химия), министры и дипломаты Е. Ф. Канкрин (финансы), Ф. И. Бруннов (внешняя политика). Однако обучать наследника в компании со своим будущим управленческим окружением, как это предполагалось в проекте Лицея, было нереально, эту идею Сперанскому уже не удалось бы реализовать ни под каким видом. Но результаты индивидуального обучения первого лица государства по его схеме мы из своего исторического фокуса видим.

Эта же схема была применена и при воспитании цесаревича Николая, старшего сына Александра II. Здесь опять решающую роль сыграла мать наследника. До 16 лет воспитание Николая, Никса, как его называли в семье, было бессистемным, но императрица, обожавшая своего старшего сына, обратилась за помощью к Ушинскому. Она знала его по деятельности в Гатчинском Николаевском сиротском институте и на посту директора Смольного института, и он написал ей четыре письма, где изложил свое понимание. Эти «Письма» были написаны Ушинским в 1859 году, были адресованы лично Марии Александровне, и впервые были опубликованы только в 1908 году. Вот несколько выдержек из его «Писем о воспитании наследника русского престола».

«Знание подробностей и мелочей науки необходимо или для того, кто из занятия ею хочет составить цель своей жизни, или для техника и исполнителя. Но для будущего правителя и законодателя такие мелочи едва ли не бесполезны. Для него нужно, чтобы он понимал все, что вокруг него делается, и мог всему давать направление, чтобы он мог оценить дело исполнителя, а исполнители найдутся. Вот почему нельзя придавать большой важности тем или другим упущениям в фактических сведениях и, Боже сохрани, только ими отягчать молодой ум в то время, когда уже он требует более действительной пищи, требует идеи, чувства, одушевления... Мы до сих пор пользовались иноземными убеждениями, зато мы и меняли их легко, зато они и прививались к нам плохо, и приносили мало существенной пользы. Но в настоящее время Западная Европа дала нам страшный урок: тысячи ее убеждений сразились и рассыпались как прах. Теперь нам, к счастью или к несчастью, но уже нечему подражать: где за границей мы найдем убеждение, которое мы могли бы признать своим? Уж, конечно, не во Франции, где правительство держится только отсутствием прочных убеждений в обществе и где общество довольно правительством именно потому, что у него нет никаких убеждений. Да и не в Германии, где метафизическая государственная философия выродилась в самые безобразные утопии, нелепость и неприложимость которых сказались таким блестящим образом…

А идти вперед необходимо, необходимо не только потому, что ход назад государственного организма есть его разрушение, но и потому, что позади в истории России нет ничего, к чему бы желательно было воротиться. В настоящее время все с лихорадочным нетерпением требуют улучшений и преобразований по всем частям. Нет сомнения, что эти требования будут все возрастать более и более. Заставить их умолкнуть на время, конечно, можно, но это значит гноить государство и народ. Таким образом, мне кажется, трудно не видеть, что благоденствие России, а следовательно, и счастье ее монарха заключается не в остановке ее развития и не в подражании западным преобразованиям, а в самостоятельном развитии государственного народного организма, вытекающем из сознания действительных народных потребностей, а не из детского желания угоняться за Западом...

Задача русского правительства с каждым годом становится труднее и сложнее. Теперь уже нельзя только продолжать дело, начатое Петром Великим, только усваивать то, что появляется за границей, потому что, видимо, эти устроения не могут повести ни к чему доброму; теперь следует самим отыскивать путь, отбросивши иноземные указы...

Воспитание наследника должно быть духовно-эстетическое. Я бы назвал его идеальным, если бы этому слову не было придано значения чего-то ложного, несущественного. Постараюсь передать яснее мою мысль. Все в мире имеет форму и содержание, но редко форма соответствует содержанию, а часто случается наоборот, что под пышной формой вовсе нет никакого содержания, а незначительная, по-видимому, форма скрывает иногда бесконечно глубокое содержание. В жизни бедной и простой формы, окружающие человека, так неизящны и непривлекательны, что если развитие берет в нем верх над телом, то он невольно предпочитает богатую и пышную мысль, идею и глубокое внутреннее чувство скудным, иногда грязным формам, окружающим его. Но чем выше стоит человек на общественной лестнице, тем привлекательнее и изящнее окружающие его формы жизни и тем легче может он увлечься этими формами и не заметить содержания. Вот почему, чем выше поставлен человек в обществе, тем более воспитание должно стараться увлечь его красотою и глубиною содержания мысли, идеи; тем прочнее должно оно укоренить в душе его убеждения, что всякая пышность и блеск есть только мишура, стоящая много сил, времени и денег и не имеющая никакого значения ни в истории, ни для благоденствия народа, ни даже для счастья того, кто окружает себя этою пышностью, этим блеском. История чаще всего горько издевается над пышностью, прикрывающей ничтожество, и, наоборот, из самых незначительных, нищенских форм выводит неистощимые реки истории. Картина трех распятых на маленьком холме за стенами Иерусалима не заключала в себе ничего пышного и ничего величественного. Петр Великий, пирующий с шкиперами голландских кораблей, тоже не мог привлечь к себе ничьих взоров, привыкнувших к роскоши…

Воспитатель, открывая взорам высокого воспитанника и исторические события, и современные состояния слоёв, должен постоянно укоренять в нем ту мысль, что в истории и даже в жизни отдельного человека важна идея, мысль и что ее невозможно заменить роскошною обстановкою...

