Через одноклассника я входил в обширную компанию физтехов (сам после 4-х лет в Горном и 3-х в Институте управления закончил Литературный институт). По тогдашним обычаям мы обменивались литературой, информацией, где что происходит, так я узнал о методологическом семинаре. Кроме того, мы выпускали рукописный журнал «Дилетант». Посещали семинары Бестужева-Лады и др. Однажды я забрел на семинар методологов на Моховой. Посидел, послушал, не зацепился. В каком году, не помню, но в древнем.

Много позже в своей же компании узнал об играх, И. Задорин порекомендовал мне съездить, посмотреть своими глазами. Так я попал на игру к А. Левинтову. Это была большая удача для меня. Во-первых, сама игра: она была мне органична и очень эффективна как практика образования, а именно образование было тогда моим главным интересом и занятием. Во-вторых, Александр Евгеньевич в конце игры предложил мне поработать в его команде. А в-третьих, именно его манера работы (это выяснилось после того, как я побывал на играх других лидеров) оказалась для меня хороша.

Так я вошел в игротехническое сообщество, где понимание методологии, владение хотя бы базовым курсом было знаком качества твоей игротехнической квалификации и даже лично тебя самого. Съездил на конкурс С. Попова в Питер, после которого был приглашен и на игры игротехником, и на семинары учеником. При всем известном занудстве, было безумно интересно. Кроме того – важно для меня, поскольку я ринулся в эту деятельность и игротехничил напропалую. Хотелось получить квалификацию, хотелось понять. Важно было мочь ответить…

… тем, с кем я работал как игротехник;

… тем, кто меня пригласил и облачил полномочиями;

… самому себе, что я здесь делаю (помимо заработка)?

Наиболее остро передо мной как игротехником стоял вопрос, звучавший примерно так: «ты, умник, сам-то можешь что-нибудь сделать, кроме анализа своих действий и копания в своей жизнедеятельности»? Постепенно этот вопрос привел к выходу из игротехнической жизни, после чего я наломал дров, наделал долгов, но таки построил бизнес с нуля. В этом году моей фирме десять лет.

Менее остро стоял вопрос об отношениях с методологией. Я как-то двигался в рамках игр и семинаров С. Попова до момента, который помню очень хорошо.

Семинар (на Цветном бульваре). Я уже не могу дольше быть слушателем, я понимаю, что говорится, я могу выйти и проделать мыслеречевые движения так, что не буду сметен, как крошка со стола. Но все мои попытки продумать выступление так, чтобы вписаться в обсуждаемое, не начать нести несусветицу, и в то же время ухватить и выразить то, что меня реально интересует, приводят к пониманию, что это невозможно. И что я не случайно не зацепился когда-то на методологическом семинаре в исторически былые времена. Пользуясь интересным понятием М. Мамардашвили – я не апропо тогда и там. И это открытие поставило вопрос о выходе из деятельности.

В отношениях с самим собой вопросы стояли совсем не остро, но и не объедешь… Меня вели два сюжета. Помимо собственно образовательного процесса (вновь везение с Левинтовым: в его команде была идеальная в этом плане ситуация), мне важно было построить понятие образования, чтобы осмысленно двигаться в этом сюжете. В качестве заключительного аккорда я провел в Калининграде пятидневный семинар с директорами школ по понятию образования. На пятый день у меня самого стало появляться какое-никакое видение… Через небольшое время в нашей физтеховской тусовке я объявил, что закончил свое образование. Был, естественно, предан обструкции. Услышал много интересного про образование, про себя и т.д. Но я тогда был борзым игротехником – не прошибешь. Завершение интереса к образованию как к понятию и как к процессу в себе тоже поставило вопрос о том, что пора завязывать с игротехникой.

Итак, все сходилось к тому, что как бы ни была притягательна игротехника, а пора уходить. Тем более, что сама она становилась на глазах не апропо – жизнь уже ставила на ребро всех без нашего игротехнического вмешательства.

Максим Ойзерман посетовал, что на играх времен игротехнического шабаша не уделялось внимания психологической поддержке людей заказчика. Присоединяюсь, добавляя, что и защите самих игротехников не уделялось никакого внимания. Игротехника –инструментарий обоюдоострый. Декларации о необходимости личных целей на игру быстро ушли в корзину, и все чаще стали встречаться обезумевшие игротехники, подсевшие на ситуацию явного коммуникативного преимущества, ничем не подкрепленного, ничем не осмысленного, кроме заработков и почесывания собственной паранойи. Я ушел, когда еще все работало, но было очевидно, что вместо ОДИ становятся нужны тренинги, для проведения которых нужны не игротехники, а специалисты; что нужны эксперты, в каковом качестве игротехники выступать не могут; что теперь уже распредмечивание не продвигает людей, а люмпенизирует; что наступает время технологий и личной искусности и т.д. Боюсь, что игротехническое движение схлопнулось просто потому, что перестали заказывать и платить, а это есть оценка рефлективных и мыслительных возможностей.

