Методологические замечания к проблеме типологической классификации языков

1. Прежде всего, необходимо поставить вопрос о тех задачах, практических и теоретических, которые призвана решать типология языков. Выяснение этого не такое уж простое дело, ибо с тех пор как начались первые типологические исследования, представления об их назначении, возможностях и методах не только существенно изменились, но и, главное, сильно разошлись у представителей разных школ в языкознании.

Так, например, по мнению представителей современных структуральных направлений, необходимость в типологическом исследовании появляется потому, что «...исчерпывающее описание данного языка в целом как некоего инварианта не позволяет ограничиться исследованием этого языка только изнутри», а наоборот, предполагает сопоставление с рядом вне его находящихся систем (см. [Бурлакова и др. 1962: 3; Успенский 1962: 10, 12-13, 17-19]). Заданное таким образом типологическое сравнение оказывается, по сути дела, универсальным и должно охватить все другие виды сопоставлений ¾ ареальное и генетическое [Бурлакова и др. 1962: 3-5]. Основными единицами такого типологического сравнения являются системы; поэтому построение системных «моделей» языка ¾ необходимая предпосылка типологических исследований (см. [Бурлакова и др. 1962: 7-9; Успенский 1962: 11-12]; ср. [Якобсон Р. 1963: 97-98]). Иначе говоря, «модели» являются материалом типологического сравнения. Сравнение системных моделей может быть проведено вне времени и пространства (см. [Бурлакова и др. 1962: 5, 7, 9]; ср. [Якобсон Р. 1963: 97]). Возможность самого сравнения моделей обосновывается, во-первых, одинаковостью вопросной процедуры, во-вторых, одинаковостью употребления лингвистической терминологии и соответствующих ей процедур анализа и описания, в-третьих, одинаковостью субстрата ¾ это во всех случаях окружающая действительность (?!), ¾ в-четвертых, одинаковостью прагматической направленности (очевидно, и языка, и исследования его) (см. [Бурлакова и др. 1962: 8]; ср. [Успенский 1962: 7, 15-19; Якобсон Р. 1963: 95-96]. Продуктом типологического сравнения должно быть знание «...правил импликации тех или иных элементов, отражающих детерминированность в строении системы и вероятностный характер импликаций» (см. [Бурлакова и др. 1962: 10]; ср. [Успенский 1962: 14-15; Якобсон Р. 1963: 99-102]). Подобный продукт приближает нас к «созданию универсальной грамматики» [Бурлакова и др. 1962: 10; Успенский 1962: 5-7]. Уже в дополнение (чисто механическое) к проведенному таким образом анализу вводятся определения того, «...какую нагрузку несет каждый уровень данного языка или разные элементы и правила сочетания их внутри одного уровня в сегментации неязыковой действительности» [Бурлакова и др. 1962: 10].

Диахроническая типология систем строится после и в каком-то смысле независимо от ахронической, но обязательно на основе тех же процедур анализа. Главная ее задача ¾ показать, как происходит переход во времени от одной системы к другой; при этом для каждого языка надо построить возможно более длинную цепочку преобразований системы, а затем, установив принципы диахронической импликации, вывести вероятные типы преобразования языковых систем во времени [Бурлакова и др. 1962: 10-11; Успенский 1962: 6; Якобсон Р. 1963: 104]. Наконец, параллельно проводимому таким образом сопоставлению частных моделей, ставится вопрос о построении общих моделей конкретных языков, учитывающих все уровни языковой системы и переходы между ними [Бурлакова и др. 1962: 17-18].

Совершенно иную позицию в оценке задач и методов типологической классификации языков занимал Н.Я.Марр и его ученики. Для них главным было установление единого процесса языкового развития. Типологическая классификация рассматривалась ими в контексте общей задачи генетического исследования всех существующих языков; они понимали, что анализ языков по отдельности и «перекидывание» из одного в другой законов развития, установленных на материале какого-то одного языка, не может выявить единства языкового процесса и его закономерностей [Мещанинов 1935: 5-7, 14, 20, 28, 43, 46-47, 61-62; Марр 1933 a, b; 1934 a; 1936 a,b]. Отсюда необходимость в особой генетической группировке всего языкового материала [Мещанинов 1935: 6,10-13, 29-32, 49]; вне учета «времени» и «пространства» она бессмысленна. Более того, построение действительной типологической классификации предполагает учет даже не столько времени и пространства, сколько реальных взаимодействий  языков и реальных механизмов их развития, неизбежно «погруженных» во всю массу социальных человеческих отношений [Мещанинов 1935: 3-5, 11, 16, 20, 35, 45-47; Марр 1934 b, c; 1936 a]. Поэтому хронологическая типология замещается собственно исторической [Мещанинов 1935: 11, 13, 20, 27-35, 45, 48, 57-60]. Отсюда же выход за пределы традиционного объекта лингвистики и тезис, что язык невозможно рассматривать как таковой вне связи с мышлением и всеми разнообразными процессами коммуникации [Мещанинов 1935: 11-16, 28, 38-39, 45-47, 51, 52, 62-63, 65; Марр 1934 d; 1936 c]. Вместе с тем сама типологическая классификация языков выступает не как завершающий этап описания их, а скорее как его исходный пункт и даже предпосылка: весь дальнейший формальный анализ должен исходить из определенных генетических гипотез, должен строиться на них [Мещанинов 1935: 8-13]. И это обстоятельство существенным образом меняет как сам этот анализ, так и общее представление о языке. Первостепенное значение приобретают изменение семантики слов и преобразование механизмов этого изменения, на передний план выдвигается проблема происхождения различных синтаксических и морфологических категорий, в конечном счете ¾ речи и языка вообще [Мещанинов 1935: 13-16, 26-28, 46, 49-51; Марр 1933 c; 1934 d; 1936 d; Мещанинов 1945; 1948]. Но это означает, что к различным системам и стадиям в развитии языка не могут применяться ни общая лингвистическая терминология, ни общие процедуры расчленения [Мещанинов 1935: 27, 29-34, 36-37, 50, 55]. Более того, если и не отвергается, то во всяком случае отходит на задний план членение языка по «уровням» (или «ярусам»); в связи с этим, естественно, не ставится задача объединения частных представлений языка по уровням в единой модели: уровни должны появиться как результат развертывания единой в исходном пункте лингвистической модели. При этом первым и основным предметом изучения становятся функции различных языковых форм [Мещанинов 1935: 53-55; Марр 1934 d: 115-]. Конечным продуктом исследований, построенных на генетической группировке языков, должна быть общая картина стадиальных смен и системного многообразия «техники» (или «технологии») мышления и оформляющего его языка [Мещанинов 1935: 14, 35, 38-39, 62-69; Марр 1934 d: 103, 106, 117, 121 и др.; 1936 c].

