eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

Открытое письмо Л.П.Щедровицкому

А.И. Субботин

Ростов-на-Дону, 16.12.04

«– И что же твой народ думает о Льве Абалкине?
– Мой народ не думает о Льве Абалкине. Он его знает.
*        *       *
– Как тебе показалось…, он сильно изменился
за эти пятнадцать лет?..
– Да… Ему больше нет дела до народа Голованов».
Братья Стругацкие
Цели мои находятся вне меня.
ГП

Уважаемый Лев Петрович!

Я недавно познакомился с Вашей полемикой с В. Розиным и хочу высказать своё к ней отношение.

1. Прежде всего, я целиком разделяю Ваше личное отношение к В. Розину: я давно обратил внимание, что он отошёл от методологии к постмодерну, и совершенно не имея на то никаких оснований продолжает называть себя «учеником ГП» и «продолжателем его дела». Но ещё он называет то, что делает по отношению к методологии, «развитием» методологии, «приведением её в соответствие с требованиями современности». С этим следует разобраться подробнее, потому что мне не совсем понятно, чего Вы хотите от В. Розина.

2. Скажу сразу, что начинать придётся со всего постмодернистского направления в культуре.

Существование негативистских форм сознания известно с незапамятных времен, но вся история этих форм заключается в изменении способов обращения с ними в общественной жизни. До ХХ века с ними не церемонились, но с ХХ века, с эпохи постиндустриализма, обеспечившего огромному количеству людей прожиточный минимум и высвободившего им время для свободной деятельности, ситуация меняется. Возникает массовая культура – новый тип институциональных образований, имеющих собственные механизмы и ресурсы воспроизводства. Самое главное, что дает эта культура, – возможность (в массовых масштабах) индивидуального свободного самоутверждения (т.е. публичного достижения своих целей) в сферах общественной жизни, не связанных (напрямую) с выживанием, жизнеобеспечением, т.е. с действительными проблемами. Эта культура направлена целиком на психообеспечение, т.е. на создание таких (более или менее реальных – организационных или символических, материальных или мифологических, игровых и т.д.) форм деятельности, которые дают  человеку впечатление социальной, интеллектуальной и/или духовной состоятельности. Отличие обыденных форм массового сознания от интеллигентской в том, что массы потребляют массовую культуру, а интеллигенты её еще и делают.

Не рассматривая этого явления в целом, хочу только отметить то значение, которое оно имеет для тех людей, для которых задача самоутверждения становится самоценностью и самоцелью, т.е. для людей, сознание которых в определённой степени невротизировано. Для таких людей массовая культура становится единственной подлинной реальностью их жизни, настолько, что она и осознается, как такая, (т.е. как «единственно свободная реальность») и противопоставляется традиционной («несвободной»). В рамках науки возникают попытки обосновать эту реальность (как ни парадоксально и абсурдно это звучит). История этих попыток в европейской философии известна: Фихте, Штирнер, Ницше, Гуссерль, Хайдеггер и т.д.; последним по счету в этот ряд можно поставить и В. Розина.