Я пишу к Вам, и только к Вам, а потому и позволил высказаться этому негодованию, которое может бесплодно огорчить других. Но это чувство так едко, так оскорбительно, что невозможно удержать его, чтобы оно не высказалось в едких и оскорбительных выражениях».

Не все то, что предлагал Ушинский было реализовано, но с 16 лет к образованию Никса были привлечены К. Д. Кавелин, словесники Ф. И. Буслаев и И. Е. Андреевский, историки С. М. Соловьев и М. М. Стасюлевич, статистик и экономист И. К. Бабст, экономист А. И. Чивилев, профессор финансового права Н. X. Бунге, знатоки юридических наук К. П. Победоносцев и Б. Н. Чичерин, историк философии, Кудрявцев, канцлер A. M. Горчаков. Военные науки преподавали генералы Э. И. Тотлебен, и А. С. Платов, полковник М. И. Драгомиров. Причем, сегодня его образование назвали бы проблемным, например, Чичерин читал ему лекции о необходимости и неизбежности введения конституционного строя, а Победоносцев — о невозможности и гибельности этого шага для России, тем самым формируя в его сознании понимание проблемы.

Возглавлял и организовывал всю работу граф С. Г. Строганов. Это все известные имена в российской истории, и в следующие пять лет, и в России, и за границей, стали ширится слухи и сведения о необыкновенных способностях наследника русского престола, есть даже высказывания о предстоящей ему выдающейся роли в мировой истории. Но будущий Николай II умер в 22-летнем возрасте в Ницце, вся программа образовательно-поколенческого развития системы управления Российской империей закрылась (что поделаешь, это риск самодержавной формы), наследником и императором стал Александр III, и через поколение Россия получила другого Николая II, в сущности профнепригодного к должности царя.

Константин Ушинский (он прожил всего 46 лет) еще успел сделать свой вклад в эту программу, написав свой фундаментальный труд «Человек как предмет воспитания, опыт педагогической антропологии», но этот вклад до сих пор не используется, так, изучается походя в педвузах, и забывается. А между тем эта книга может быть положена рядом с самыми выдающимися работами о воспитании и образовании. Если штудировать Локка, Кондильяка, де-Траси и эту книгу Ушинского в комплексе и для практического применения (“чтобы извлечь логику из текстов, нужно включить эти тексты в свою собственную деятельность и, следовательно, связать их с пониманием, использованием средств, с решением задач, опирающихся на эти тексты”) то это может дать удивительные результаты в современных условиях.

В России, после столетнего перерыва задачу технического овладения способами работы с идеями поставили перед собой Александр Зиновьев и Георгий Щедровицкий (см. Щедровицкий Г.П. «Я всегда был идеалистом»), причем Щедровицкий положил жизнь на то, чтобы довести способы, накопленные человечеством, до общеупотребимых методов, основав движение методологов, которое возглавлял и организовывал его работу до самой смерти.

 

А, собственно, что рвануло?

Если продолжить дело де Траси и Сперанского с Ушинским, то необходимо реинкарнировать прерванный в XIX веке цикл жизни идеологии. Придется построить рабочую версию планкарты идей, регулирующих мышление, коммуникацию и взаимодействие самостоятельно движущихся агентов развития. Это нужно для идеологического управления, многофокусным, многоаспектным, продолжительным действием со сложным социальным объектом, таким как сфера деятельности, например, образование, или город. В условиях цифровой революции это означает:

  1. создание испытательного стенда для доработки идеологии, как среды и орудия управления сложным социокультурным объектом, отличающейся своими способами и инструментарием от административного управления, управления по проектам, программирования деятельности и политики. “Приемистого” и “самозатачивающегося” орудия, опирающегося не только на существующие институты, но и на движения, сети и другие неинституциональные и вновь возникающие формы социальных действий;
  2. доведение результатов идеологического управления мышлением и действиями активных, самостоятельных агентов развития, полученных в “социокультурном КБ с испытательными стендами и опытным производством” до методов и технологий, пригодных для серийного использования.

Мы столкнулись с тем, что работа с целым рядом объектов, без понятия идеологии и, соответственно, без способов и инструментов, которые это понятие дает управленцу, невозможна.

Анализируя 25-летний опыт нашей работы, мы пришли к выводу, что отсутствие этих инструментов практически закрывает возможность результативной работы с городской, региональной, политической тематикой и значительно затрудняет работу в сфере образования. Сейчас мы вносим коррективы в наши программы и соответствующие действия с учетом названных реалий и намерены провести “ходовые испытания” и осуществить апгрейд построенной нами рабочей схемы идеологии.

