eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

«Схема» и «символ»: на пути к не-дискурсивной концепции мышления

А.А. Попов, И.Д. Проскуровская
Загрузить полную версию (word) [233 Кб] (zip) [65 Кб]

ВВЕДЕНИЕ

Георгий Петрович Щедровицкий и Мераб Константинович Мамардашвили, бесспорно, являются наиболее яркими фигурами российской философии второй половины ХХ века. Жившим и работавшим в тоталитарную эпоху, им обоим, тем не менее, довелось застать постсоветские перестроечные времена. Благодаря этим мыслителям в Советском Союзе возникли независимые гуманитарные школы. Метафорически в антропологическом плане их творчество можно охарактеризовать как «философию свободы».

Находясь в формате западно-европейской мыслительной традиции, невозможно рассматривать антропологические концепты вне онтологического поля. Онтология полагалась и Щедровицким, и Мамардашвили конструктивно, как предельная форма мыслимости и практикования. Так понимаемая онтология, по существу, задает и особый антропологический концепт – «практическую антропологию» - как особую логику ответа на вопрос о формировании семейства категориальных понятий, схватывающих современную специфику антропологического. Концепт практической антропологии представляет человека как «возможность», потенциал самоосуществления. Именно в контексте практической антропологии возникает концепт теории самоопределения.

Расхождение по вопросам о предельных объяснительных категориях – в случае Мамардашвили это «состояния сознания», «языковые и символические формы», в случае Щедровицкого – «знание» и «деятельность» как структурная и процессуальная характеристики – породили различные программы исследования и конструирования мышления. Вероятно, с различием предельных категорий связаны и различия форм жизни и социальных установок этих мыслителей. Однако и те, и другие установки выступают своеобразными стратегемами, задающими проблематику «практической антропологии».

Компаративный анализ наследия Г.П. Щедровицкого и М.К. Мамардашвили рассматривается нами как ключевой шаг для построения сферы практической антропологии как современной теории и практики самоопределения. Если деятельность является процессуальной стороной актов самоопределения, то феноменологическая линия описывает состояния субъектов самоопределения. Если «ключевым вопросом философской и педагогической антропологии в рамках СМД-подхода оказывается вопрос о методах и техниках освобождения от деятельности» (П.Г. Щедровицкий), то феноменология фиксирует «пространство свободы», откуда совершается самоопределение.

Итак, для нас принципиальными установками для построения практической антропологии как теории и практики самоопределения в творчестве Г.П. Щедровицкого и системомыследеятельностной методологии являются следующие.

Во-первых, это идея организованностей деятельности, которая, по существу, задает межпредметное единство Мира, создавая функциональное единство как своеобразный ответ на ситуацию человека в постмодернизме.

Во-вторых, это проблема различенности мышления и сознания, которая, с нашей точки зрения, во многом дала основание для появления проблемы человека в мыследеятельностной парадигме.

В-третьих, это вопрос о соотношении человека и деятельности, вплоть до методов и техник освобождения от деятельности.

В-четвертых, мы обратили бы внимание на то, что в Московском методологическом кружке реализовывался свой социокультурный прототип жизнедеятельности и коммуникации – это система организационно-деятельностных игр (ОДИ), которая во многом определила стратегии и тактики поведения и переорганизации в существующих структурах общества.

В-пятых, это представление о «клубе», которое стало складываться как альтернативное по отношению к устройству систем, построенных по прототипу «производства». «Клуб» понимался как пространство «выхода» из производственных мегамашин, «освобождения от деятельности», как пространство рефлексии, коммуникации, игры. Несмотря на то, что понятие «клуба» не было достаточно проработано (в том числе, не было развернуто представление о продуктах такого рода антропотехнических систем), в работах ММК содержится указание на его принципиальное отличие в базовом механизме разворачивания и осуществления. Тезис заключался в том, что если в «производственных» антропопрактиках таким механизмом является массовая деятельность, организованная специальными нормативными знаниями об объектах и процессах, то в системах, построенных по «клубному» принципу - индивидуальная рефлексия, использующая в качестве ресурса  любые объекты и средства.