Сопоставление этих двух точек зрения на задачи и методы типологической классификации языков показывает, что они не сходятся фактически ни в одном пункте, и, более того, становится ясным, что их расхождения обусловливаются в конечном счете принципиально различным пониманием еще более глубоких вещей ¾ с одной стороны, «языка» как предмета исследования, а с другой ¾ категорий «история» и «развитие» в их научно-теоретических функциях.

Охарактеризованные концепции являются, на наш взгляд (по соображениям, которые мы излагаем ниже), полярными; все остальные колеблются между ними. Но даже если это не так, само различие этих двух направлений достаточно характеризует степень существующего расхождения в понимании задач, возможностей и методов типологических исследований. Учитывая его, не так-то просто ответить на вопрос, в чем же «действительное» назначение типологических исследований; и даже более того, сама постановка такого вопроса была бы, наверное, некорректной: скорее нужно спрашивать о том, как относятся друг к другу эти разные постановки задач и связанные с ними методы типологической работы.

Не раз указывая на значительное расхождение направлений типологической работы [Скаличка 1963; Бенвенист 1963; Гринберг Дж. 1963], лингвисты, тем не менее, не ставили вопрос таким образом и все пытались выяснить, какое же направление исследования и какие методы работы являются «действительно правильными». Распространение подобной, наивнодогматической точки зрения можно объяснить, на наш взгляд, беззаботностью современных лингвистов в отношении логических и методологических оснований их исследовательской работы. А она в свою очередь подкрепляется отсутствием достаточно серьезных логических описаний строения науки. Не имея точки зрения на научную дисциплину в целом и на конституирующую ее иерархию задач, естественно, очень трудно и даже рискованно ставить вопрос об отношении друг к другу разных направлений исследования, возникающих в разное время и в связи с разными практическими и теоретическими задачами 1; таков уж «закон» научных публикаций: права «гражданства» и широкое признание получают лишь те вопросы, на которые мы умеем отвечать.

Поэтому совершенно естественная и даже необходимо вытекающая из сложившегося положения дел задача: выяснить отношение друг к другу разных линий типологического исследования ¾ фактически так нигде и не была поставлена и никогда всерьез не решалась.

2. Два пути возможны в решении ее. Первый опирается на анализ истории языкознания; он может установить задачи и методы типологических исследований на разных этапах развития науки, фиксировать переходы одной проблематики в другую, возникновение новых методов и новых задач в ходи реального движения науки. Второй путь предполагает разработку специального логико-методологического аппарата понятий; он основывается на анализе закономерностей самого познания, его средств и механизмов, его «углубления» в объекты такого типа, каким является речь. Первый путь ¾ эмпирический, описательный: он фиксирует то, что было, и никогда не может дать ответ на вопрос, как должно быть. Второй путь, напротив, ¾ обязательно теоретический, дедуктивный; он устанавливает необходимые стороны познавательного движения, отвечает на вопрос, как должно быть, но вместе с тем неизбежно содержит все недостатки общих теоретико-дедуктивных построений.

Параллельное применение и согласование этих двух путей анализа даст нам наилучший результат; это будет вместе с тем научная история языкознания (подробнее об этом см. [Щедровицкий, Садовский 1964 h: сообщение II; Мамардашвили 1959]).

В этом сообщении мы сможем остановиться только на самых общих принципах и выводах второго, логико-методологического пути анализа.