Конструкция схемы идеологии кладется как рабочая планкарта идей, понятий, категорий, мыслительных конструкций, схем, знаний, чертежей и пр., регулирующих мышление и взаимодействие системы управления развитием и самостоятельных агентов развития. На сегодняшний день она состоит из пяти мест крепления знаковых форм этих идей:

1. Место «Мировой разум» необходимо в структуре идеологии для соотнесения образцов переднего края человеческой мысли с операциями и процедурами собственной локальной практики размышлений в рамках решения практических задач.

2. Место “История” нужно в структуре идеологии для понимания и конструирования путей и действий по имплантации инноваций в исторический процесс (см. Ф. Фукуяма “Конец истории и последний человек”), чтобы не отстать от мирового тренда смены естественно-исторического процесса искусственно-техническим творением истории.

3. Место “Частная собственность, бизнес” нужно в структуре идеологии для понима-ния самодеятельными агентами путей и способов создания материальных условий и ре-сурсов для развития. Пока ничего лучшего для создания избыточного богатства и “праздности как матери мудрости”, чем предпринимательство и бизнес и необходимая для этого частная собственность, человечество не придумало. Это может спокойно уживаться даже с жесткой идеологической догматикой (см. опыт Китая).

4. Место “Вера” (не путать с религией) из функциональной структуры идеологии невозможно изъять по одной простой причине. Без того или иного мировоззрения (воззрения на мир), принятия той, или иной, но ни в коем случае не единственно правильной картины мира, люди понимать и взаимодействовать друг с другом не могут, хотя разговаривать и воевать могут и без веры, и за веру. Определение веры апостолом Павлом из Послания к евреям: “Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом”.

Вера — это не знания, которые нужно все время проверять и проблематизировать, это место, для прикрепления идей, которые человек уже не усомневает. Как говорил Гете: “Вера не начало, а конец всякой мудрости”, завершая длинную линию: Credo quia absurdum (Верую, ибо абсурдно) Тертуллиана (155-220), — Credo ut intelligam (Верую, чтобы понимать) Августина Аврелия (354—430), — "Понимаю, чтобы верить" Пьера Абеляра (1079-1142), — “Я хочу испытывать раскаяние, а не знать его определение” Фомы Кемпийского: (1379 — 1471).

А будет это Божье Откровение, теория Большого взрыва (люди в это верящие, никогда не зададут себе вопроса: “Откуда взялось то, что рвануло и что, собственно, рвануло?”), Логос, Высший разум, искусственный (небиологический) интеллект или это будут инопланетяне, значения не имеет. Вера в человека и его разум — это тоже вера. Ответ на вопрос “Кто кого придумал, человек бога, или Бог человека?” не так прост. Как гласит японская пословица: «Была бы вера, а боги найдутся».

Важно, что такое место в конструкции идеологии должно быть, и вопрос с верой — дело сугубо личное. Человек может поменять веру, такое часто случается, но это он должен сделать сам, если он человек. Личностное самоопределение, как, впрочем, и деятельностное, и профессиональное и социальное — это экзистенциальное действие, делающее человека человеком.

5. Место “Культура, искусство” нужно в схеме идеологии как место, куда крепятся идеи, о том, как еще не самоопределившийся человечек попадает в мир мышления и деятельности, как он в него может войти, сформировав для этого соответствующие способности. Формирование способности есть приватизация лучшего способа действий, который на сегодняшний день выработало человечество, освоение описанной культурной нормы. Древние греки это понимали, включив в свои школьные программы мусические искусства. Они считали, что поверх упражнений в гимнастике (упражнений тела, делающих тело слугой души), детские души должны упражняться в тех видах искусств, артефакты которых существуют только во время исполнения и прекращают свое бытие с окончанием исполнения, т.е. существуют во времени. По их представлениям, живопись, ваяние и зодчество дают вневременные артефакты, существующие в пространстве (скульптура, храм, живопись, мозаика, и пр.), после создания эти артефакты живут сами по себе, без демиурга – исполнителя и упражнять детские души в пластических искусствах не нужно.

У них в круг девяти муз, покровительниц мусических искусств, входили дочери Зевса и богини памяти Мнемозины:

Терпсихора - муза танца;

Полигимния - муза ораторского искусства и торжественных песнопений (гимнов в честь богов и героев);

Эвтерпа - муза лирической песни;

Эрато - муза любовной поэзии;

Каллиопа - муза эпической поэзии;

Мельпомена - муза трагедии;

Талия - муза комедии.

И плюс к этим семи, еще две "научные" музы: Урания - муза астрономии (это про Космос) и Клио - муза истории (это про человеческие деяния).

 Сегодня, в эпоху перехода от логоцентрической цивилизации к инфографической, можно считать, что греки были не совсем правы, целенаправленно исключив пластические искусства из школьной программы, что детские души должны обязательно упражняться и в пластических искусствах – это путь в интеллект, а не только в искусство т.к. связывает моторику с мыслью и речью посредством осязательных упражнений. (О значении чувства осязания в освоении интеллектуальных действий см. Кондильяк «Трактат об ощущениях»). 

