eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

"Культурное значение методологии"

Н.Г. Алексеев Культурное значение методологии // Вопросы методологии. 1997. №3-4;

Н.Г. Алексеев

Разрешите сначала отнестись к возникшей в связи с докладом А.В. Брушлинского дискуссии, в которой с разных позиций сопоставлялись представления о деятельности у С.Л.Рубинштейна и Г.П.Щедровицкого. В чем-то они действительно схожи, а по сути их и противопоставлять нельзя. Попробую обосновать такую точку зрения.

На мой взгляд, схожесть  определяется простыми жизненными обстоятельствами. Сергей Леонидович, как известно, учился в Германии у Г.Когена и П. Наторпа. Георгий Петрович вначале своей деятельности находился под влиянием идей Э.Кассирера.  Можно, следовательно, говорить о “примыкании” к некоторому единому общекультурному фону, традиции, обуславливающих сходства в выборе используемых терминов, в постановке некоторых вопросов и т.д.

Различия же, что и вызвало собственно дискуссию, куда более существенны. С.Л.Рубинштейн возможно был первым в психологической науке, кто положил категорию деятельности в основу научных исследований. Г.П.Щедровицкий упор ставил на другое - на разработку и конструирование деятельности и мыследеятельности. Примитивизируя и огрубляя, сравнивать их все равно, что отождествлять изучение жилищ с разработкой техник их строительства. Грубовато, конечно, но принципиальное различие очевидно.

Перейду к собственному докладу. Его тема - культурное значение методологии - была предзадана мне нашим общим организатором А.А.Тюковым. Я принял предложенное название, вследствие чего спустя некоторо время попал в затруднительное положение: непонятно, зачем обосновывать ясное само по себе.

Ход размышления был прост. Позвольте мне проиллюстрировать его “здесь и теперь”. Давайте посмотрим, сколько участников собралось на данные (третьи) чтения в данный зал: где-то от ста пятидесяти до двухсот человек. А кто они - по профессии, по статусу, откуда приехали? Тоже весьма убедительная и поучительная получается картина: представлены почти все сферы социокультурной жизни; среди присутствующих - академики, доктора и кандидаты различных наук, а также аспиранты и студенты; собрались представители не только Москвы и России, но и приехавшие - как это сейчас принято говорить - из ближнего зарубежья. И это только здесь, в этом зале. Чуть продолжим, выйдя за его пределы: издается три журнала, существуют десятки, а может быть и сотни лабораторий и других организаций, тысячи интересующихся и пытающихся в ней работать, желающими стать методологами и по названию, и по сути.

Такова ситуация, и вроде бы нет серьезных причин развернуто обсуждать культурное значение методологии. Оно состоялось как факт, который легко непосредственно удостоверить и поставить на этом точку. Оказывается, однако, не все так просто. Более того, сомнения - а существует ли именно сейчас методология, а будет ли продолжать свое развитие и т.д. - выдвигаются из методологической среды и нередко от наиболее продвинутых в ней лиц. Возникают сомнения, возникают “ереси”. Они, видимо, небеспричины. Вот например, следующий доклад сделает А.А Пинский, человек весьма одаренный и красноречивый. Как я полагаю, он будет сомневаться - для себя весьма продуктивно - а был ли вообще Георгий Петрович методологом? Может быть, суть не в том, чему он посвятил свою жизнь, а в самом образе его жизни, в необыкновенности его личности? Я привел это в качестве возможного пояснения, и если что-то исказил, то приношу свои извинения; в конце концов, имеется масса других примеров. Их первый ряд (для себя и только для себя) можно охарактеризовать из предположения, что некоторые, входившие в общее движение - по своей внутренней направленности - глубоко не задумывались, не принимали базовых ценностей методологии, имея, впрочем, на то бесспорное право. Сложнее со вторым рядом. Он связан с “массовым исходом” методологов в предметно-профессиональные области и оседанием в них. Вот тут-то возникают непростые проблемы пересамоопределения: кем быть и называться - методологом или культурологом, философом (привожу специально вразнобой) теретиком коммуникации, игровиком, управленцем и т.д. Думается, именно в этом случае и имеет смысл вопрос о культурном значении методологии, становится необходимой “вторичная” удостоверенность. Да, факт воздействия ММК налицо, как уже состоявшийся. Вопрос, собственно, в том, жив ли ММК сейчас - или его пора списать в историю. Каждый из участников движения, по-видимому, будет отвечать на него по своему и внутренне - для себя - будет прав. Раскрою свое понимание.