3. Итак, проблема типологической классификации языков должна быть рассмотрена с точки зрения закономерностей к механизмов процесса познания объектов такого типа, каким является речь, или (что является иным аспектом того же подхода) с точки зрения логического строения науки о языке. При этом сразу же выделяется по меньшей мере шесть групп логико-методологических проблем, во многом независимых друг от друга. Они будут относиться: 1) к общей логической теории группировок объектов и классификаций; 2) к общей логической теории слоев научного знания и соответственно слоев предмета знания; 3) к логической теории построения генетических и функционарных теорий любых объектов; 4) к логической теории методов анализа и описания «множественных» функционально-структурных объектов такого типа, каким является речь; 5) к методологической теории специфических приемов и способов описания актов речи в системах языка; 6) к методологическому знанию о соотношении между описаниями единичных языков и теорией языка вообще. С логико-методологической стороны проблема типологии языков представляет собой пересечение, узел всех этих проблем; их нужно разделить, рассмотреть в абстрактном плане по отдельности, а затем взять в связи и во взаимозависимости друг от друга.
4. Начнем с проблемы группировок и классификаций. Предположим, что нам задано выделенное каким-то образом и объединяемое в одно целое множество объектов (так называемое «множественное» целое). Каждый из этих объектов индивидуален и может быть индивидуализирован по каким-то признакам. Вместе с тем среди них могут быть выделены такие группы объектов, которые будут одинаковыми (или, точнее, неразличимыми) с точки зрения определенной деятельности ¾ познания или практического употребления. Тогда при изучении объектов с этих общих для них сторон можно будет замещать группы объектов одним объектом из их числа. Благодаря этому он выступит уже не просто как единичный объект, а как образец или модель всех объектов группы. Функциональное назначение этого объекта в контексте познавательной деятельности, его отношение ко всем другим объектам группы определяет и задает те свойства, в которых он может рассматриваться как представитель группы. Происходит (фактически объективно, но пока в скрытом виде) разделение свойств, специфических для этого объекта как модели других объектов, и всех остальных его свойств ¾ частных и индивидуальных.

Свойства, выделяемые в этом объекте, фиксируются в различных знаковых формах. Схематически это можно представить так:

где Х₀ рассматриваемый объект,  D₁ D₂...  ¾ познавательные операции, посредством которых выделяются различные свойства А, В и т. д., а знаки (А) (В)... изображают те знаковые формы знаний, в которых эти выделенные свойства фиксируются, выражаются.

Среди свойств, обнаруженных в объекте Х₀, будут такие, которые специфичны для него как для модели, т.е. будут принадлежать всем объектам группы. Из этого следует, что, выделив в объекте Х₀ свойства, специфичные для него как модели и зафиксировав их в знаковой форме, скажем (А), мы можем затем переносить эту форму на все другие объекты группы и таким образом приписывать им соответствующее свойство. Схематически это можно изобразить так:

где X_i ¾ любой переменный объект группы, а знак == изображает отождествление его с моделью Х₀.

Мы начинали наше рассуждение с предположения, что существует группа одинаковых объектов и Х₀ выделяется как их модель. Но теперь рассуждение можно перевернуть: можно считать, что если в каком-то произвольно взятом объекте выделено какое-то свойство (А), то всегда будет существовать некоторая группа объектов, обладающих этим же свойством, и для всех них объект Х₀ будет выступать в качестве модели (по этому свойству). Из этого следует, что любая знаковая форма (исключая «собственные имена») уже одним своим существованием выделяет определенную группу объектов, задает ей в своем лице особую скрытую «жизнь» (подробнее об этом см. [Щедровицкий 1958 b]).

Благодаря тому что в объекте Х₀ выделены определенные свойства, фиксируемые в знаковой форме (А), и благодаря тому, что он выступает как носитель и олицетворение этих свойств, он приобретает еще дополнительную функцию ¾ быть эталоном этих свойств. Сами же свойства А, поскольку они зафиксированы в знаковой форме (А) и олицетворяются в объекте Х₀, выступают в качестве особого (как говорят, идеального) предмета; реально этот предмет существует в связке замещения вида [Щедровицкий 1964 a]:

В результате описанного процесса все множество первоначально никак не организованных объектов оказывается разбитым на ряд сфер или классов; каждый класс представлен своим эталоном и своей знаковой формой. Важно подчеркнуть, что это расчленение и эта организация объектов в классы не имеет ничего общего с реальным пространственно-временным расчленением и организацией самих объектов; все это происходит в иной плоскости благодаря тому, что ряд разных объектов реального множества замещается одним объектом-эталоном и фиксирующей его знаковой формой.

В исходном пункте рассуждения мы предполагали, что группировка «одинаковых» объектов производится практической деятельностью, ее реально осуществляющимися актами; лишь затем начинается познание этих объектов и выделяется то свойство, которое было существенно для практической деятельности и по которому все они были объединены. Так происходит вначале. Но в дальнейшем, когда выделяются эталоны и возникают «предметы», фиксируемые в знаках, механизм познания как бы «перевертывается»: теперь уже не практическая деятельность и задаваемая ею неразличимость объектов определяют границы групп, а наоборот: все множество объектов, входящих в класс, оказывается уже заданным каким-либо свойством, и необходимо выяснять, какие еще свойства являются общими для всех них. Эта задача точно так же решается путем изучения некоторых объектов из группы, и они при этом выступают в качестве моделей других. Но здесь, очевидно, может быть взят отнюдь не всякий объект из первоначально заданной группы, а лишь некоторые, которые нужно специально находить и выбирать. Во многих случаях дело не заканчивается одним выбором из уже существующих объектов и приходится необходимую модель строить. Таким образом, характер и набор свойств, фиксируемых в эталоне (и предмете), задается не «природой» выбранного единичного объекта, а прежде всего объемом той группировки объектов, которую мы хотим рассматривать как одно целое, как один класс. С появлением этой установки возникает и собственно теоретическое отношение к объектам.

