Садовский Вадим Николаевич

Некоторые соображения об истории и деятельности «Московского логического (методологического) Кружка».

В начале 50-х гг. на философском факультете МГУ сошлись А.А. Зиновьев (аспирант в 1951–54 гг.), Б.А. Грушин (выпускник 1952 г., аспирант 1952–55 гг.), М.К. Мамардашвили (выпускник 1954 г., аспирант 1954–57 гг.) и Г.П. Щедровицкий (окончил факультет в 1953 г.).

Между этой четверкой блестящих молодых людей возникла сильная психологическая привязанность, очевидная близость теоретических интересов и твердое желание решительно бороться с господствующим на факультете догматизмом в преподавании и исследовании философских проблем. Они не заключали никаких формальных соглашений, не давали клятв друг другу, они просто жили, изучали философию и пытались оказать влияние на тогдашнее ее положение в нашей стране. Отношение к официальной философии было у них вполне определенным: его тогда же выразил Зиновьев в одном из своих выступлений, в котором он скорректировал знаменитый 11-й тезис Маркса о Фейербахе: если раньше философы объясняли мир, то теперь они не делают и этого!..

После смерти Сталина на факультете прошли две философские дискуссии (по проблемам логики – с декабря 53-го по март 54-го и т.н. гносеологическая в апреле–мае 54-го), в которых эти выпускники участвовали, – еще более сплотили эту «великолепную четверку», которая несколько неожиданно, возможно, даже для них самих, приобрела статус Московского логического кружка. Этот кружок оказался аспирантско-студенческим объединением совершенно нетрадиционного типа, о чем спустя 35 лет вспомнил Мамардашвили:

– Это было завязкой дружеских связей, связей заговорщиков личностного бытия интеллектуальной, идеально-содержательной дружбы, то есть явления, которое исключалось существующим обществом. Если дружба случалась, то уже сама по себе она становилась разрушительной оппозицией по отношению к тогдашнему обществу. А знакомство запоминалось прежде всего потому, что стало первым выходом из внутренней эмиграции. Для меня это значило, что отныне существую не только я в своем одиночестве».[1]

Московский логический (затем названный методологическим) кружок стал важным явлением истории отечественной философии 2-й половины XX в.: специальные статьи о нем появились даже в российской энциклопедической философской литературе. О его истории и содержании деятельности его участников опубликованы статьи и его создателей, и тех студентов начала 50-х гг., которые очень быстро к нему примкнули.

Свою версию истории создания МЛК и его преобразования в ММК неоднократно высказывал и сам Георгий Петрович. Например:

– Московский логический кружок сложился в 52-м году, в 54–м выдвинул на совещании по проблемам логики свою концепцию и в 57-м <…> распался в силу внутренних противоречий... И потому в 57-м году был создан Московский методологический кружок, который существует до нынешнего времени. Его создателем пришлось быть уже мне одному, поскольку и Зиновьев пошел своим путем, и Грушин своим путем, и Мамардашвили тоже своим путем…

В рассказах участников МЛК о его истории есть много несоответствий, что вполне естественно: авторы главным образом опираются на свою память. Вместе с тем эти несоответствия касаются, как правило, частностей и не искажают общей картины. И.С. Ладенко даже уточняет, что «раскол в МЛК произошел в мае 1956 года», «но еще с осени 1954 года роль лидера Кружка перешла к Г. Щедровицкому»; в других случаях утверждается, что МЛК просуществовал до 1958 г. Все это, однако, не столь существенно, и чтобы закончить обсуждение сроков существования МЛК, я приведу еще лишь мнение Мамардашвили, кардинально отличное от того, что по этому поводу было сказано ГП, Ладенко и некоторыми другими. Мне представляется, что в его оценке есть большой смысл.

Отвечая на вопрос редактора журнала «Вопросы методологии», из-за чего распалось общение создателей кружка, Мераб сказал:

– Ну, в каком-то смысле оно вообще не распалось, как ни странно, в действительности. А если и распалось, то гораздо позже, чем в то время, о котором вы говорите. Скажем, знаком распада можно считать физический отъезд Зиновьева за границу, а это уже 76-й год. Что касается меня, то я вышел с самого начала, да и вхождение не было волевым актом – так случилось… и нам казалось, что так надо и так надо продолжать, а вскоре оказалось, что так не надо и так не надо продолжать, и продолжение взял на себя только Щедровицкий. И когда он взял это на себя, случилось то, о чем я сказал бы именно так: именно потому, что я в этом не участвовал, мы сохранили с ним дружеские отношения, то есть те, что были до того. И они держались потом независимо от того, встречались мы с ним или нет. В том смысле, как я уже говорил, он остается другом и сейчас, хотя последнее время мы почти не видимся…

В одном их разговоре, как вспомнил Мераб, он сказал Юре:

– Если ты хочешь, чтобы между нами сохранились дружеские отношения, чтобы мы могли обмениваться какими-то мыслями, которые будут взаимно интересными, то не втягивай меня, не ожидай от меня какого-либо участия в какой-либо организованной деятельности. Я не могу маршировать ни в каком ряду, ни в первом, ни в последнем, ни по середине никакого батальона, и весь этот церемониал общей организованной деятельности абсолютно противоречит моей сути, радикально противоречит тому, как я осознаю себя философом. Не мое это дело. Я философ, никакой я не методолог…