Чтобы достаточно полно его представить, представляется необходимым - пусть и вкратце - осуществить как бы три захода: выделить те деятельностные характеристики, в которых мы будем рассматривать культурное значение методологии; соотнести и с методологией в целом; соотнести с методологией ММК.

Вошедшее в культуру обладает - возможно, среди прочих - следующими тремя характеристиами. Во-первых, оно тем или иным образом воспроизводится, тиражируется и транслируется. Во-вторых, имеются определенные длительности, или временные интервалы, когда это происходит, т.е. возможны перерывы в воспроизводстве, разные по своему характеру; нечто может забыться либо почти полностью и выйти из употребления, либо частично каким-то своим аспектом или стороной. Наконец, в третьих: характеристика, которую мне представляется очень важным зафиксировать (в которой мы уже начинаем переходить к собственно методологии, “цеплять” ее) - а что же и в какой форме транслируется. Сразу же несколько разъясню ее.

Очень грубо, применительно к проводимому рассуждению, можно выделить два различных типа транслируемого. С одной стороны, воспроизводится то, что можно обозначить, в качестве широких или даже предельных онтологий. Примеры тому - выработанные представления (учения) о счастьи, добре, мысли, деятельности и т.д. В подобных случаях всегда возникает особого типа предметность, которая “заражает”, приобретает некоторое выделенное значение, становится тем самым культурным фактом и начинает жить далее. Есть и другой тип, который передается иными путями (на чем я постараюсь остановиться далее), обозначу его как конструкт действия или мыследействия. Для него характерно, что он беспредметен, но содержателен. Такие конструкты лишены предметной определенности в том смысле, что они работают практически на любой предметной определенности или на весьма широком (в этом смысле - открытом) их ансамбле. Содержателен же в том смысле, что позволяет удерживать (и строить, организовывать) мыслекоммуникацию. Вводимое различение “предметность-содержательность” можно дополнительно пояснить на общей идее двух ортогоналей - онтологической и оргдеятельностной. В этом случае конструкты, о которых я говорил, могут быть поняты как определенные “очищения”, схематизации выносимого на оргдеятельностные “доски”.

Используя указанные характеристики, постараемся рассмотреть культурное значение методологии, как оно имело место в истории. Тут же мы сразу наталкиваемся на то, что  уже в отношении воспроизводства методологических ходов и достижений положение оказывается не таким простым, не происходит простого и прямого тиражирования с теми или иными усложнениями; а если и происходит, то имеет явно побочное значение, находится не на главной магистрали передачи опыта. Трансляция осуществляется - так уж устроен мир или так он был устроен - через задание широких онтологических картин. Многое - но не все - методологическое транслируется в них, т.е. можно сказать в иноформах. “Носителями” таких иноформ выступают, как правило, философия, наука, религия. Думается, что переходя в эти иноформы, перерабатываясь через них, методология перестает существовать как таковая. Точнее потом требуются особые усилия, некоторая специфическая работа, чтобы восстановить собственно методологическое (некогда бывшее методологическим) и его структуры. Постараюсь - насколько смогу - пояснить эту общую, трудно разворачиваемую для меня мысль.