В зависимости от задач ¾ сначала трудовой деятельности, а затем и познания будут меняться эталоны, фиксирующие их знаковые формы, и соответственно разбивка всего множества объектов на классы. Общее число их непрерывно растет. Если спроецировать эти классы на «поле» самих объектов, то мы увидим, что границы их пересекаются: одни и те же объекты оказываются членами различных и многих классов; на схеме это будет выглядеть так:

Вместе с тем «классы», как мы уже говорили, имеют второе, специфическое для них существование в виде эталонов и фиксирующих их знаковых форм. В этом «поле» классы будут выступать в виде набора независимых друг от друга и никак не пересекающихся единиц. Схематически их можно будет представлять только в виде ряда отграниченных друг от друга образований:

Уже из этого простого примера видно, что «поле» объектов и «поле» эталонов, представляющих классы, несмотря на то, что второе «отражает» первое, живут, если можно так выразиться, по-разному. Но здесь мы переходим уже в область другой группы проблем ¾ анализа слоев знания. Именно к ней надо теперь обратиться, чтобы понять дальнейшую судьбу группировок объектов, классов и условия появления классификаций.

5. Если исходное множество объектов является не просто кучей отдельных единичностей, а определенным «множественным» целым, включающим также связи между выделенными объектами, то представление его в качестве набора несвязанных между собой эталонов и фиксирующих их знаковых форм будет, очевидно, неадекватным задаче описания этого множества именно как целого. Чтобы воспроизвести в знании целостность исходного множества объектов, нужно установить связи между всеми созданными для их описания эталонами и соответственно фиксирующими их знаковыми формами, представить то и другое в виде структур и систем [Щедровицкий 1964 a; Садовский 1962 b].

При этом складывается очень непростая ситуация. Связи, устанавливаемые в «поле» эталонов и знаковых форм, как правило, не могут быть тождественны тем связям, которые существуют между единичными объектами или их реальными пространственно-временными группами [Щедровицкий 1965 d]. Это совсем другие связи, которые не повторяют связи объектов, а замещают их в специально создаваемых для этой цели оперативных системах. Но чтобы установить (и даже, скажем, сконструировать) эти связи, нужно особым образом сопоставить между собой эталоны или знаковые формы, и эти процедуры сопоставления будут, с одной стороны, выявлять новое содержание, которое мы не могли выявить непосредственно на объектах, а с другой ¾ организовывать эталоны и знаковые формы в те или иные системы.

Благодаря деятельности сопоставления эталонов (или знаковых форм) складывается второй слой знания (или теории) и соответственно становится двуслойным предмет изучения. Действительно, содержание, выявленное в результате сопоставления эталонов и знаковых форм, фиксируется в новых знаковых формах, которые в качестве третьей плоскости надстраиваются над уже существующими рядами замещений объектов (первая плоскость) знаковыми формами (вторая плоскость); первая и вторая плоскости вместе образуют первый слой, вторая и третья вместе ¾ второй слой знания; образования, являющиеся знаковой формой для первого слоя, становятся объектами деятельности для второго. Знаковые формы третьей плоскости, так же как и знаковые формы второй плоскости, относятся непосредственно к объектам; последним, таким образом, приписывается содержание, выявленное при сопоставлении эталонов и знаковых форм второй плоскости; вместе с тем ни объекты, ни сама деятельность второго слоя не могут быть «спущены» в первый, и, следовательно, все это трехплоскостное образование никак не может быть превращено а двухплоскостное; поэтому и предмет знания по необходимости должен оставаться двуслойным. Схематически сложившуюся структуру можно изобразить так:

Где Х_i У_j Z_k ¾ объекты, лежащие в первой плоскости; (A)(B)(C) ¾ знаковые формы, лежащие во второй плоскости; D₁ D₂ D₃ ¾ сопоставления в первой плоскости; D’ ¾ сопоставления во второй плоскости; (a) (b) ... ¾ знаковые формы, фиксирующие связи; они лежат в третьей плоскости; S_xyz... ¾ целое, которому приписывается содержание, выявленное во втором слое знания.

Общий тезис, важнейший для нас: любая наука (и в том числе языкознание) является многослойным образованием, а вместе с тем является многослойным и предмет ее изучения (например, язык); этот факт является кардинальным для логико-методологического анализа науки; другие аспекты анализа зависят от него [Щедровицкий, Садовский 1964 h: сообщение II].

6. В предшествующем пункте мы фактически уже произвели различение группировок объектов и классификаций. Выделяя новое содержание во втором слое знания, мы сопоставляем знаковые формы и ходом этого сопоставления организуем их в системы. Способы сопоставления и систематизации могут быть различными, и в зависимости от этого мы будем выявлять в объекте то или иное содержание. Например, чтобы выявить эмпирические зависимости между сторонами какого-либо объекта, нужно произвести сопоставление, отличное от того, какое необходимо для того, чтобы выявить абстрактные связи между этими же сторонами [Щедровицкий 1964 a]. Точно так же, чтобы выявить связи, называемые развитием, нужно произвести иное сопоставление, чем в том случае, когда мы выявляем структурные связи или связи функционирования объекта [Грушин 1961].

Классификационные таблицы ¾ один из видов такого сопоставления и систематизации материала. Вопрос об их функциях и выявленном при этом содержании требует еще специальных исследований [Розова 1964], но уже сейчас можно сказать, что чаще всего они играют лишь вспомогательную роль, организуя в легко обозримом виде весь материал сопоставления, и затем сменяются другими типами систематизации материала.