3. Что же такое «психообеспечение»? Для человека, у которого с детства или генетически любая проблематизация (особенно коммуникативная) порождает стресс, средства нейтрализации (компенсации) этого стресса становятся главными ценностями его сознания и жизни. Что это за средства?  Для молодого интеллигента, познавшего силу мышления, это – способность так преобразовать проблему, чтобы она не выглядела для него проблемой, так что в результате проблема перестаёт и быть для него проблемой. На следующем этапе это – способность так рефлексивно менять свою позицию, чтобы это давало вышеуказанный результат. На следующем – способность отстоять своё право на свободное изменение своей позиции (так свобода  становится для него осознанной высшей ценностью). На следующем этапе важным становится «теоретическое описание свободной деятельности», которое, конечно, не может быть теоретическим в принципе, так как такая деятельность заключается в прямом и явном (или непрямом и косвенном) нарушении культурных форм (норм) интеллектуальной деятельности и замене их противоположными (но и эти нарушения, будучи оформлены в текстах, становятся образцами и нормами). Так, логический закон тождества, требующий сохранения определенности предмета на всём протяжении рассуждения о нем, заменяется ассоциативной схемой мышления, когда каждая последующая мысль связана с предшествующей более или менее случайным образом – по ассоциации (поток сознания, но я бы не назвал это ни магией, ни «автоматизмом»: ассоциативное мышление принципиально ненормируемо и поэтому нерефлектируемо; потому-то оно и ощущается как свободное). Из этого вытекает остальное: противоречие самому себе перестает быть запретным, закон исключенного третьего выбрасывается за ненужностью, как и закон достаточного основания. О последнем нужно сказать, что именно он является главным предметом ненависти «свободно мыслящих людей», не желающих ограничивать свои мысли никакими наперёд и кем-то (не ими) заданными основаниями.

Именно этим объясняется стиль последних произведений В. Розина – это комментарий – свободные мнения по свободно выбранному предмету. Может ли комментарий быть учебником? Здесь всё зависит от понимания целей обучения: комментарий может научить только комментировать. Для В. Розина этого, похоже, достаточно для (само)познания: комментарий плюс рефлексия, т.е. комментарий комментария (как у Бердяева).

4. Из этого вытекает новая типология личностей: сейчас есть основания разделить их на два типа – те, которые прямо или косвенно, но сознательно, заняты той или иной конкретной практикой, связанной с решением проблем материального и организационного выживания и жизнеобеспечения человека; и те, которые решают проблему собственного психообеспечения (в состав средств решения этой проблемы входят все, кроме коммуникативно-рефлексивных).

Ведь именно в коммуникации господствуют внешние нормы (например, моральные, и вообще чужие ценности); именно через коммуникацию в сознание личности вторгаются несвойственные для неё проблемы, например, требования изменить себя, чтобы соответствовать чужим нормам. «Свободная» личность не может этого допустить, не потеряв свою «свободу». Поэтому авторитарные личности стремятся подчинить себе коммуникацию, а пассивные стремятся уйти от коммуникации совсем или ограничить её теми, чьё сознание сходно с их сознанием и не несёт противоречий (схема формирования сект любого рода). Ни первые, ни вторые не думают о развитии коммуникации, как средстве решения коллективных, общественно значимых проблем (как это делал ГП). Поэтому когда В. Розин пишет (в своей «Методологии с ограниченной ответственностью»; далее – «статья») о важности глобальных проблем, это выглядит как формальная, но обязательная, оговорка: он, как это видно из его произведений, как типичный постмодернист, считает духовные проблемы главными и важнейшими, подлежащими первостепенному решению, и сферу духовного главным предметом исследования методологии и философии. Он может возразить, что это не так. Но нетрудно показать обратное: если он не отрицает важности решения коммуникативных (экономических, социальных, социокультурных и др.) проблем, то непонятны его претензии к ГП по поводу ограничения свободы личности: ведь ясно, что любое решение этих проблем связано с сознательным ограничением личностью своей свободы (пресловутая проблема соотношения свободы и необходимости). Если он считает (как типичный русский интеллигент), что решение проблем в сфере духовности автоматически обеспечит решение всех прочих проблем, то здесь мы имеем дело именно с безответственным человеком как социокультурным типом (стремящимся обосновать свою позицию любыми средствами). Такого человека, по его собственному определению самого себя, нельзя призывать к ответу, с таким человеком нельзя иметь дела вообще, тем более – спорить, выставлять ему претензии, вызывать к барьеру.