Когда в Институте истории естествознания и техники в 60-х гг. начало развиваться науковедение (методология науки), то - среди прочего - внимание было обращено на факт (извините за употребление слэнга) “кучкования” философов и ученых, вносящих исторически значимые вклады в свои сферы деятельности. Начали прорабатываться различные формы осознания этого феномена, можно указать на наиболее известные из них: парадигма по Т.Куну, исследовательская программа по И.Лакатосу, представления о развитии научных школ и т.д. В это же время вышла небезинтересная статья о моделирующих представлениях, написанная мною совместно с Э.Г.Юдиным, в которой мы пытались раскрыть данное явление с методологической точки зрения. Тем не менее, как мне сейчас представляется, соответствующая проблематика бралась в чисто деятельностном (а точнее - феноменально-технологическом) аспекте, но не мыследеятельностном. То, что я сейчас вам предложу - всего лишь первый подступ, прикидка к этому.

Мне представляется, что было бы интересно рассмотреть в этом ключе известную связку (Сократ-Платон-Аристотель) через основные категории схемы коллективной мыследеятельности. Вполне очевидно, что в данном сообщении такой анализ можно лишь только наметить, обозначить  его первичный эскиз.

Когда говорят о Сократе, то обыкновенно идут по одному из следующих путей: обсуждают его поиск блага, способы этого поиска и - уже на переходе к собственно платоновскому воззрению - логику подведения под общее (общие категории). Конечно, тем или иным  образом указывалось, что он двигался, “работал” в конкретных коммуникативных ситуациях или пространствах, но принципиально предметом обсуждения это не становилось; модернизируя - Сократ как игротехник, организатор мыслекоммуникациии не разбирался. И это было заложенно в последующую традицию уже самим Платоном - достаточно сравнить его ранние и поздние диалоги. В рефлексии сократического опыта мыслекоммуникация оказалась редуцированной, а ее редукция обусловила возможность объективации этого опыта; именно объективации (через использование таких процедур как “выделение”, “изоляция” и т.п. - см. канд. диссер. А.А.Зиновьева), а не простого переложения или пересказа. Из живого коммуникативного мышления, где средства были сращенны с разнообразным предметным материалом, было выделено, изолированно, а затем положенно в качестве идеального сущего лишь нечто, какая-то часть или аспект бывшего целого. В подобных процессах и происходит, на мой взгляд, перевод в иной план, т.е. появляются иноформы, о чем и говорилось выше.

Раз заданный процесс имеет тенденцию к своему развитию. Аристотеля можно рассматривать (в том числе) как “вторичную рефлексию” движения, осуществленного Платоном. Идеально мыслимое - как первоотправное - начало переоформляться в систему и системные формы; например, отчетливо выраженное  уже у Платона подведение под общее последовательно было положено в основание построения формальной логики. И опять таки - уже в построении проформы особо выделенного предмета - необходимой оказалась редукция, конструкция иноформы как бы второго порядка, хотя и относилась она Аристотелем и его последователями к организации рассуждения. Отметить последнее

мне представилось необходимым, поскольку именно с этого пункта, через его преодоление, начала формироваться содержательно-генетическая логика, предтеча ММК. Закончу этот фрагмент одной подводящей ему итог констатацией: конструктивное развитие идеи (мысли) снимает ее средствиальный срез, переводя его в систему онтологических по своей сути утверждений.

Мне уже не раз приходилось с трибун наших съездов и чтений излагать свое представление о временных интервалах существования методологии. Оно фактически базируется на двух простых образах. Древнекитайском из “Книги перемен”: возникший импульс истончается - в двух смыслах этого слова - в меоне (среде) своего движения; и уподоблении методологов американским пионерам (первооткрывателям), движущимся до некоторой естественной преграды, например океана. Из них результируется, на мой взгляд, понимание двухфазности методологического движения: 1) мыслительного (теоретико-деятельностного) и мыследеятельностного; 2) мыследеятельностного и деятельностного. Переломной в переходе от первого ко второму была эпоха первых, “героических” ОДИ. Мыследеятельностное, как видно, является центром и связкой перехода; сначала - средством, а потом -целью. Сказанное можно (оно вполне доступно для этого) раскритиковать, я только попросил бы возможных оппонентов держаться рамки данного дискурса, общей рамки “культурного значения методологии”.