7. Следующий результат, который мы можем выявить из анализа процессов познания «множественных» объектов, ¾ очень важный для языкознания ¾ касается взаимоотношения между исходными группировками объектов в классы и последующими систематизациями знаковых форм в более высоких слоях теории. Из изложенного выше уже ясно, что к деятельности сопоставления во втором слое предъявляются особые требования: хотя она и приложена только к заместителям действительных объектов (следовательно, к образованиям, существенно отличающимся от объектов), она тем не менее должна выявлять «объективные» связи, характеризующие реальную жизнь рассматриваемого целого. Это требование накладывает также определенные условия на те объекты, которые даны во второй плоскости и к которым прикладывается эта деятельность, т.е. на знаковые формы, эталоны, а через них далее и на те группировки исходных объектов, которые создаются: они ни в коем случае не могут быть произвольными. Если из сопоставления знаковых форм (и эталонов) мы хотим получить содержание, характеризующее внутренние связи и закономерности жизни объективного целого, то исходные группировки, определяющие характер эталонов и знаковых форм, с самого начала должны быть так созданы, чтобы они позволяли это сделать, чтобы уже в этих группировках были заложены те различия и сходства, обособления и объединения, которые существенны для этого содержания. Иначе говоря, между исходной группировкой объектов и последующим систематизирующим сопоставлением существуют строго определенные зависимости: возможности последующей систематизации в выявлении нового объективного содержания, соответствующего «природе» изучаемого целого, заданы исходной группировкой; одновременно задача получить определенную систему ¾ тем самым выявить определенное содержание ¾ обусловливает характер исходной группировки.

При анализе процессов познания такая двусторонняя зависимость выступает как круг: с одной стороны, характер всех последующих систематизаций в теории и вместе с тем характер выявляемого при этом содержания во многом предопределен исходными группировками объектов, все теоретические систематизации осуществляются после группировок и на их основе 2; с другой стороны, поскольку продукт теоретического анализа, создаваемый этими систематизациями, заранее задан задачей исследования, характер исходных группировок должен определяться требованиями к последующим систематизациям и опираться на знания, получаемые путем сопоставлений во втором слое предмета.

В реальном движении познания этот круг, как и всегда, снимается путем ряда последовательных приближений. Сначала мы производим расчленение целого и группировку входящих в него объектов в порядке «прикидки», опираясь на очень поверхностные и мало обоснованные знания и гипотезы. Потом эти знания и гипотезы уточняются на основе процедур сопоставления во втором слое теории, в третьем и т. д., а в соответствии с ними в свою очередь меняются исходные расчленения и группировки. Подобное «круговое» или «челночное» движение является законом всякого познания (и, добавим, основанием для постоянного применения все более развивающихся логико-методологических знаний).

Но таким образом перед нами раскрывается новая сторона взаимоотношения группировки и систематизации. Если необходимая группировка объектов, входящих в «множественное» целое, определяется связями, выявляемыми во втором (а затем в третьем, четвертом и т.д.) слое знания, то эти связи должны «переноситься» в какой-либо форме или, точнее, проецироваться в плоскость самих объектов целого; они должны выступать как те или иные категории, гипотетически приписываемые самому объектному целому, и именно эти гипотезы будут предопределять возможные схемы сопоставлений и группировок отдельных объектов целого, а также выражающие их эталоны и знаковые формы. Но это означает, что и сама группировка не остается в том виде, в каком мы рассматривали ее вначале, а приобретает форму тех или иных гипотетических систематизаций и классификаций. Но это вытекает не из ее собственной «природы». а определяется обратным движением от систематизаций второго и более высоких слоев знания и теории.

Спроецированная таким образом на объекты систематизация выступает как особое изображение целого, отличное от тех изображений, которые имеются в более высоких слоях знания.

8. Здесь мы подошли еще к одному исключительно важному вопросу, который в исходном перечислении логико-методологических проблем стоял под номером шесть. Если содержания, выявляемые во втором и последующих слоях знания, должны быть спроецированы в каком-то виде на плоскость своих объектов (или, скажем, «эмпирического материала»), то необходимо знать, как это происходит и как это может быть осуществлено. Если исходная группировка объектов, входящих в «множественное» целое, и соответствующее расчленение всего их множества на сферы производится на основании каких-то гипотез относительно строения этого целого, т.е. относительно входящих в него элементов и связей, то это целое, очевидно, с самого начала должно выступать в виде какого-то единого предмета знания. К примеру, если исходные группировки объектов соответствуют частным языкам, то все целое этих группировок должно выступать как «язык вообще». Но тогда основным становится вопрос: как, т.е. на основе каких процедур, мы задаем этот предмет, как он относится к тем системам, которые мы строим во втором и последующих слоях теории?

Этот вопрос требует специального обсуждения. Здесь мы хотим лишь поставить его и сформулировать самый общий тезис. С абстрактной точки зрения вполне мыслимы две принципиально различающиеся между собой линии: 1) движение непосредственно от эмпирического материала, фиксирующего плоскость объектов, к новой системе эталонов и фиксирующих их знаковых форм, «обобщенно» изображающих заданное целое (скажем, как «язык» вообще или как «знаковые системы» вообще); 2) движение сразу с более высоких слоев знания, от систем описания частных языков и процедур их описания, к системе «языка» вообще 3.

Возможно, что реальные движения в науках сочетают (или смешивают) обе эти линии, но в теоретическом и, тем более, логико-методологическом анализе их надо четко разделять.

Знание о возможности двух таких линий движения в науке важно нам для понимания дальнейших рассуждений.

9. Рассматривая выше взаимоотношение исходных группировок объектов и последующих систематизаций их знаковых форм, мы совсем не выделили то обстоятельство, что между исходными группировками объектов и процедурами сопоставления знаковых форм (и эталонов) во втором и следующих слоях знания существует своеобразное отношение дополнительности. Лишь от них обоих вместе зависит результат всего процесса, схематически это можно представить так:

Поэтому вариации в выделении исходных группировок иногда могут быть компенсированы вариациями процедур, устанавливаемых во втором и последующих слоях теории.