Для такого человека проблема понимания никогда не рассматривается как коммуникативно симметричная – ведь при этом надо выходить в независимую рефлексивную позицию, обосновывать её, опираясь на объективные, социально и культурно значимые нормы, а всё это ограничивает свободу личности.  Поэтому В. Розин и пишет в своем ответе Г. Копылову («Кентавр», 34): «Мы понимаем других, как мы можем понять, то есть в своей системе». Это выглядит очень самокритично, но не следует делать ошибку, предполагая самокритичность в В. Розине. Ведь «работа» такого «понимания» возможна только в режиме экспансии его позиции, когда коммуникант соглашается  с ним, например, в результате победы в споре, или в режиме самосохранения. Но зачем вообще спорить? Проще найти изначально согласного. В наше время это нетрудно; и вот: группа из 5-10 человек – и проблема коммуникативной состоятельности решена.

5. Из этого и выводится онтология «мысли-встречи-события». Звучит внушительно. Но на деле это означает всего лишь неожиданное совпадение моей мысли с другой (неважно, чьей и откуда), – это и встреча и событие. Ведь если моя мысль не совпадает с другой, это, конечно, встречей считать нельзя. А если совпадает, то такая радость вполне заслуживает наименования «событие», в отличие от несовпадения, которое только порождает проблемы. Поэтому нужно вычеркнуть все несовпадения (и с ними все противоречия, и все противостояния, и все вытекающие из них проблемы) из онтологии мышления, и мы получим идеал мышления по В. Розину (и по Бахтину, и по Фихте и т.д.), – внутреннее спокойствие. Насколько я помню, ГП называл такие формы мышления «вырожденными», и, похоже, анализ таких форм становится актуальным (только некому его пока делать).

В статье В. Розин, говоря о четвертом, складывающемся уже в настоящее время социальном проекте, о «переводе цивилизации на путь контролируемого и безопасного развития»,  задает «сакраментальный вопрос – удастся ли этот проект реализовать без прохождения "точки Конца Света"?» «Сакраментальность», а не просто практичность (в смысле недопущения «Конца света») такого вопроса для В. Розина (как форма сарказма) выдает его циничность: кажется, он хочет быть правым и тут. Но чего именно он хочет: чтобы люди поняли опасность ситуации или чтобы они поняли его правоту? Здесь есть тонкая разница, которую он, похоже, не ухватывает.

Там есть место, впечатляющее своей объективностью: «Другая современная ситуация, требующая критической рефлексии – неразличение персональной и социальной реальности, а также знаний в функции продуктов и средств мышления и как задающих реальность. Гипертрофированное и эгоцентрическое развитие современной личности и понимание реальности, как существующей безотносительно к культуре, деятельности и познанию, обусловливают толкование персональной реальности в качестве социальной. Дальше, поскольку персональных реальностей столько, сколько мыслящих личностей, социальную реальность приходится редуцировать к языковым играм и локальным (персональным) дискурсам». Это как будто прямо про него, но мысль та, что все такие. Вроде всё правильно, и это весомый аргумент в пользу позиции В. Розина. Но стоит всё же задать вопросы: насколько закономерна и необходима «ситуация неразличения персональной и социальной реальности»? Это что – неизбежность нашего социального бытия? Тогда из какой закономерности она вытекает? Действительно ли социальная реальность навсегда превращается в игровую (кстати, для кого)? Или это всё-таки в воображении В. Розина и остальных постмодернистов, а история вернётся к жизненным формам? Мы привыкли думать, что жизнь – не игра, потому что слишком часто игровое отношение к жизни  приводило к гибели целые народы. Так что прежде, чем делать такие выводы, В. Розину следует раньше решить, хочет ли он, чтобы «игрушки цивилизации» погубили человечество, или нет. Если да, то его остаётся только исследовать. Если нет…, но это вряд ли, т.к. это лишает его позицию смысла: ведь постмодернисты не выносят «необходимости» и «закономерности», они для них – проявление несвободы. Но может быть, он задумал реально остаться в стороне? Тогда уж нам придется решать, как относиться к перебежчику к инопланетянам. А пока он, по отношению к этим вопросам, ни то, ни сё.