Попытаемся продвинуться еще чуть-чуть. Наиболее сложным остается вопрос о том, как “живут” в культурном пространстве констуктивы (= схематизации выделяемого на оргдеятельностных досках, как это нами ранее было определено). Первый возможный способ их существования (в иноформах в качестве различного рода онтологем) я стремился, не знаю насколько это удалось, показать. Однако, вряд ли все случаи сводимы к этому пути и могут быть таким образом пояснены.

Проще всего, наверное, привести всем известные примеры. Методология как специально выделяемое, как учение о методе возникла в работах Р.Декарта и Ф.Бэкона. Весьма трудно, если делать это без натяжек,  в онтологическом плане, в аспекте учения о бытии, помыслить и принцип сомнения, и принцип дохождения до очевидности Р.Декарта, точно так же, как увидеть такую же функцию за таблицами сходства и различия Ф.Бэкона. В приведенных примерах, а их весьма легко приумножить, видится другое - нормативное, предписывающее, организующее. Все то, что не обязательно есть, но когда оно появляется, то приводит к повышению качества, эффективности работы ума, разума, интеллекта и т.п. Если двигаться “по модальностям” (О.И.Генисаретский), то мы имеем не пространство сущего, а желательного или должного, конструктами которого выступают особые правила или принципы организации и самоорганизации. Их культурное значение не может быть ограниченно каким-либо онтологическим пространством, сколь широким оно бы не было. И в этом смысле данные конструкты - вечны: раз возникши, они не исчезают полностью, меняется лишь их значимость в тех или иных социокультурных условиях, меняется форма выраженности и способы взаимоувязки с другими подобными конструктами и т.д. Сказанное не отрицает, что они могут осознаваться как впервые появившиеся, что, кстати, явствует из приведенных примеров. Правда, впоследствии - а иногда и сразу же при их возникновении - всегда отыскиваются их праформы в прошлом, тем паче в наше искушенное время.

Относится последнее и к ММК, методологические вклады которого - а следовательно, и культурное значение - я попытаюсь разобрать уже более прицельно. Это - мое понимание, я отнюдь не претендую на то, что оно лучшее или самое достоверное, но и отказаться от него не могу.

Итак, в ММК - по отношению ко всей предшествующей метотодологии - были совершенны (произошли) два коренных сдвига. Выше мною были выделены две фазы развития Кружка. Уже на первой из них начали происходить на первый взгляд незаметные, но существенные изменения. Я уже говорил, что данная фаза характеризуется как мыслительная- мыследеятельностная, где первая характеристика определяет цели, а вторая - средства их осуществления или реализации. Тогда подобного различения, конечно, не было и не могло быть, поскольку, на мой взгляд, мы находились как бы внутри него. И это очень многое нам давало: прежде всего, ясное ощущение своего отличия от других, поскольку никто другой не организовывал свою работу так, как это делалось у нас. Именно в этом и был сдвиг, осуществлявшийся - что и частично рефлексировалось - в “перебросках” мыслительного содержания в мыследеятельностное и наоборот.

Позвольте в этой связи снова вернуться к возникшей здесь дискуссии. а заодно затронуть некоторые, казавшиеся (да и сейчас, может быть, кажущиеся) экстравагантными высказывания - и часто повторяемые высказывания, на которых он настаивал - Георгия Петровича.

Уважаемый Андрей Владимирович (Брушлинский), на мой взгляд, существует громадное различие в направленности: исследуем ли мы деятельность (в т.ч. в психологическом ее аспекте; скажем, применительно к действиям и мыслям любого отдельного человека) в том, какова она по своему естеству и представляющейся нам природе, или же начинаем ее организовывать согласно своим - в т.ч. исследовательским - целям. Эта - уже наша - организация накладывается на изучаемое, “высвечивает” в нем то, что иначе мы просто не заметили бы. Добавлю, что в основе подобной совместной работы лежат “перекидики”, переходы от движения в понимании и проработке предлежащего материала к рефлексии средств осуществления самого этого движения. Именно, исходя из этого, я и говорил о несопоставимости взглядов на деятельность С.Л.Рубинштейна и Г.П.Щедровицкого. Последний не считал себя “психологистом”; словечко это использовалось им как бранное для тех, кто подменял или пытался подменить средства и способы развития мыслительной деятельности соображениями, подчерпнутыми из арсенала психологических исследований. Точно также “ругал” он и науку; клеймо “онтологист” пропечатывало - по принципу - практически такое же различие. Соответствующих цитат, даже отдельных фрагментов из его выступлений на семинарах и ОДИ можно подобрать очень много. Совершенно очевидно, что такой умный человек, как Георгий Петрович, не просто так, “за зря живешь”, критиковал и науку, и психологию в том числе. Цель его была иная - в удержании, удержании в развертывающемся “здесь и теперь” мыследействии специфики и качества его методологической организации. Как ее инициатор, организатор и хранитель он был гением в точном древнегреческом значении этого слова - хранителем рода.