Но можно поставить вопрос: является ли это общим принципом и всякая ли неудача в исходных группировках может быть погашена за счет искусственной изощренности процедур сопоставления во втором и последующих слоях научного знания? История таких сравнительно развитых наук, как математика, физика, химия, показывает, что отнюдь не всегда. И, более того, анализ истории этих наук убеждает нас в том, что очень часто неудачная исходная группировка объектов в изучаемых целых приводила к длительному застою в науке: все попытки выделить общие этим объектам свойства и построить в плоскости фиксирующих их знаковых форм процедуры сопоставлений, выявляющие новые объективные содержания, приводили к неудачам; а отказ от этих группировок и выражающих их эталонов, введение новых группировок и новых эталонов, напротив, тотчас же приводили к быстрому развитию науки, к решению тех проблем и задач, которые раньше не могли быть решены.

Важнейшими причинами расцвета физики в XVII в. после работ Галилея или расцвета химии в конце XVIII в. после работ Лавуазье были именно такие смены исходных группировок и эталонов 4.

Это положение нельзя понимать так, что выбор эталонов и фиксирующих их знаковых форм исчерпывает все проблемы науки и делает ненужным поиск новых процедур сопоставлений в более высоких слоях знания. Нет. Выше мы уже достаточно говорили о значении и необходимости сопоставлений в «высоких» слоях знания и, более того, подчеркивали зависимость выбора исходных эталонов и качества исходных группировок объектов от результатов работы в этих более высоких слоях знания, от характера выработанных в них сопоставлений. Нам важно подчеркнуть существование двух принципиально различных линий в разработке науки.

Одна связана с конструированием процедур сопоставления в «высоких» слоях знания; она предполагает жесткую фиксированность исходных группировок, схем сопоставления, входящих в них объектов и эталонов, выражающих эти сопоставления. Вторая линия отталкивается от неудач работы в высоких слоях знания и направлена на перестройку исходных группировок и выражающих их эталонов. Нам важно подчеркнуть различие этих двух линий теоретической работы, потому что именно оно, на наш взгляд, объясняет то расхождение в оценке задач, возможностей и методов типологических исследований языков, о котором говорилось вначале.

10. Так, в частности, современные структуралисты и последователи «нового» учения о языке Н.Я.Марра работают по этим двум различным линиям и, следовательно, в разных слоях языковедческой науки. И из этого принципиального различия их места в системе науки, рассматриваемой в логико-методологическом аспекте, могут быть выведены все существенные особенности их концепции, включая сюда понимание задач и методов типологических исследований.

Структуралисты в общем и целом без особой критики принимают существующие процедуры описания актов речи в системах языка; в самом крайнем случае эти процедуры могут быть улучшены и уточнены, но они не требуют кардинального изменения и перестройки. Эти процедуры, на их взгляд, едины и универсальны для всех языков независимо от их пространственно-временной характеристики, а сами «языки» (т.е. «системы» их) как продукты этих процедур должны быть инвариантами.

Таков основной принцип в подходе этого направления к изучению языков, и из него с необходимостью следуют другие.

При таком подходе системная группировка актов речи не может стать предметом специального изучения: все тексты, к какому бы языку и какому бы этапу развития языка они ни относились, должны обрабатываться посредством одних н тех же, единственно существующих процедур и выражающих их методических понятий. Это не значит, что структуральный подход не опирается на определенные группировки и исходную эмпирическую обработку актов речи, не имеет строго определенных эталонов. Без этого вообще не было бы исследования. Нет, это значит, что при таком подходе ученый принимает как данное стихийно сложившиеся группировки и выражающие их эталоны, рассматривает их как неизбежные и отказывается как от анализа условий и процедур их формирования, так, тем более, и от изменения их. Но это влечет за собой и еще один момент: принимаемые им группировки актов речи, как правило, не связаны друг с другом, не определяются общим планом анализа языка в целом.

Поскольку нет особой проблемы группировки актов речи, здесь нет и не может быть ни пространственной, ни временном локализации их. Одновременно здесь не может быть и пространственно-временной характеристики актов речи и языков.

Каждый частный язык выступает как набор несвязанных между собой «моделей». То, что его называют «объективно-системным» и даже «структурным», является недоразумением и может быть объяснено только тем, что до сих пор эти категории употребляются без достаточного выяснения их логического смысла. Главная проблема состоит в том, чтобы установить, уже во втором слое теории, связи между различными знаковыми формами, образующими «язык». Но так как исходные группировки объектов и выделение фиксирующих их эталонов и знаковых форм были произведены безотносительно к задаче последующей системной (в точном смысле этого слова) организации языка, то установить действительные связи, характеризующие реальную жизнь речи, не удается. На передний план поэтому выдвигается единственное, что возможно в этой ситуации: во-первых, анализ связей сосуществования различных элементов языка в актах речи (так называемые сочетаемости) и подсчет их вероятностных характеристик для разных языков, а во-вторых, сравнение этих связей и различных их характеристик в разных языках. Последнее и образует то, что представители этих направлений называют «типологическим исследованием языков». Они правильно подчеркивают, что сравнение это производится без всякого учета времени и пространства и, очевидно, не может быть иным. Это, таким образом, ахроническая типология. Для лучшего обозрения материалов сравнения могут быть построены различные классификационные таблицы. Всякое совпадение таблиц, построенных по разным основаниям, выступает как весьма многозначительный факт, говорящий (возможно!) о зависимости между рядами признаков. На основе этого могут быть построены таблицы третьего, четвертого слоя и т. д.