Тем более, что, рассуждая (в «Кентавре») о возможности для методологов объединиться и указывая на тот факт, что «давно уже нет общей для всех коммуникативной мыследеятельности, зато есть отдельные группы методологов, отдельные методологизирующие личности», он видит в качестве единственной возможной причины объединиться только некую глобальную катастрофу. Это так же пример постмодернистского цинизма, поскольку ясно, что в случае такой катастрофы объединяться будет уже поздно. А если он считает, что именно такая ситуация гарантированно заставит людей обратиться к методологам (т.е. лично к нему) за помощью с предоставлением власти и т.п., то это просто проявление детской досады на невнимание других.

(Кстати, некоторые постмодернисты считают и «факт» проявлением несвободы и желают от него избавиться. Для этого они закрывают себе глаза. Но от нежелательного факта можно избавиться и другим способом – изменив его. Но это требует от постмодерниста слишком много усилий.)

6. Между тем, причины возникновения разобщенности в методологическим движении достаточно банальны: это и построение собственного мировоззрения (позволяющего человеку самостоятельно судить обо всём и самому отвечать на любые вопросы), и социализация и институализация методологов (реализация экономической и социальной самостоятельности), и выход учеников в корифеи и учителя (реализация интеллектуальной самостоятельности), и осознание собственного направления как важнейшего среди других (реализация личной уникальности),  и – самое главное в нашем случае – «психообеспечение», (т.е. достижение психологической самостоятельности, когда не нужно уже в каждый момент думать: «А что на это скажет ГП?», и никогда не быть уверенным в его положительной реакции). Все эти формы самостоятельности требуют постоянной поддержки, особенно последняя: приятно сознавать, что ГП уже никогда не будет навязывать свои взгляды (поэтому-то В. Розин и повторяет каждый год в очередной статье, что ГП не уважал-де свободу личности). Человека, до сих пор озабоченного своим «психообеспечением», стоит только пожалеть.

В. Розин пишет: «Необходимо же честное исследование и готовность идти на изменение собственных представлений, если, конечно, они перестают работать. А они всегда перестают, если не законсервировать собственную мысль и решать новые задачи». Как это понимать, по отношению к нему самому? А вот как: учась рефлексии в школе ГП, В. Розин всё время чувствовал, что методы ГП, хотя и развивают, но не решают вполне проблему «психообеспечения»; пока он учился, он не кричал об этом, но после смерти ГП, в условиях разброда и «демократии» он смог, наконец, сказать во весь голос своё наболевшее, открыто подвести под него «философскую», «культурологическую», «методологическую» и т.д. базу, разрабатывать «новое направление». Бог ему в помощь! Успех его дела будет определяться количеством людей с таким же сознанием. А наше дело – создавать условия для формирования нормального сознания.

7. Позиция В. Розина лучше всего выражена им в афоризме: «Когда мы по-настоящему нужны себе, мы нужны и другим». Но кто же это такой – «человек, не нужный себе»? Очевидно, это – несамостоятельный, не уверенный в себе, страстно желающий заслужить похвалу со стороны и ненавидящий себя за это человек. Видно, В. Розин когда-то сам был таким и до сих пор делит всех людей на две части: тех, которые до сих пор находятся в таком положении, и тех, которые его преодолели и стали самодостаточны. Понятно, что любой человек из второй группы (каковым, очевидно, теперь считает себя В. Розин) вызывает острый интерес у любого человека из первой (особенно среди студентов). В. Розин видит в этом достаточное основание своей состоятельности: «стал востребован как методолог» (т.е. заказчики его так называют); его приглашают в «философские проекты и сборники» (ведь он – «раскрученная» фигура) и т.д. Против этого нельзя ничего сказать, тем более, что В. Розин уважительно отзывается о своих коллегах-методологах, выросших в «настоящих, крепких мыслителей», хотя и пошедших своим путем, реализуя «своё понимание методологии, мышления, социальных проблем». Не хочет он ссориться и с Вами, по его мнению, не вполне понимающим его (и мне кажется, это действительно так).