Глобальный процесс цифровой трансформации меняет и усложняет общественное устройство несообразно быстро с инерцией менталитета людей.

Появление “электронного правительства”, например, переструктурирует привычное разделение властей. Быстро возникают и стремительно набирают вес новые, непривычные форматы человеческих объединений (“человейников”, по Зиновьеву), в частности, возможности социальных сетей еще до конца не поняты. Общество дифференцируется все больше и больше. Финансовые технологии (FinTech) приводят к платежам, кредитованию и инвестированию без банков в привычном, многовековом смысле. Возникают новые формы организации социальных действий (флэшмобы, цветные революции…) и т.д., и т.п.

Технологизация деятельности, в первую очередь интеллектуальной (инженерной, управленческой, и т.д.) изменила масштаб и скорость этих перемен, в сущности сняла дилемму “стабильность, или изменения”, и поставила дилемму “перемены, или более быстрые перемены”.

Кроме того, технологизация и цифровая трансформация приводят к “зачистке” рабочих мест из трансформируемых видов деятельности и передаче функций человека искусственному, небиологическому интеллекту и к появлению новых рабочих мест, требующих совершенно других компетенций. Это наводит на подозрение, что мир подошел вплотную, и остановился перед эрой социально-культурных проектов, как локальных, так и планетарного масштаба. Хотелось бы вступить в эту эру оснащенными, и другого хода, связанного с неадминистративным управление мыслями и поступками, чем реинкарнация идеологии нами как-то не просматривается.

Если взять управленческую тематику, которой мы предметно занимаемся многие годы, топ мирового разума требует трансферта технологий управленческого мышления в практику нашей деятельности. В противном случае мы оказываемся вне мирового контекста технологизации и цифровизации управленческой деятельности, следовательно, вообще остаемся за бортом процессов мирового развития.

 

Послесловие

Этим текстом мы сочли необходимым опубликовать для своих коллег и учеников результаты длительной работы по рефлексивному анализу собственного опыта управления и управленческого образования, подкрепленного отсылками к опыту историческому, с выделением российского своеобразия, как мы его понимаем. Не претендуя при этом на окончательное решение вопроса, а в порядке “затравки” для размышлений, дискуссий и будущих совместных практических действий.

 

Комментарии авторов к первоисточникам, которыми они с благодарностью пользовались

Авторы статьи: Николай Андрейченко, Андрей Реус (1999 г.)

Авторы статьи: Николай Андрейченко, Андрес Реус (1999 г.)

В общественном обиходе России слова с корнем “идея”, — идеал, идеальный, идеология и др., — стали общеупотребимыми после войны 1812 года и заграничных походов русской армии. В 1826 году это зафиксировал Пушкин, чувствительный лингвистический сейсмограф общественных веяний. Когда в бессонную ночь перед дуэлью Владимир Ленский писал Ольге стихи, его сморило слово “идеал”:

“И наконец перед зарею,

Склонясь усталой головою,

На модном слове идеал

Тихонько Ленский задремал”

В начале XIX века в употреблении слова “модный” преобладало значение “ранее неизвестный, новый”, а не “общепринятый”, как через 150 лет, когда Пьер Карден, во время визита в Советский Союз, на вопрос партийного чиновника о советской швейной промышленности дал свой политкорректный ответ: “Она настолько отстает от моды, что даже несколько ее опережает”. А в мировой культуре это понятие появилось несколько раньше.

Понятие “эйдос” стало фактом общественного сознания в Европе почти 2500 лет тому назад. Платон различил мир идей (идея — это то, что вечно тождественно самому себе, все идеи уже имеются в наличии) и мир теней, или вещей (реальность — есть всегда превращенное, искаженное воплощение вечной идеи) (см. “Государство”).

Интересно, что мало греческих понятий сохранили свой первоначальный вид, а вот понятию и термину “идея” была суждена долгая жизнь. Оно, впоследствии, использовалось в большом количестве философских сочинений Европы. Большинству греческих понятий при восприятии античного философского наследия нашлись эквиваленты в родных языках философов. Да и среди воспринятых без перевода терминов античной философии преобладают латинские термины, являющиеся калькой греческих (римляне даже богов заимствовали у греков, только переименовали их). Понятие идеи являет собой едва ли не уникальный случай прямого заимствования греческого термина. Отсутствие в естественных мировых языках аналогов этому понятию свидетельствует о его высоком категориальном статусе, а сознательное заимствование — об уровне и плодотворности мысли Платона ухватившей в этом понятии сущностное ядро.

Это различение до сих пор владеет европейскими умами, как и его же “технология припоминания” идей. Если все идеи уже есть, то вопрос только в том, как их “припомнить” (см. “Менон”, разговор Сократа с мальчиком-рабом), т.е. извлечь из культурной сокровищницы человечества, как считал уже в ХХ веке японский писатель Рюноске Акутагава: «Все мысли, нужные нам для жизни, были известны еще три тысячи лет назад».Аристотель довел работу с идеями до конструкции силлогизма (см. Первую аналитику), держась в практических рамках познавательной операторики.