Все, что выявляется в речевых актах посредством иных процедур и абстракций, чем традиционно принятые, отсекается от общей системы: как говорят, это ¾ «внеязыковое» (экстралингвистические факты), и структуралисты очень настаивают на этой конвенции; но по сути дела эти внеязыковые факты всегда могут быть механически добавлены в общую «систему языка» и при этом не нарушат ее стройности, ибо никаких содержательных критериев цельности собственно «языковой системы» не существует и не может быть.

Диахроническая типология (или типология изменяющихся систем) строится независимо от ахронической и параллельно ей. Здесь впервые появляется потребность в группировке собственно объектного, речевого материала, но она может быть только чисто хронологической. Для каждой такой группировки материала осуществляются все описанные выше процедуры. Полученные «подсистемы» языка являются ахроническими, но по отношению к ряду сопоставлений их друг с другом выступают как «синхронные» состояния системы. Признаки, полученные в результате типологического сравнения элементов подсистем, сопоставляются друг с другом, и по результатам этого сопоставления судят об изменениях системы языка.

Особенно важно подчеркнуть, что подобное диахроническое описание систем языка не имеет ничего общего с описанием исторического развития речи. И дело не только в том, что при таком подходе не могут быть вскрыты действительные движущие силы этого развития, на чем особенно делал ударение Н.Я.Марр. При таком подходе ¾ а суть его состоит в применении одних и тех же эталонов для анализа различных языков и различных состояний их ¾ вообще не может быть сконструирован такой предмет, который бы воспроизводил или как-то характеризовал генетические связи объекта ¾ всей системы речевой коммуникации человечества или отдельных народов. Чтобы отразить исторические связи развития какого-либо объекта, нужно с самого начала ввести систему эталонов, находящихся между собой в строго определенных отношениях, и производить группировку всего эмпирического материала в соответствии с этой системой. Это обязательное условие генетического исследования, если употреблять эту категорию в точном, логическом смысле [Грушин 1961: 74-123, 170-211; Щедровицкий 5]. А традиционализм структуральных направлений в отношении исходных понятий языкознания совершенно исключает такой подход. Поэтому можно сформулировать общий тезис: «язык», как его понимают структуралисты и как они выделяют его в качестве предмета изучения, вообще не может иметь исторического развития. И это положение справедливо в отношении предметов изучения почти всех предшествующих языковедческих направлений, включая сюда и «сравнительно-историческое языкознание» [Мещанинов 1935: 7, 38-39, 61-83; Марр 1934 d; Щедровицкий 1963 c].

Но точно таким же образом, как это было сделано выше для структурализма, мы можем объяснить многие особенности концепции Н.Я.Марра, исходя из того, что он решал проблемы, связанные с реорганизацией первого слоя языковедческой науки. Он отталкивался от отчетливо выявившихся уже к его времени недостатков «сравнительно-исторических» процедур сопоставления элементов различных языков и стремился установить между ними новые связи, соответствующие «действительным», как он говорил, а не мнимым и упрощенным историческим процессам. Но для этого прежде всего нужно было найти новые группировки эмпирически заданного речевого материала и выработать уже в первом слое знания новые схемы сопоставления и систематизации его. Именно в связи с этой задачей Н.Я.Марр вырабатывает новое, не столько даже лингвистическое, сколько историческое и социологическое представление о механизмах и закономерностях развития языков. Он вводит постулат о единстве глоттогонического процесса и затем строит довольно разветвленную методологическую картину механизмов развития речи, разбирая возможные типы «движущих сил» развития, взаимовлияния и взаимодействий между языками и т.п.

Первоначально весь этот исторический подход играет чисто вспомогательную роль: сколь бы разветвленными ни были входящие в него представления и сколько бы новых важных проблем они ни поднимали, все это не может заменить самого языкознания, а является лишь философским и социологическим, а по функции ¾ методологическим введением в него, предназначенным лишь для того, чтобы определить способы исходных группировок речевого материала. Это все ¾ онтология, на основе которой должны быть разработаны приемы и методы нового, собственно лингвистического расчленения и описания речевых актов. И вполне возможно, что, если бы все эти вопросы онтологии и методологии «нового» языкознания были решены «походя», в короткие сроки, все историко-социологические соображения о механизмах жизни языка так бы и остались общим философским введением, лежащим за границами собственно языкознания. Но каждый из этих вопросов сам превращался в огромную проблему, и это привело к тому, что центр тяжести работы (во всяком случае самого Н.Я.Марра) сместился, и исторический подход, возникший из чисто методических заданий ¾ построить новые группировки эмпирического материала, вскоре же стал основным принципом, вокруг которого начала строиться новая система исследований. Из средства он превратился в самоцель, стал самостоятельной и притом даже основной проблемой исследования. В конечном счете это привело к переориентировке целей всей науки, к постановке новых научных задач: выяснить законы изменения «техники» языка и тем самым предусмотреть и предопределить возможные линии его новообразования.

Уже из этого ясно, как должна была стоять проблема типологической классификации языков у Н.Я.Марра. Главное заключалось в такой группировке исходного объектного, т.е. речевого, материала, которая вела бы исследователя к знаниям, отображающим его историю. Хронологическая типология, очевидно, ничего не могла дать для решения этой задачи, и поэтому должна была смениться собственно исторической типологией, в которой главную роль играло уже не время как таковое, а реальные взаимодействия и взаимовлияния языков друг на друга.