Еще с одной оценочной ситуацией, на этот раз через вопрос «что ты делаешь?», я столкнулся недавно. Нас, коллег-предпринимателей в профильной ему сфере, собрал министр субъекта РФ. По тому, как он вел, мне стало ясно, что он побывал на играх, а по другому признаку я понял, кто именно из методологов его натаскивал, Я, признаться, получил удовольствие и от того, что он говорил на нашем языке, и от самого факта встретить такое среди государевых людей. Но организация, которую он возглавлял, когда общался с методологом, и которую курирует и поныне, представляет собой очень мощную машинку по распилу бюджета (точка!..). В последнем разговоре с Левинтовым возник тезис, что игротехника уместна только в сфере образования.

Когда в свое время я почувствовал монотонность работы в позиции игротехника, сфокусировал внимание на позиции автора/ведущего игры, теоретически методолога. И наткнулся на неизбежное лукавство. Есть как минимум два вопроса, которыми несложно опрокинуть игротехника, не говоря уж про неофита: «с чего ты это взял?» и «ты как кто тут?». Эти вопросы требуют времени на анализ и рефлексию, а игра-то проходит в режиме реального времени. Ведущий неизбежно принимает решения и совершает действия «от живота», по тому, как ему запричудилось… И в лучшем случае к вечерней рефлексии он задним числом сможет ответить на «проклятые» вопросы, что, собственно, и отличает принципиально игру от методологического семинара, на котором культивируется искусство «стоп» – ни шагу поперед рефлексии. Таким образом, ведущий игры методологом является только теоретически. Или по званию. Имею в виду частое несовпадение в армии звания с должностью. В армии это нормально, в методологическом сообществе – пошлость.

Комментарий А. Левинтова:

Лукавство распространяется и на всю методологию. Мышление предполагает отказ от субъектности, поскольку мысль возникает в коммуникации между субъектами, а не в них самих. Мышление и коммуникация – самая демократическая форма человеческого существования. Однако в практике методологии я не ни разу не встречал добровольного отказа от авторства в пользу коллективной мыследеятельности, при этом постоянно сталкивался с ожесточенной и непримиримой борьбой эгоизмов за лидерство, приоритет и авторство, даже спустя двадцать лет после разрыва отношений. Методология – это авторитарные деспотии под знаменами коллективизма и демократии. С этической же точки зрения, пользуясь понятийным рядом Лефевра, методологи – типичные герои второй (нехристианской) этической парадигмы, призывающие остальных к святости в первой парадигме.

Я провел три игры и почувствовал, что наигрался. А заделавшись предпринимателем, столкнулся с тем, что игротехнические навыки системно приводят к дорогостоящим ошибкам, и был вынужден прилагать усилия, чтобы избавиться от них. Тем не менее, что-то осталось, и я заметил, что последние год-два сталкиваюсь с агрессивной реакцией на проявления этих игротэатавизмов. Выделил это совсем недавно. Интерпретаций пока нет.

В сухом остатке игротехника дала мне яркий период жизни, образование, развитие склонности и навыков перекатывания понятий по извилинам. Еще не закончил размышлять о беспечности и снобизме – ощущаю дефицит и того, и другого и в себе, и в своем окружении. Свежее увлечение – рассматривать нынешнее время как наступление эпохи постпорнографизма, сменяющей постмодернизм.

Методолог из меня не вышел по одной из двух возможных причин: во-первых, это не мое; во-вторых, методолог, как это понимается последние лет двадцать в сообществе, сформированном-таки играми, всего один. Возможно ли назвать методологами таких отцов-основателей кружка, как Зиновьев или Мамардашвили? Правильно ли называть методологами тех, кто погружался в методологию, уже участвуя в играх? И как относиться к свидетельству М. Ойзермана о том, что Сам признал своим учеником всего одного человека???

Прочтя половину первого тома «ММК в лицах», с удивлением и сожалением ничего на эту тему не обнаружил…

P.S. Удобнее считать, что методолог был всего один. Это означает, что не только он есть методолог, но и методолог есть он. И всякое его действие по определению есть действие методолога.