Следующий шаг в разработке способов работы с идеями и соответствующего инструментария сделал Витрувий в своей "De architectura libri decem", различив “размышления”, позволяющие удерживать целое всего действия (в его случае это целое инженерных проектов), и “изобретения”, дающие решение частных вопросов и прорывы в незнаемое, на основе разума: «Все это начинается с размышления и изобретения. Размышление есть старательность, полная усердия, трудолюбия и бдительности, ведущая к желанному исполнению предприятия, а изобретение есть разрешение темных вопросов и разумное обоснование нового предмета, открытого живой сообразительностью». В сущности «Десять книг об архитектуре» — это первая известная попытка упаковать способы мыслительной работы в инженерном деле, где зафиксирована необходимость отделения идеи от непосредственного процесса ее исполнения, или реализации, чтобы иметь возможность управлять всем процессом осуществления замысла. Витрувий обсуждает для этого необходимость создания чертежей, как формы фиксации идей. Однако способ создания масштабных чертежей был разработан только в XVII веке.

Оснащение мыслительными средствами и инструментарием инженерии, хозяйствования, управления, познания и даже военного дела осуществлялось черепашьими темпами, для нововведений требовались века. Карл Маркс отметил это в «Капитале»: «Производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни».

В схоластический период связь мысли с практикой была забыта и стали заниматься формальными правилами логики, в сущности, правилами изложения идей без ошибок, а не правилами их “припоминания” (порождения). Здесь можно было бы привести целое созвездие имен, включая одного папу Римского, и огромный список работ. В инженерном деле до XVII века попыток систематизировать рациональные приемы мыслительного обеспечения действий тоже не было.

Но вот Петр Рамус усомневает пригодность силлогизма, как инструмента порождения идей: “Всё, что сказал Аристотель — ложно”. Это была страшная ересь, применение силлогизма было церковными властями к тому времени догматизировано и объявлено единственно верным. Все, правда, могло бы еще обойтись, но в проекте реформирования Сорбонны, предложенном королю, Рамус указал в качестве основных причин реорганизации то, что у тех, кто учит, нет метода, основанного на познании человеческого духа, и вообще, тех кто учит чрезмерно много, за что взбешенные профессора и убили его в тихую Варфоломеевскую ночь. Кстати, проект был все же реализован и ряды профессоров сильно поредели — порожденная и высказанная идея всегда стремится до конца реализовать заложенный в нее потенциал.

Бэкон, Декарт и другие продолжили дело Пьера Рамэ, а Джон Локк, вслед за Декартом и Гоббсом проблематизировал существование идей apriori, и потратив 20 лет жизни, сформулировал другую концепцию: идеи являются делом рук человеческих (точнее душ, см. “Опыт о человеческом разумении”) и появляются из внешнего (sensation) и внутреннего (reflexion) опыта, пройдя несколько трансформаций. Комплексы ощущений, которые дают нам наши органы чувств, дают простые абстрактные идеи. Простые идеи за счет рефлексии (способности ума обращать внимание на способы своей собственной деятельности) перерабатываются и составляются в сложные, а цикл “комплекс ощущений — рефлексия — идея” составляет единичное восприятие, из восприятий опыт и складывается. И перевел все это в практическую плоскость, задав принципы соответствующей системы воспитания (см. “Мысли о воспитании”).

Интересно, какую роль в том, что именно английский язык является сегодня мировым, а англосаксы правят миром (чего во времена Локка явно не было), сыграло английское образование? Конечно, в системной связке с островным положением страны, майоратом, прецедентным правом, Magna Charta Libertatum и другими факторами.

Кондильяк не удовлетворился тем, что рефлексия преобразует комплексы ощущений в мысли по принципу черного ящика, ему нужно было операциональное описание этого процесса и он ввел для этого новые понятия:

- системы (как системы знаний);

- знака (как необходимого элемента понятий и знаний);

- языка (как порядка идей): «Для всех осознаваемых умственных действий требуются знаки, но действие анализа, с помощью которого разум познает сам себя, предполагает использование не отдельных знаков, а всего языка, т. е. всего уже сложившегося порядка идей, актуализируемого в дискурсе и анализируемого с помощью него же.» (Кондильяк Э. Язык исчислений.)

Забытый в наше время Антуан Дестют де Траси, в ожидании приговора, а затем и казни, читал в тюрьме Локка и Кондильяка и, имея сильно обостренное понимание и мало времени, «написал для самого себя краткое изложение тех истин, на которые они раскрыли мне глаза» [1].

По приговору он должен был быть казнен 14 термидора (1 августа 1794 г.), но переворот 9 термидора, происшедший пятью днями раньше отправил на гильотину не его, а Робеспьера и компанию. Ему и Жану Фурье, тоже приговоренному к смерти, повезло больше, чем Лавуазье, казнь которого вызвала знаменитое: “Революция не нуждается в гениях”, отравившемуся после ареста Кондорсе и многим другим из мыслящей братии. Кстати, Розе Жозефине Богарнэ переворот 9 термидора тоже спас жизнь, и даже устроил судьбу, ее мужа Александра успели казнить, а ее нет, и освободившаяся вдова вскружила голову молоденькому генералу.