Повторю центральную для меня мысль. На первой фазе развития ММК  мыследеятельностное (прошу извинить за неуклюжую громоздкость данного словосочетания, но оно, пожалуй. наиболее точно) “проросло” и потихоньку начало осознавтаься, рефлексироваться как таковое в его сущности. Как любая сущность - существующее и основное в существовании - она многолика; поворачивается и интерпретируется через разные свои аспекты. Рассмотрю лишь кардинальный для моего понимания.

На второй фазе ММК сделанные разнообразные наработки (в данном рассмотрении опускаются существовавшие промежуточные этапы, важные сами по себе, но не для проводимой мысли) были развернуты для решения самых разнообразных практико-теоретических задач и проблем. Это с неизбежностью, силой логики внутреннего развития, должно было произойти и произошло. Думается, именно через показ силы своей практической приложимости ММК - как бы к нему не относились - продемонстрировало, что оно действительно методология; что это не какая-нибудь частная методология, ограниченная пусть и общим, но конкретным предметом; что это специфически новая, не сводимая к предшествующим, методология. Вкратце остановлюсь на последнем пункте.

Вошедшие в культуру методологические движения имеют свои базовую предпосылку, которая не сводима к манифестируемым основным тезисам. Такой предпосылкой (деятельностно-организационным конструктом) методологии нового времени была установка (Декарт и далее) на организацию любого, но обязательно отдельно взятого сознания или мышления; в данном случае они трактовались синонимично в организационном аспекте. Я не собираюсь и, наверное, не смогу документированно обосновать данный тезис здесь перед вами. И вообще не считаю нужным делать это. Попробуйте подумать сами. Выдвигаю же его для следующего утверждения: ММК отказался - и отказался сознательно - от этой базовой предпосылки, положив своим основанием другое: основной целью, задачей стала организация не отдельно взятого сознания или мышления, а мыследействующего сообщества. Потверждений тому не счесть. От любимого тезиса Георгия Петровича -  “Мышление не существует в отдельной голове, мышление существует между нами” - до бесконечных верениц “пляшущих человечков” на наших методологических схемах. Не собираясь последовательно здесь раскрывать высказанное выше, остановлюсь, чтобы не показаться одиозным, лишь на одном: смена базовых установок ни в коей мере не означает уничтожение (или умаления значения) предшествующего, оно просто включается через некоторые переработки и модификации (для нас всех это хорошо известно и понятно) в более широкое целое. Правда, и тут есть свои особые казусы: кто-то перерабатывает предшествующее через и в ММК, а кто-то поступает наоборот, но тут уж ничего не поделаешь.

Завершая, вернусь к предзаданной мне теме - к культурному значению. В общем-то, всегда оно существует в переработках, в переоформлениях, и через это живо. Для подобной работы ММК задал весьма и весьма обширный материал как ближнего, так и далекого действия. Думается, что Георгий Петрович не так уж преувеличивал, фиксируя, что создаваемое и уже созданное всеми нами вместе по настоящему будет оценено через столетия.

Благодарю вас за внимание.

P.S. Запись выступления обрабатывалась мною через год, Сейчас все так быстро меняется; скорее не в главном, а в его технологической проработке. Я на нее не решился: что было - то было, реорганизовывать его неуместно. Были лишь убраны повторы и вставлены отдельные мелкие добавления.

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44