Поистине Мераб был – и я убежден, что с этим согласятся все, кто его знал, – очень мудрым человеком. При этом рискну добавить к тому, что говорили о причинах распада МЛК упомянутые коллеги-друзья, и свое соображение. Во второй половине 50-х гг. сильная человеческая тяга всех основателей Московского логического кружка друг к другу сменилась глубокой психологической несовместимостью. Вместе работать они уже в принципе не могли. Поскольку Кружок не был жестко структурированной системой, а являл собой единство на основе интеллектуальной, идеально-содержательной дружбы, он еще мог существовать, возможно, весьма продолжительное время. Во всяком случае, во взаимоотношениях Мамардашвили, Грушина, Щедровицкого и некоторых, более молодых его участников он и существовал в 60-е, даже в 70-е годы. Однако у Кружка был существенный содержательный изъян: его сторонники хорошо осознавали свою негативную программу – необходимость решительной борьбы с догматизмом, безграмотностью и полнейшей идеологизацией отечественной философии, но их позитивная программа была аморфна и весьма неопределенна.

Ключевой ее момент – призыв к разработке проблем логики – содержал, как минимум, одно чрезвычайно многозначное понятие, а именно – понятие «логика». В результате этого ни философы, которые были готовы поддержать это, казалось бы, весьма разумное начинание, ни оппоненты этой программы, ни даже сами ее участники не могли внятно объяснить, к чему же стремятся члены МЛК.

Понятие «логика» в этой программе использовалось как своего рода сакральный термин, и на его основе построить серьезную научную программу было невозможно. Любопытно, что такие психологические антиподы, как Мамардашвили и Щедровицкий, объясняли обращение членов кружка к логике почти в тождественных формулировках.

Мамардашвили: «Наша порядочность и так называемая прогрессивность измерялась просто выбором соответствующих тем или сюжетов. Скажем, в мое время на философском факультете… всякий человек, который занимался историческим материализмом, был нами презираем, поскольку мы признавали только тех, кто занимался логикой и эпистемологией».

Щедровицкий: «Можно, конечно, и нужно в определенный момент заниматься социальной философией…, но тогда все это было невозможно, и потому все те, кто хотел заниматься философией по-настоящему, шли на кафедру логики и начинали обсуждать логику».

После организационного распада МЛК каждый из его активных участников должен был определить свое понимание логики и решить вопрос о сфере своей дальнейшей научной деятельности. Зиновьев занялся сначала изучением, а затем работой в области современной символической логики и опубликовал монографию «Философские проблемы многозначной логики» (Москва, 1960), которая вскоре была издана также на английском языке и получила признание в Советском Союзе и за рубежом. Грушин, с 1955 г. сотрудник «Комсомольской правды», вскоре создал в редакции этой газеты Институт общественного мнения и в 60–70-е гг. стал одним из ведущих российских социологов. Мамардашвили всю жизнь оставался истинным философом (думаю, единственным из всех, кто был так или иначе связан с МЛК), в 80-е годы заслуженно получил мировую известность.

Ладенко многие годы упорно работал над исследованием рефлексивных процессов, но в начале 60-х прервал (навсегда, что очень обидно) научное общение с ГП, причиной чего был «отказ Ладенко от первоначальной принципиальной установки МЛК по отношению к формальной логике, которая охватывает широкий круг логических средств построения научных теорий, а не простого внешнего оформления готового знания» («Становление и развитие идей генетической логики», «Вопр. методологии», № 3, 1991; к слову, на мой взгляд, Иосаф в этом споре был абсолютно прав).

Также участники логического кружка В.К. Финн и Д.Г. Лахути, которые были близки Зиновьеву по своим научным интересам (и вышли из кружка следом за ним), приняли решение окончить, кроме философского факультета, еще и мехмат МГУ, впоследствии стали видными отечественными специалистами в области математической логики и проблем математической лингвистики.

Мы с В.С. Швыревым были приняты в Институт философии АН СССР (я – в 58-м на работу, он – в 59-м в аспирантуру; кстати, обоих рекомендовал Зиновьев – сложившееся в кружке неформальное общение продолжало действовать). В то время и я, и Владимир Сергеевич поддерживали творческие отношения с ГП. У меня они продолжались приблизительно до середины 60-х гг., позднее стали просто дружескими. Многие новаторские идеи Георгия Петровича мне нравились – например, сформулированный им принцип параллелизма содержания и формы мышления, и я в своих работах тех лет пытался привести те или иные аргументы в его пользу.

Н.Г. Алексеев, с которым мы со Швыревым учились на одном курсе, из-за болезни окончил философский факультет в 1957 г., оставаясь многие годы очень близким ГП по духу и по работе человеком.

Во второй половине 50-х гг. с Щедровицким начали активно сотрудничать Б.В. Сазонов, П.И. Гелазония, В.А. Лефевр, В.М. Розин и др. Что касается самого ГП, то после успехов и неудач деятельности МЛК он твердо решил построить новую логику, вскоре получившую название содержательно-генетической.