Между тем, он чётко определяет и оценивает сам себя: «Я себе интересен и нужен, если живу не только в горизонте обыденности, но и в реальности Истории, Культуры, Духа, однако, живу именно я, а не мой учитель, или методологическая компания. Мышление – дело моей свободы и личности. Однако, если я сумел попасть в названную реальность, то для меня становится естественным и стремление понять другого, предоставить ему полноценный голос, и общение и общие дела». Итак, В. Розин – это не только социокультурный тип, это –  явление Истории, Культуры и Духа. Это неважно, что для него свобода (и ничто другое) является основанием его позиции; что (его) мышление, а не понимание, является  для него самоцелью; что в фокусе его мировоззрения не проблемы выживания людей, которые можно решить только коллективными усилиями; что он проявляет откровенное неуважение к своему учителю, использовав его школу для собственного становления… Это такая у него «Культура» (с «новой нравственностью»). Вы верно сказали: это культура Хама, назвать которую Культурой язык не поворачивается. (Мне вспоминается один ранний анекдот об известном Сапожникове, который однажды подошёл к  ГП после лекции и сказал, что он согласен, чтобы ГП сделал из него методолога, а ГП ответил ему, что в России уже есть методолог, и это сам  ГП. Его продолжением был следующий случай: на поминках ГП в феврале 1994 (в г. Ростове-на-Дону, куда он переехал и где я с ним встретился) Сапожников, в присутствии пяти человек, начал говорить о том, что «пусть мертвые хоронят своих мертвецов», а когда ему напомнили о дураке из сказки, который получил по шее за то, что сказал хоронящим мертвеца: «Таскать вам не перетаскать!», он ответил, что именно этот образ «дурака» есть образец высшей (русской) духовности. Вот ещё тип сознания, заслуживающий анализа.)

Осознание себя культурным явлением – это  хорошо, даже превосходно для тех, кто еще таковым не является. А как относиться к В. Розину другим таким же явлениям (ведь не считает же он себя «Единственным»)? Уважать его за его «Культуру»? Это было бы глупо, т.к. хамство ценится только подростками, в их возрасте, а работать на предотвращение «Конца света» он явно не собирается. Это его дело. А наше –  исследовать это явление (мне понравилась Ваша попытка проанализировать статьи В. Розина и его логику, но этого, конечно, мало – нужно анализировать сознание). Ведь если он относится к покойному ГП, как к предмету исследования, то, согласно закону талиона, и к нему самому можно отнестись так же.

По поводу «ученичества»: не знаю, кому как, но мне не нравится, когда на чьей бы то ни было могиле пляшут его «ученики». Обращает внимание, что В. Розин благоразумно не упоминает собственных учеников. И это понятно: в соответствии с педагогическим принципом «учитель может научить ученика только тому, что умеет сам, или не научить ничему», его ученики, если они у него есть, легко могут сделать с ним то же, что он делает с ГП. Тогда лучше уж не иметь их совсем. В этом свете называние В.Розиным себя «учеником ГП» нужно понимать только как саморекламу.

8. Но какую же перспективу В. Розин видит для себя и методологии? Об этом он прямо говорит в конце своего письма в «Кентавре», цитируя С. Неретину: «…Настало время подлинного монолога… Подлинный монолог необходим, чтобы через вас заговорило мышление». Для В. Розина, очевидно, эти слова являются откровением, но на самом деле Неретина воспроизводит позицию И.Г. Фихте, которая на данном этапе становится все более и более востребованной нашей интеллигенцией, поскольку хорошо соответствует её умонастроениям. Между прочим, Фихте в его время никто не понял (по его же словам), но в наше время, способствующее массовому возникновению такой позиции, её социализация и институализация – явно только вопрос времени. Что же это будет за «институт»? Очевидно, это будет что-то вроде «Клуба пророков от методологии», потому что, видимо, именно пророку свойствен «подлинный монолог». Хорошая перспектива, нужно только уточнить, какие проблемы можно решать с помощью пророчеств? Ведь люди ходят к пророкам, только когда жизнь тяжёлая и неопределённая. Но останется ли она такой навсегда? На это, что ли, надеется  В. Розин?