Траси избирается, потом возглавляет секцию анализа ощущений, идей и знаков (!) в классе морально-политических наук созданного в 1795 г. Национального института наук и искусств, вместо закрытых королевских Академий. Делает в институте 20 июня 1796 г. доклад Проект идеологии, где впервые в мировой практике было употреблено само это слово, публикует в 1798 г.Мемуар о способности мышления», ставший программной фиксацией идей, легших в основу интеллектуального движения “идеологистов”, как они сами себя называли. Его секция проводит конкурсы на темы Влияние знаков на образование идей, Влияние привычки на способность мыслить, и др. Де Траси публикует Размышление о проекте пазиграфии, продолжая линию Декарта, Джона Уилкинса, Лейбница и настолько втягивается в решение практической задачи создания эффективных методов мышления и действий как средства преобразования общества, что после двухдневного размышления отклоняет приглашение генерала Бонапарта принять участие в египетском походе в качестве бригадного генерала.

Он хочет решить задачу воспитания нового гражданина, оснастив его способом мышления, во-первых, отдающего себе отчет в своей природе и своих действиях, во-вторых, охватывающего всю сферу позитивного знания и тем самым поддерживающего это знание актуальным, в-третьих, делающего пространство идей соразмерным индивидуальному сознанию. Кроме того, он хотел предотвратить саму возможность идей догматизироваться, т.е. каменеть и становиться мертвой буквой. Наоборот, идеи должны быть все время воспроизводимыми в мысли новых поколений со всей первоначальной остротой переживания истины. В идеологии де Траси знак впервые становится собственным структурным элементом любого представления, он необходим не столько для выражения мысли, сколько для самого ее появления и дальнейшего развития

Не рассчитывая на переделку мышления взрослых, он пишет школьный учебник для детей 12-14 лет «Проект [курса] элементов идеологии для центральных школ Французской республики». В следующих изданиях эта книга называлась просто “Элементы идеологии” (Eléments d'idéologie), и писалась на протяжении 1801–1815 гг. В первой части этой работы, “Идеология как таковая” (Idéologie proprement dite, 1801), идеология рассматривается как наука об идеях. Наука идеология представляет собой анализ человеческих способностей, опирающийся на концепцию Кондильяка. Дестют де Траси выделяет четыре способности человека, участвующие в формировании идей: чувства, память, способность суждения, волю. Во второй части работы (“Общая грамматика” (Grammaire générale, 1803), изложено учение о знаках, с помощью которых выражаются идеи. Третья часть “Логика” (Logique, 1805), посвящена обоснованию аналитического и синтетического методов познания. В “Трактате о воле и ее воздействиях” (Traité de la volonté et de ses effets, 1815) речь идет о проблемах морали, здесь исследуется происхождение человеческих желаний и их соответствие или несоответствие подлинным целям жизни.

Во введении к "Элементам идеологии" де Траси отмечает: «Я хочу в этой книге не сообщать готовые знания, но лишь побудить вас замечать все то, что происходит в вашем уме, когда вы думаете, говорите, рассуждаете. Ибо иметь идеи, выражать их словами и соединять их в рассуждении суть три вещи разные, но тесно связанные между собой».

«Мы не преследуем иной цели, кроме как внимательно рассмотреть, что именно мы делаем, когда думаем, и из этого заключить, что мы должны делать, чтобы думать правильно».

«Человек сначала действует, затем размышляет о том, что он сделал, и тем самым обучается делать это лучше. Он получает первоначальное знание какой-либо вещи, потом его обдумывает; наконец, он это знание исправляет и совершенствует и, отталкиваясь от него, движется дальше».

И двигаясь вслед за Кондильяком, которого он считал своим учителем, и Кондорсе, де Траси разрабатывает систему школьных тренировок тех человеческих качеств, которые участвуют в “производстве” идей. Последней его публикацией в этом направлении были “Принципы логики, или Собрание фактов, касающихся человеческого ума” (Principes logiques ou Recueil de faits relatifs à l'intelligence humaine, 1817 г.)

В инженерии тоже происходят радикальные изменения. За двадцать лет до революции Гаспар Монж разрабатывает систему мыслительного обеспечения работы инженеров. Ecole Politechnique была создана Монжем и Карно уже после революции, в 1794 г., его “Начертательная геометрия” была опубликована только в 1799 г., а до этого этот способ подготовки французских инженеров, построенный как графический язык инженерной деятельности два десятилетия держался в секрете и даже локализован был не в Париже, а в Мезьере. Вклад французских инженеров и управленцев в победы Республики и Империи был огромен, тот же Монж был морским министром Франции и обеспечил техническую готовность и огневую мощь флота, которую бездарно утопил адмирал Вильнёв при Абукире и Трафальгаре. Способ ведения боя Вильнёва не шел в никакое сравнение с методами Нельсона. Кстати, инженерия по-французски — ingénierie, от латинских ingenium — «искусность» и ingeniare — «изловчиться, разработать», «выдумать», хочется верить, что по-английски — engineering, не от engine.

