Спектор Роман Иделович

Методология, как сфера жизнедеятельности и формат моей новой идентичности, обрушилась на меня нежданно-негаданно, сразу после того, как я, окончив среднюю школу в Черновцах (Украина), перебрался на ПМЖ в Москву, где в 1968 г. стал студентом факультета психологии МГУ. И там, заделавшись образцовым испытуемым в экспериментах (оплачиваемых!) Льва Щедровицкого, я познакомился и сдружился с Виталием Дубровским, который, ничтоже сумняшеся, и привёл меня в ММК. Я был счастлив: оправдалось мое д’артаньяновское ожидание покорить столицу и угодить – ни много, ни мало – в самый, что ни на есть, авангардный центр интеллектуального андеграунда.

На протяжении многих лет, участвуя в разнообразных семинарах (больших и малых) и оформляя их в машинописных распечатках вместе с незабвенной Верой Сергеевной Часовщиковой (она учила меня набивать табаком папиросы, которые мы вместе курили), я слыл и, по сути, был методологом, всячески дразня профессорско-преподавательский состав психфака. При этом был уверен, что все без исключения откровенно боятся учеников (или последователей) Г. П. Щедровицкого, от которого доставалось «на орехи» служителям всей тогдашней науки.

Это была своего рода проекция моего собственного страха, который вместе с безусловной любовью к Учителю заставлял меня активно спорить с преподавателями факультета, а также строптиво выступать на редких тогда публичных мероприятиях, связанных с современным искусством.

Методология задавала контур «моих университетов», и я смело захаживал в немногочисленные неофициальные кружки, где занимались философией, математикой, филологией, но никогда не позволял себе «скатываться» в болото предметных исследований и разработок, тем более, сторонился всего того, было принято у нас называть естественнонаучными занятиями. Естественнонаучные интересы – с нашей, методологической точки зрения – суть дурновкусие и злосчастный атавизм, от которого следовало отказаться, как от аппендицита.

Войдя во вкус (методологический, конечно же), я опубликовал совместно с Дубровским парочку небольших статей, отчего был несказанно горд, и на плечах этого успеха стал сотрудничать с энтузиастом т.н. «Большого спорта» Димой Аросьевым. Это было агрессивно-креативное сотрудничество: оно вылилось в методологически корректную и научно обоснованную концепцию специализированности, которая «оплатила» и мою, и многие другие диссертации, а главное, дала возможность серьезно повлиять на организацию подготовки к Московской Олимпиаде.

Головокружение от успехов несколько поутихло, когда я закончил (едва ли не с красным дипломом) факультет и понял, что методология – увы, не профессия, а работать-то… где?

Но и тут помогла Методология, т.е. не столько она, сколько методологические связи… прекрасно помню наш (с Дубровским) разговор с директором Института психологии В.В. Давыдовым (тоже, в известном смысле, кружковцем), к которому мы обратились с просьбой принять нас сотрудниками придуманной нами лаборатории психологии спорта. «Скажи, Вася, а нам придется переквалифицироваться?»,– спросили мы (имелось в виду, что мы, все же, методологи…) «Нет»,– не задумываясь, ответил будущий Академик РАН и глава Ученого Совета при Олимпийском Комитете СССР. Последняя должность была придумана и обоснована, конечно же, нами, методологами. И, как ни странно, была принята «на ура» чиновниками от спорта, лучшие из которых не чурались методологии и частенько бывали на наших спортивно-методологических слушаниях.

К этому моменту методологический мейнстрим перешел в русло ОДИ, а я, увлекшись новым (спортивным) поприщем, предпочел методологическую классику и не столь активно как раньше выезжал на игры, которые, развившись и укоренившись, во всеоружии встретили Перестройку.

Что касается меня, то, убежден, благодаря той же методологии, если рассматривать ее как сложившееся сообщество живых, активных и дружных людей, я оказался занесенным и на другие островки московского подпольного архипелага: диссидентские, правозащитные и т.д. То, что было прообразом гражданского общества, в то время носило синкретический характер, и не мудрено, что я оказался в руководстве Независимого еврейского движения, а потом почувствовал себя вполне оспособленным в качестве самостоятельного политика, потом – политтехнолога, убедившись при этом, что для современной политики методологических компетенций явно недостаточно. Правда, будучи «своим» на общественно-политических площадках, я успел предложить (написать) первый вариант и «протолкнуть» со своими новыми коллегами федеральный Закон «О национально-культурной автономии», который был подписан Б.Р. Ельциным в 1996 году в промежутке между двумя турами выборов.

Мне удалось использовать опыт методологической организации деятельности в идейном и организационном строительстве таких структур, как: Еврейская Культурная Ассоциация, Федерация Еврейских Организаций и Общин – Ваад России, Духовно-культурный (межконфессиональный) диалог «Лицом к лицу», Конгресс Национальных Объединений России, Союз Диаспор Российской Федерации, Евро-Азиатский Еврейский Конгресс.

Всё, исключительно всё в моей прошлой и нынешней практике, так или иначе, связано с методологией, как я ее понимаю:

- изначально (говорил ГП) мы должны научиться писать и говорить… в этом, я думаю все мы, методологи, преуспели;

- несмотря на при- и проговаривания Учителя про «содержательно-генетическую логику» (что это?), наши методологические семинары довели принцип классической логики – «достаточного основания» – до, буквально, психологического предела, и это давало нам, методологам, фору в любых дискуссиях… сказывается это и сегодня, по крайней мере, для меня;

- методология не являлась для меня самодостаточным предметом) в научном или философском смысле), но выступала интеллектуально и социально (т.е. внутренне и внешне) сподобленной рефлексивной способностью судить и действовать в контексте любой деятельности – мыслительной (мыследеятельность) или практической (от уровня операция до уровня сферы деятельности);

- методология как интеллектуальный навык – это непростая способность оказываться в «заимствованной» позиции, что дает явные преимущества в современных кооперантных и конкурентных сферах;

- методология – это, как я уже говорил, сообщество живых людей, которые «тебя понимают»…

А это, как известно, и есть счастье, которое всякий раз напоминает о себе, когда говоришь уверенно и свободно: «я – методолог».