9. В статье «Созерцание панорамы…» В. Розин пишет: «Сегодня, если методологическое мышление хочет продолжить свой путь, нужно поменять лошадей». Оставляя в стороне хамский смысл этой аналогии, хочу задать вопрос: кто же это может стать современным коренником в методологический запряжке? Ведь он сам говорит о предельном разброде и хаосе среди методологов, объединить которых может только «Конец света». Или он всё же  надеется на создание методологической тачанки, запрягаемой не меньше как четвёркой? Но его письмо в «Кентавре» противоречит такому предположению. Или он имеет в виду изменение направления развития методологии вообще? Но тогда нужно говорить не о запряжённых конях, а о свободном табуне. Скорее, В. Розин просто хотел ещё раз лягнуть ГП, а что делать с табуном – он не знает (разве что посоветовать каждому коню надеяться на себя и свободно бегать по полям, как это делает он).

10. И я подхожу к вопросу, чего же Вы от него хотите и что на деле можете от него получить? Видимо, следует чётко разделить контексты отношения – личный, моральный, педагогический, социокультурный – и определять отношение к В. Розину отдельно в каждом. Смысл этого в том, что не во всех отношениях он плох: как предмет исследования он очень даже хорош. Поэтому нет смысла вызывать его на методологическую дуэль, он никогда не согласится на такое бессмысленное с его точки зрения дело; не стоит с ним дискутировать, и не потому, что он нарушает правила ведения дискуссии, а потому, что для него дискуссия – не его метод деятельности; не стоит выявлять отличия его взглядов от взглядов ГП: он давно отошёл от них и ставит себе это в заслугу (а публике, не читавшей или забывшей труды ГП, это тоже не интересно); в «отстреливании» его текстов тоже мало смысла, пока у него и таких, как он, есть читатели, такие же, как он; не стоит приглашать его «понять», «отрефлектировать», «признать грех» и «покаяться» (то-то смеялся В. Розин, ведь он не может «потерять лица»); не стоит даже упрекать его за его хамство: он считает это («замену лошадей») естественным ходом вещей; не стоит также обвинять его в «диверсионной акции против ММК и против ГП», это только обостряет отношения между группировками, – вообще, не стоит относиться к нему в личном плане, ждать от него каких-то извинений или какого-то изменения его позиции, – не дождётесь.

В. Розин откровенно спекулирует на массовости постмодернистского сознания, не отдавая себе отчета, что такое сознание может существовать, только отрицая (деконструируя) обыкновенное, рациональное сознание и созданные им предметы (ему не нужны «методологические лопаты», т.к. копать оно никогда не будет). Считать возникновение такого сознания и «мышления» новой, прогрессивной эпохой может только недалёкий человек, т.к. реальные проблемы решает только рациональное сознание, решит оно и эту проблему (в истории не раз бывали эпохи активизации мифологического сознания и массового фанатизма). Поэтому следует относиться к В. Розину в научно-исследовательском плане, и на материале исследования этого типа сознания и «мышления» воспитывать подрастающих методологов, расширять их поле самоопределения (тем более, что и В. Розин не собирается стоять на месте). Только это может оправдать весь разразившийся скандал.

 

P.S. Хочу ещё сказать три вещи. Во-первых, всё вышесказанное я целиком отношу и к самому себе, поскольку решаю те же проблемы; во-вторых, я полагаю, что в вышенаписанном я считаюсь с личностью В. Розина не меньше, чем он считается с личностью ГП, когда пишет о нём; в-третьих, это письмо ни в какой мере не предназначено для  полемики с В. Розиным, я не требую и не жду от него никакого ответа, т.к. считаю, что он не может сказать в плане своего самоопределения больше того, что уже сказал.

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44