Антуан Дестют де Траси был при жизни бесспорным первым интеллектуалом Франции и это в окружении таких имен как Пьер-Симон Лаплас, Антуан Лавуазье, Клод Бертолле, Антуан Фуркруа, Лазар Карно, Филипп Пинель, Пьер Кабанис, Жорж Кювье, Жан-Батист Ламарк, Андре-Мари Ампер, Гаспар Монж, Жозеф Лагранж, Жан Фурье, Луи Пуансо, Андриен Лежандр, Огюстен Коши, Константин Вольней, Жан Антуан Кондорсе и многие другие…  (см. О. А. Старосельская-Никитина, «Очерки по истории науки и техники в период французской буржуазной революции 1789-1794», М.-Л. издательство Академии наук СССР, 1946 г, где де Траси, правда, даже не упоминается, что поделаешь, 1946 год, но приводится огромный список имен «среднего уровня», а не только корифеев. Великие могут появляться и жить в «насыщенной» среде).

Это были все сплошь признанные родоначальники, основатели, первооткрыватели и авторы новых идей, получавшие результаты своей интеллектуальной работы, во многом, за счет применения методов и инструментов, описанных в «Элементах идеологии» де Траси, да и сами вносившие свой вклад в движение «идеологов», как их впервые обозвал Наполеон в 1800 году. Всех этих людей поодиночке он оценивал очень высоко, продвигал и награждал, но очень жестко противостоял их консолидации и противился влиянию их идей на умы французов. Ему не нужны были понимающие, нужно было немного мыслящих и много верноподданных. В 1803 году он закрыл класс морально-политических наук Национального института и все его секции, в результате чего де Траси перешел во вновь созданный класс французского языка и литературы. Наполеон неоднократно предпринимал другие действия и много раз резко высказывался по поводу деятельности “идеологов”. Стендаль в своей «Жизни Наполеона» отмечает один такой случай 1808 г, при избрании де Траси в восстановленную Академию: «Монарх поручил де Сегюру разделаться с философией в Академии, в день приема в число ее членов графа Траси. Было забавно слышать, в каких высокопарных выражениях обер-камергер осуждал бедную философию». После мятежа генерала Мале, который включил в список новых министров де Траси и еще двух “идеологов”, бросивший армию и примчавшийся в Париж Наполеон вообще заявил на заседании Государственного совета 21 декабря 1812 г: «Именно идеологии следует приписать все несчастья Франции, этой скрытой под мраком теории сверхчувствительного, которая, с изворотливостью доискиваясь до первопричин, хочет заложить основание законодательства народов, вместо того чтобы приноровить законы к знанию человеческого сердца и урокам истории».

Конфликт с Наполеоном, тем не менее, не очень мешал основному делу де Траси, но поражение Наполеона — это дело попросту закрыло. У Герцена в «Былом и думах» есть такое наблюдение: «Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту победы под Ватерлоо. Я долго смотрю на неё всякий раз, и всякий раз внутри груди делается холодно и страшно… Они только что своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, — в такую грязь, из которой её в полвека не вытащат… Дело на рассвете… Европа еще спала в это время и не знала, что судьбы её переменились.»

Разработка методов, средств и инструментов мышления – интегрирующая и практическая направленность философской работы, дальше всего продвинутая движением “идеологов” была закрыта, победителям Наполеона не нужны были ни понимающие, ни мыслящие и они, конечно, не могли допустить свободное существование форм мысли, приведших к событиям французской революции. И первыми пошли под нож идеи тех, кто завершил Просвещение и осуществлял рефлексивно-мыслительное оформление результатов и побед Республики и Империи – идеологистов. Произошло это и в Европе, и в России, хотя и по разным основаниям. Их место заняла немецкая философия (Кант, Фихте, Гегель, и пр. со сложнейшими построениями, отсекавшими практическое ее применение и все больше и больше локализовавшейся в кабинетах и на кафедрах). Философия стала пригретой королями и императорами академической дисциплиной, обособленной как от наук, так и от практики, недоступной для непосвященных, что очень нравилось самим философам. В результате она проиграла в изощренности средств и методов мыслительной работы отдельным направлениям науки и уступила свое место позитивизму.

Общественно-историческая практика нашей страны в употреблении взятых из идеальной действительности направляющих для практических действий, намного короче европейской, а в выработке способов и инструментария работы с идеями Россия вообще не участвовала. Как, впрочем, и во многих других общеевропейских делах, в крестовых походах, в борьбе церковного авторитета со светской властью, в Возрождении античных традиций, в Реформации церкви, в контрреформации, Просвещении и т.п.