Для нас этот тезис является чрезвычайно важным, поскольку он накладывает принципиальное ограничение на любые технические действия в рамках «клуба». В отличие от «производства», где организационное, управляющее техническое действие всегда направлено на другого человека, в «клубе» оно может быть направлено только на самого себя. Иначе говоря, в открытых образовательных системах каждый отвечает только за собственное действие, поскольку человек входит в пространство «клуба» как автономная личность.

И, наконец, в-шестых, это комплекс представлений о процессах коллективной мыследеятельности и сопровождающих их процессах понимания и рефлексии. Понятие коллективной мыследеятельности в контексте антропотехнических представлений дает онтологическое обоснование «клубу» как прототипу построения открытых социальных систем. Согласно онтологии коллективной мыследеятельности отдельный человек не обладает достаточной энергией для развития; для этого он должен рассматриваться в качестве компонента более сложных, коллективно-коммуникативных, кооперативных систем и процессов. Коллективная мыследеятельность и есть та минимальная онтологическая единица, по отношению к которой может быть поставлен вопрос об индивидуальном развитии и самоопределении. Коллективная мыследеятельность полагается как синхронизированный комплекс пяти процессов: мышления, понимания, действования, коммуникации и рефлексии.

В качестве принципиальных установок для построения практической антропологии как теории и практики самоопределения в творчестве М.К. Мамардашвили можно указать прежде всего как на ключевой для всей его философии так называемый «принцип трех «К»» - Картезий, Кант и Кафка. С помощью этого принципа Мамардашвили фактически описывает так называемые «ситуации с самоопределением». Первое – это «я мыслю, я существую, я могу» – то есть принцип порождения мира из ответственной мыслящей позиции человека. Второе – это наличие неестественных, или интеллигибельных, умопостигаемых объектов, позволяющих совершать акты познания, моральные выборы т.д. и гарантирующих это право и осмысленность. И, наконец, третье – это условие нередуцируемости, то есть несводимости фактической, или практической выполненности разумного состояния ни к каким внешним натуральным описаниям и предметным номинациям. В работе «Сознание и цивилизация» Мамардашвили пишет: «С точки зрения общего смысла принципа трех «К», вся проблема человеческого бытия состоит в том, что нечто еще нужно (снова и снова) превращать в ситуацию, поддающуюся осмысленной оценке и решению, например, в терминах этики и личностного достоинства, то есть в ситуацию свободы или отказа от нее как одной из ее же возможностей»[1].

*   *   *

Однако следует заметить, что работы Г.П. Щедровицкого и М.К. Мамардашвили никогда не были ориентированы в традиционном смысле строго антропологически. Мы выдвигаем версию о том, что и Г.П. Щедровицкий, и М.К. Мамардашвили одновременно и параллельно осуществляли преодоление теоретического мышления и выход в практические формы мышления. При этом Мамардашвили, преодолевая синтетические формы знания, но сохраняя языковую установку, вводит концепт «символа» и «сознания», а Щедровицкий – преодолевая ее, вводит практику схематизации и концепт организованной коллективной мыследеятельности.

Вопрос о единице практической организации мышления оказывается значимым в контексте проработки и ответа на вопрос о реальности мышления, а именно: когда и при каких условиях можно говорить о том, что данная знаковая форма реально определяет мышление и деятельность людей? Теоретическое мышление нечувствительно к тому, создает оно что-либо реально или же только претендует на такого рода создание, оно не контролирует границу отношения разворачиваемых предметных им форм и того, насколько эти формы рационализируют, трансформируют социальную действительность. В основе теоретического мышления лежит семиотическая трактовка знания (как определенная экспликация языкового мышления), реализуемая на уровне рефлексивной организации отдельного человека и его индивидуальных способностей. Теоретическое понятие представляет собой знаковое описание действительности, при этом понимается, что «реальность» есть лишь приписываемый концепт. Теоретическое мышление осуществляет как бы приписывание статуса реальности одному из описаний и исследуется соотношение этого описания с другими описаниями. Идея же практической организации мышления связана с тем, что разворачиваемые ею формы действительно осуществляются. При этом так организованное мышление свободно относительно границ науки, истории, культуры, техники, поскольку то, с чем человек непосредственно «имеет дело», не является ни социологическим, ни психологическим, ни педагогическим объектом, а социокультурным, то есть объектом практического отношения. Вопрос о практическом «понятии» заключается в том, как построить такую действительность, в которой бы решение проблемы реальности мышления разворачивалось рефлексивно и без потери контроля за границами его возможностей, а знаковая форма являлась бы механизмом организации ситуации, а не ее объектным описанием.  

