Когда я учился в Институте нефти и газа им. И.М. Губкина на геологическом факультете меня интересовало лишь подводное плавание, которым я фанатично увлекался, и горные лыжи, других интересов у меня не было. В институте была секция подводного плавания, куда я поступил и стал плавать. Через год-полтора меня избрали председателем секции, я стал инструктором подводного плавания, сдал экзамены на водолаза третьего класса, и ничто не предвещало моей… методологической «карьеры». Я тогда и слов-то таких не знал.

После четырех лет учебы я отчислился из «керосинки» с тем, чтобы перейти на геологический факультет МГУ, закончив его, получил диплом геолога и был распределен в университетскую лабораторию морской геологии – в средиземноморскую партию. Однако такая карьера меня не прельщала, я ведь и в геологию попал «случайно–закономерно» – чтобы избежать призыва в армию.

В то время у меня было много проблем, связанных с постоянно съедавшим меня ощущением неполноценности. Если подростком я пытался его преодолевать гантелями и игрой на гитаре – при полном отсутствии слуха, то в юности понял, что пора стать умным. И как Страшила из сказки отправился искать место, где мог бы приобрести или развить «мозги». Выбрал психфак МГУ, поступил на инженерный поток. Меня приняли сразу на второй курс вечернего отделения (без экзаменов) с обязательной сдачей программы первого года. На самом деле, я посещал лекции сразу на трех курсах по индивидуальному плану. Все экзамены сдал за 2,5 года и еще полтора писал диплом по творческому мышлению. Как и раньше, все зубрил наизусть, а оперативная память за предыдущие годы была натренирована как у олимпийца-спринтера: добежал и забыл. Понимал я мало, но преподавателям моей зубрежки хватало. Я стал отличником, но, закончив факультет (1981 г.), понял, что умнее не стал. Что делать, чем заниматься дальше, тоже не представлял. Исследовательская деятельность, как и геология, меня не интересовала. Мне предложили идти в аспирантуру к В.В. Давыдову, я отказался.

К тому времени я уже был устроен (по протекции мамы) в отдел научной организации труда института металлургии им. Байкова. Делать мне там было нечего, и занимался я тем, что рисовал стенные газеты к разным датам: 8 марта, Новый год… Отделом заведовала очень милая женщина, которая, как впоследствии выяснилось, любила разного рода научно-популярные лекции в Доме технического творчества на ул. Кирова, ныне Мясницкая. И она, решив, по-видимому, меня хоть к чему-то приобщить, посоветовала сходить на лекцию Г.П. Щедровицкого в тот самый ДДТ. Я пошел. Лекция была посвящена обсуждению понятия «ситуация», и один из главных тезисов, который Георгий Петрович настойчиво внушал слушателям (помню до сих пор), состоял в том, что в ситуацию – попадают!

После лекции я подошел к нему и объяснил, что я уже в ситуации – должен научно организовать деятельность академического института! Выслушав эту тираду, ГП пригласил меня на свой семинар в НИИ ОПП (на улице Герцена, напротив консерватории). Так осенью 1983 года я попал в ММК.

В то время семинары были посвящены подготовке к игре в Горьком («Внедрение игровых форм обучения и воспитания в практику высшего и среднего специального образования», 1984 г.). Посвященная разработке схемы ОДИ, она оказалась, как я узнал позже, одной из самых сложных. Естественно, что я ничего в ней не понял, но, находясь в несколько иступленном эмоциональном состоянии, на одном заседании что-то брякнул и попал во что-то очень умное. После чего несколько дней ГП отмечал: «Как сказал Иванов…». Я чувствовал себя героем, хотя не понимал в чем.

С того времени вся моя жизнь проходила только в Кружке. На следующей игре (И-31, Шауляй) я должен был помогать игротехнику группы, им был Сергей Попов. Тут-то и начались мои мучения: я не понимал ничего из того, что происходило в группе, на пленарных заседаниях я «сидел на магнитофоне» (удел многих неофитов) и тоже ничего не понимал. Но что-то ведь надо было делать – а что, как, зачем? Я мучился от своего бессилия, меня съедало ощущение неполноценности. Никто мне не помогал, ничего не разъяснял, не поддерживал. Может быть, ГП и помог бы, спроси я его что-то конкретное, но я не понимал и о чем я могу его спросить.

Следующие три года я участвовал во всех семинарах и в большинстве игр (игротехником). Работал в лаборатории системных исследований, которую организовал ГП на базе Института нефти и газа им. Губкина. Все эти годы я пытался понять, что говорят и делают окружающие меня методологи. Изо всех сил таращился на доску, где они рисовали схемы, зевал, засыпал за магнитофоном, пытался что-то невпопад вякать, даже вышел с рефлексией по одной из прошедших игр – меня разодрали и растащили по кусочкам, после чего я вообще перестал что-либо понимать.

Прозрение наступило неожиданно на одной из игр, сейчас уже не помню, на какой именно. Вдруг я стал что-то понимать и мог что-то членораздельно сказать по ситуации. Как будто открылся какой-то канал, ранее прочно замурованный. А дальше все больше и больше: я стал видеть то, что раньше не замечал, понимать то, что делают мои коллеги, научился работать с людьми, так как это было принято в ОДИ. Я стал методологом. Бешенная мотивация помогла мне находится там, где тебя интеллектуально унижают, периодически растаптывают. Плавать не только не помогают, но периодически топят. Атмосфера семинаров и особенно игр напоминала бойцовский клуб, где каждый старался утвердить свое интеллектуальное превосходство. На играх это становилось утверждением превосходства своего методологического мышления, как лучшего в мире, над немыслием всего остального человечества. Часто становилось трудно различить, что оказывалось важнее – продвижение содержания или продвижение себя при помощи этого содержания. Безусловно, это не касается всех, с кем я общался, но это было в то время атмосферой кружка.

Однако именно Кружок стал тем местом, где я получил свое образование – как аналитик, методолог, организатор деятельности. Развилось то, что могло развиться. Кроме того, благодаря программе ГП, которую можно назвать «социализацией методологов», я поступил в 86-м году в аспирантуру психфака МГУ и защитил кандидатскую диссертацию. Сказать, что меня кто-то чему-то учил в ММК, не могу – я просолился, как огурец в банке. Все основные умения, с помощью которых я теперь зарабатываю на хлеб, приобрел и развил в кружке. Методологический (СМД) подход стал основой моего мировоззрения.

С 1990-91 года я перестал участвовать в семинарах и в играх (своих никогда не проводил). Меня перестала устраивать и атмосфера игр, и технология, когда на участников игры всезнающие методологи и игротехники натягивают методологические схемы, предварительно раздевая человека догола, часто вместе с кожей, и показывают ему его очевидное несовершенство. Я занялся методологией и экспертизой образования. Десять лет трудился в «Школе самоопределения», разработал концепцию педагогики самоопределения, и реализовывал ее в деятельности педагогов школы вместе с коллегами по научной лаборатории. Последнее время занимаюсь проблемой качества образования (начальник отдела обеспечения качества подготовки специалистов в Московском городском психолого-педагогическом университете и одновременно сотрудник Московского центра качества образования). Работаю со студентами. Иногда работаю в качестве бизнес-консультанта по управлению: участие в семинарах и играх по теме «методология управления» не прошло даром. Пишу книгу, которую назвал «Экспертиза и образование».

Несмотря на мое формальное психологическое «образование», образован я как методолог, коим себя и считаю. Понять что, как и зачем человек делает (мыслит, понимает, действует), когда он делает это «что», стало моей основной задачей. Но помимо исследовательской задачи существует еще и практическая – помочь ему понять, как делать это лучше.