Но дело не ограничилось только этим. После того как произошла охарактеризованная выше смена задач языковедческой науки, совершенно естественной и необходимой стала постановка вопроса о смене или преобразовании также и предмета исследований. Действительно, если исторический подход кладется в основание всего и перед самой наукой ставятся такие задачи, которые могут быть решены только с помощью генетического анализа, то, естественно, и предмет этой науки может быть только таким, чтобы он допускал генетическое и историческое представление. Вопрос теперь стоит так: какой предмет мы должны выделить в и вокруг речевое действительности, чтобы специально построенное теоретическое развертывание его дало нам представление о законах и механизмах исторического развития этой действительности. И Н.Я.Марр утверждал, что язык один, сам по себе, не может служить таким предметом; это должен быть обязательно язык, взятый в единстве с мышлением (см. [Мещанинов 1935: 38-39, 62-69, Марр 1934 d; 1936 c] 6.

И этот принцип определяет дальнейшую работу по выделению новых эталонов, членящих речевую действительность, разработку приемов и способов нового, собственно исторического описания, представляющего ее в виде органического, развивающегося целого.

11. В предшествующих рассуждениях мы совершенно сознательно не обсуждали вопроса о том, насколько правильно (с логико-методологической точки зрения) каждое из названных нами направлений «работает» в своем слое теории. Для обоснованных утверждений на этот счет нужно провести специальные обстоятельные исследования.

В этой статье нам важно было только одно: объяснить, откуда и почему возникает столь сильное расхождение в понимании задач, возможностей и методов типологических исследований, показать необходимость этого и отвергнуть всякие попытки синтеза всех существующих представлений на уровне самого языкознания 7.

Что касается вытекающих из нашего анализа задач для будущих исследований, то мы хотим сделать всего несколько замечаний.

Чтобы оценить позицию современного структурализма, в частности в отношении типологических исследований, нужно провести детальный логический анализ тех процедур, которые применяются сейчас традиционными направлениями языкознания при воспроизведении речи в системах языка, ибо структурализм целиком и полностью базируется на них и является по сути дела предельно традиционалистским направлением.

Чтобы оценить концепцию Н.Я.Марра, нам представляется, нужно прежде всего резко разделить и даже в каком-то смысле противопоставить друг другу: 1) постановку самих задач и 2) способы их решения. В отношении первого мы стремились с помощью логико-методологического анализа показать, что концепция Н.Я.Марра была совершенно правомерной и даже необходимой; на наш взгляд, она правильно наметила важнейшую линию ближайшего развития науки о языке 8.

Что касается второго, т.е. способов решения поставленных проблем, то нам кажется, что во многих пунктах концепция Н.Я.Марра была неудовлетворительной. В частности, было неверным его решение проблемы взаимоотношения языка и мышления (см. [Щедровицкий 1957 a], не были разработаны методы исторических и генетических исследований (см. [Грушин 1961; 1962]; см. также [О соотношении... 1960: 39-49, 56-63, 92-96, 103-108, 111-114, 117; Щедровицкий 1963 c]), отсутствовали способы теоретического представления языка как социального явления 9.

Поэтому дальнейшая работа по решению проблем, поставленных Н.Я.Марром, должна идти, на наш взгляд, прежде всего по следующим основным линиям:

1. Анализ способов представления «языка» и «мышления» как социальных образований. Здесь речь идет о том, что как «языковое мышление» в целом, так и его отдельные стороны-элементы ¾ «язык» и «мышление» ¾ являются социальной деятельностью (или во всяком случае элементами деятельности) и поэтому подчиняются принципиально иным законам, нежели объекты и явления «натурального» мира.
   Деятельность вообще является такой действительностью, которая не похожа на все известные нам до сих пор объекты, не допускает применения привычных категорий и логических схем, это своего рода лемовский «солярис», и чтобы исследовать его, нужны совершенные особые, как иногда говорят, «сумасшедшие» понятия и приемы анализа (см. [Лефевр, Щедровицкий, Юдин 1965 e]).
2. Выяснение взаимоотношения «языка» и «мышления». Включенные в общую структуру деятельности, они должны рассматриваться как ее элементы и получить связь, задаваемую целостным представлением этой структуры.
3. Логический анализ способов воспроизведения генетических, в частности собственно исторических, процессов в объектах такого типа, каким является речь, или, точнее, «рече-мысль». Здесь разговор пойдет прежде всего об особенностях существования так называемых «множественных» или «массовых» объектов, состоящих из больших групп, единичностей, с одной стороны, изолированных и независимых друг от друга, а с другой - образующих, несмотря на эту изолированность, единую целостность. В социальных образованиях, принадлежащих к деятельности, соединение этих противоположных и, казалось бы, исключающих друг друга характеристик обусловливается и объясняется отнюдь не связями взаимодействия, которые могут возникать между самими этими единичностями, скажем, актами речи-мысли или речевыми текстами, а особой связью их по происхождению, зависимостью от одних и тех же социальных средств производства рече-мыслительных текстов, наличием особых механизмов передачи этих средств от поколения к поколению  [Лефевр, Щедровицкий, Юдин 1965 e]. Особенности устройства этих объектов органически связаны с особенностями механизмов их исторического развертывания, и все они вместе определяют специфическое строение научных теорий, описывающих подобные социальные целостности, и особый логический характер методов, применяемых для их построения. Выяснить логику создания таких теорий ¾ важнейшая научная задача наших дней.
4. Анализ возможных структур тех «предметов исследования», выделяемых в рече-мыслительной деятельности, которые допускают генетическое представление и, следовательно, могут быть воспроизведены в теориях генетического типа.

Разработка указанных вопросов будет вместе с тем важнейшим вкладом в решение проблем типологической классификации языков.