Вероятно, такой ход может показаться неоправданной редукцией антропологического и отступлением от исходной темы. Однако мы движемся в логике деятельностной традиции, согласно которой мышление есть не отдельное качество человека наряду с другими его качествами, а интегрирующая, задающая его целостность  характеристика. Можно сослаться, например, на слова В.В. Давыдова: «В последние годы мы пришли к выводу, что теоретическое мышление – это характеристика не мышления, а целостной человеческой личности». И для анализа наследия Щедровицкого, и для анализа наследия Мамардашвили является весьма существенной специфика постановки ими проблемы соотношения мышления и языка. На наш взгляд, в качестве общей можно выделить интенцию этих мыслителей на преодоление редукции мышления к его рече-языковой форме. В рамках данного доклада мы трактуем эту интенцию как указание на то обстоятельство, что проблема современного мышления не может быть поставлена и разрешена в рече-языковой, или дискурсивной перспективе.        

*   *   *

На наш взгляд, за темой «Схема и символ» лежит другая, более базовая тема – тема сознания в рамках системо-мысле-деятельностного подхода и мыследеятельностной онтологии. Стартовый смысл здесь может быть задан двумя моментами. Один из них выражен в мысли О.И. Генисаретского в работе «Воображаемая деятельность и предметность: заметки к педагогике воображения»: «Как только мы начинаем сомневаться в плодотворности узкой трактовки префикса «мысле» в термине «мыследеятельность» и пытаться понять мышление более широко, сохраняя при этом наработанные СМД-установки, мы сталкиваемся с вопросом о природе символического и о той специфической рациональности и эффективности, что свойственны миру символического.  … встает проблема сохранения системо-мысле-деятельностных установок: их надо суметь сохранить на новом семиотическом материале, освоив какие-то фигуры символической рациональности и эффективности. Иначе куда бы мы не выходили, куда бы не заглядывали, какие бы практики – художественные, гуманитарные или религиозные – ни намеревались дидактически осваивать, мы все равно, задним ходом, будем соскальзывать туда, где любые практики привыкли мыслить как предметно-рациональные и эффективные – к дискурсам знаково-опредмеченного типа»[2].

Другой важный смысловой момент для нас задан докладом П.Г. Щедровицкого на третьей тьюторской конференции, где он обсуждал программу исследований в рамках образовательной проблематики (в частности, исследования знака и знаковой формы) и перспективы выхода из деятельностного подхода.

По всей видимости, есть такие объекты (ментальность, общественное сознание, индивидуальность и т.д.), с которыми невозможно работать лишь системно-деятельностно (например, педагогически, психологически, оргуправленчески и пр.). Возникает вопрос: Какими средствами с ними возможно работать? Как строить такие средства представления этих объектов, определения процедурной базы и дальнейшей объектно-реальной сборки? Либо мы будем игнорировать такие реальности, как дух, энергетизм, воля, мобильность – Человеческий Потенциал, либо искать достойные средства ответа современности. В этом смысле проблема овладения символом и практикой символизации является ключевой проблемой для методологического мышления, ориентированного на современные гуманитарные практики. Но заметим пока на полях, в целом проблема существует: методология, выйдя из организационно-эзотерических форм, должна, по всей видимости, сохранив свои принципы, поставить вопрос о реформировании как гуманитаризации собственных средств. И это проблема будущности методологии.


[1] Мамардашвили М.К. Сознание и цивилизация. М., 1987.

[2] Генисаретский О.И. Воображаемая предметность и воображаемая деятельность: заметки к педагогике воображения /В кн. Генисаретский О.И. Навигатор: методологические расширения и продолжения. М.: Путь, 2002. С. 511.

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44