 Копившийся тысячелетиями в Европе корпус идей и способов работы с ними обрушился водопадом на не привыкшие к понятийной работе российские умы. Это как начать в зрелом возрасте сразу с “крэка”, или другого тяжелого наркотика, что не могло не привести к “передозировке” и крыши поехали (см. Чаадаев П.Я. “Философические письма”, Герцен А.И. “Былое и думы”…). А какая крыша не любит быстрой езды? К середине XIX века в России место идеологии как философского направления прочно заняла идеологическая догматика (самодержавие, православие, народность), а в ХХ веке ее заменила коммунистическая догматика, с присущим ей огромным влиянием на недозревшие умы. 

Карл Маркс, считал де Траси выразителем ограниченного буржуазного свободомыслия, а само слово “идеология” сделал нарицательным, разработав понятие “превращенной формы сознания” и противопоставив его научной форме, чем удружил идеологии не меньше, чем Веллингтон с Блюхером. С тех пор, с его тяжелой руки все туда ее с удовольствием и относят, что в XIX, что в XX, что в XXI веке. В основных работах по идеологии всегда присутствует связь идеологии и мышления, но идеологии отводится ретроградная, или реакционная функция. Достаточно процитировать «Идеологию и утопию» Карла Мангейма, например: «…человеческая деятельность, которая в течение долгого времени не подвергается рациональному контролю и критике, легко может выйти из повиновения.

Поэтому нельзя не считать аномалией нашей эпохи то обстоятельство, что именно те методы мышления, с помощью которых мы принимаем самые важные для нас решения, пытаемся понимать и направлять нашу социальную и политическую судьбу, остались непознанными и недоступными рациональному контролю и критике. Упомянутая аномалия станет еще более чудовищной, если мы напомним, что в наши дни от правильной оценки и осмысления ситуации зависит значительно больше, чем в прошлые времена».

«Строго говоря, утверждать, что индивид мыслит, вообще неверно. Значительно вернее было бы считать, что он лишь участвует в некоем процессе мышления, возникшем задолго до него. Он обнаруживает себя в унаследованной ситуации, в обладании соответствующими данной ситуации моделями мышления и пытается разработать унаследованные типы ответа или заменить их другими для того, чтобы более адекватно реагировать на новые вызовы, явившиеся следствием преобразований данной ситуации…»

 «Конкретно существующие формы мышления не вырываются из контекста того коллективного действия, посредством которого мы в духовном смысле открываем мир». И тут же Мангейм вводит два понятия идеологии: частичной и тотальной: «Понятие частичной идеологии указывает на феномен, занимающий промежуточное положение между простой ложью и теоретически неверно структурированной точкой зрения (тотальной идеологией)».

Александр Зиновьев: «20 июня 1796 года в революционном Париже произошло событие, имевшее ничтожное влияние на ход истории и оставившее малозаметный след в памяти человечества, хотя по своей сути оно должно быть отнесено к числу самых характерных явлений становления западнизма. В этот день в Национальном институте наук и искусств, в секции моральных и политических наук выступил с докладом А. Дестют де Траси, лидер группы философов, получивших название идеологов. Виднейшими представителями этой группы стали Кабанис и Кондорсе. Доклад Дестюта де Траси назывался «Проект идеологии». Докладчик предложил проект обобщения и систематизации учений выдающихся мыслителей Ф. Бэкона, Локка, Кондильяка, Гельвеция и других в виде особой «теории теорий» или науки об идеях — идеологии. Позднее он изложил свой проект в книге «Элементы идеологии». Он не претендовал на то, что создал законченное идеологическое учение. Он рассматривал свое сочинение как первый набросок его. Существенное место в его проекте занимали мысли об использовании идеологии для усовершенствования общественного устройства. После краткого и нешумного успеха «идеологов» их влияние сошло на нет. Наполеон назвал их демагогами и болтунами. Маркс назвал Дестюта де Траси буржуазным доктринером. Ирония истории тут заключалась в том, что Наполеон сформировался под влиянием идей праотцов западной идеологии (Вольтера, Монтескье, Гельвеция, Руссо, Мабли, Вольнея и других), а Маркс сам стал доктринером, правда — антибуржуазным».

«Замечу кстати, что Дестют де Траси предвосхитил не только идеологические учения коммунистических стран XX века, но и модные в середине XX века идеи метатеорий, метанаук, метаязыков».

«Трудно сказать, появится ли когда-нибудь человек, который возродит идею Дестюта де Траси и создаст суммарное, обобщенное и систематизированное учение… Скорее всего нет». (А. Зиновьев Запад. Феномен западнизма.)…

____________________________________________________________________________________________________________

1. Все сведения о де Траси и идеологах заимствованы нами из источников:

Е.Е. Ланина, Д.А. Ланин, «Идеи и знаки. Семиотика, философия языка и теория коммуникации в эпоху Французской революции», СПб, 2004; и из «Предисловия переводчика», Д.А. Ланина, в книге: Антуан-Луи-Клод Дестют де Траси, «Основы идеологии. Идеология в собственном смысле слова», М, 2013

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44