Рефлексивное управление общественными изменениями и социокультурные институты

Введение

Предложенная В.А.Лефевром концепция рефлексивного управления весьма успешно справляется с анализом класса управленческих ситуаций, в которых управляемый объект имеет собственные цели, отличающиеся от целей управленца. Действия такого «объекта» уже недостаточно представлять по бихевиористским схемам «стимул-реакция». Поэтому базовой идеализацией концепции рефлексивного управления стал конфликт, представляющий собой предельный случай ситуаций описанного типа.

В настоящее время представляется весьма актуальным попытаться приложить аппарат анализа рефлексивных процессов к социальным конфликтам. Эту задачу можно поставить и более широко – как вопрос о возможности рефлексивного управления общественными процессами – через осуществление «планируемых» изменений общественного устройства.

Для управленческой работы с ситуациями общественных изменений необходимо расширение лефевровской концепции рефлексии, в частности, за счет введения в нее понятия социокультурного института. Для агента «планируемых» общественных изменений институты становятся предметом рефлексивного осознания. По отношению к ним ставятся цели на преобразование, разрабатываются доктрины реформирования и т.п. В данной работе намечен методологический подход к рефлексивному управлению общественными процессами, который, по мнению автора, должен быть основан на соединении средств анализа рефлексивных процессов и институционального анализа.

1. Концепция рефлексивного управления В.А. Лефевра[1]

В своей книге [3] В.А. Лефевр поставил задачу вернуть описанию психологических процессов их «духовную феноменологию». Подобный поворот рассмотрения представляется особенно значимым применительно к управленческой проблематике, поскольку психологическое обоснование наиболее употребительных менеджеральных подходов строится на схемах бихевиоризма, представляющих психику как «черный ящик».

Бихевиоризм порождает кибернетические схемы управления, успешно работающие в ситуациях, когда управляемый объект не имеет собственных целей, а лишь реагирует на воздействия управленца. Для анализа принципиально иного типа ситуаций, когда управляемый объект имеет собственные цели, отличающиеся от целей управленца, действия такого «объекта» уже недостаточно представлять по схемам «стимул-реакция».

С ситуациями такого типа, предельным случаем которого является конфликт, справилась предложенная В.А. Лефевром концепция рефлексивного управления. Однако аппарат анализа рефлексивных процессов, успешно примененный к задачам менеджмента и конфликтологии, не менее интересно попытаться приложить к актуальным ныне проблемам управления общественными процессами – таким, как осуществление «планируемых» изменений общественного устройства, реформирование различных сфер политической и хозяйственной жизни, институциональные преобразования и т.п. [13; 14; 18].

Появление концепции рефлексивного управления показало принципиальное ограничение представлений о процессах принятия управленческих решений в предшествующих теориях. Оказалось, что знания об объекте управления, на которые опирается управленец, принимающий решение, подразумевались в этих теориях полученными в рамках естественнонаучной традиции, содержащей в своей основе скрытые доселе постулаты, которые нарушаются в рассмотренной В.А. Лефевром ситуации конфликта.

Преодоление выявленных методологических ограничений оказалось возможно за счет построения другого типа знания – рефлексивного. Объект подобного знания уже не является полностью внешним управленцу: вместо традиционного объекта теперь рассматривается конфликт, частью которого является сам управленец. Однако при рассмотрении подобного объекта вводятся новые постулаты, которые, в свою очередь, могут не выполняться при дальнейшем усложнении объекта.

Поэтому наша первая задача состоит в том, чтобы выяснить условия возможности и принципиальные пределы рефлексивного управления применительно к общественным изменениям. Помимо чисто методологического интереса к установлению границ применимости теорий в духе попперовского фальсификационизма [15], нами движет и вполне практическое стремление если не способствовать успеху реформ, длящихся на постсоветском пространстве уже полтора десятилетия, то хотя бы – и в этом заключается вторая задача - наметить адекватный подход к анализу происходящих общественных процессов. Ведь по сути ни одна из реформаторских программ не достигла заявленных целей.

Ситуация реформирования все время выходит из-под контроля, что по отношению к знанию, на котором основаны реформаторские программы, находится в полном соответствии с выводом В.А. Лефевра о том, что «объект» всячески пытается быть неадекватным знанию о нем, имеющемуся у управленца, «просчитывает» это знание и непрерывно «уходит» от него, делая его неверным.

Наиболее красноречивый пример подобного «злонамеренного» поведения объекта управления дает реакция бизнес-сообщества на новеллы в налоговом законодательстве, но данный вывод, по мнению автора, правомерно распространить и на современные российские реформы в целом. При этом либеральные реформаторы признают незыблемость основных прав и свобод, закрепленных в Конституции, сохраняя за гражданами, а также негосударственными предприятиями и организациями автономию.

Но объект управления, за которым признается автономия, неизбежно будет проявлять самодеятельность, «злонамеренную» по отношению к замыслам управленца - во всяком случае, в тех областях жизни, на которые не распространяется сфера действия прямых приказов власти. Если исключить из рассмотрения также весьма ограниченную сферу, где можно управлять макроэкономически (опираясь на бихевиористскую схему «стимул-реакция»), то останется область, в которой управлять ходом общественных процессов если и можно, то только рефлексивно.

При наличии весьма успешных технологий рефлексивного управления в рамках маркетинга и предвыборных компаний  [19] можно констатировать, что в процессах реформирования общества рефлексивное управление не выходит за пределы локальных PR-акций. Вот здесь и возникает вопрос об условиях возможности и принципиальных пределах такого управления.

2. Условия возможности и пределы рефлексивного управления

Концепция рефлексивного управления подразумевает, что «объект» не лишается свободы воли, но в процессе выработки решения принимает основания, позволяющие ему как бы дедуктивно «вывести» решение, предопределенное управленцем.

Подобные схемы основаны на понимании рефлексии, являющемся расширением ее традиционного философско-психологического понимания как способности осознавать себя, отдавать себе отчет в ходе своих мыслей и действий, способности контролировать их. В понятии рефлексии, предложенном Лефевром, все перечисленные способности относятся управленцем не только к себе, но и к тому «персонажу», которым он пытается управлять.

Рассматриваемое понятие рефлексии само основано на ряде допущений:

(а) сознание, «отражающей способностью» которого является рефлексия (Лефевр использует метафору зеркал), схематизировано как плоское «табло», лишенное измерения глубины (так, ему не может быть приписано ни экзистенциальное измерение, ни глубина исторического понимания – это tabula rasa, чистое пред-ставляющее сознание, неспособное понимать другого, а могущее лишь «принять его в расчет» [1; 17]);

(б) «разум» управленца и «объекта» должны быть «одной природы», относиться к одному типу рациональности или к таким типам, чтобы управленец мог понимать и «просчитывать» управляемого (рефлексивное отношение может сопоставлять и взаимно отображать лишь однородные содержания сознания; например, если сознание управленца построено по модели «представление о плацдарме – цель – доктрина», то и содержания сознания «объекта» будут реконструироваться по той же модели);

(в) «объект» должен быть либо единым, либо популятивным, т.е. представлять собой множество однородных объектов, удовлетворяющих условию (б).

Применительно к общественным изменениям нетрудно убедиться, что все три допущения нарушаются.

Так, общество можно рассматривать как единый объект лишь на очень высоком уровне абстракции, отвлекающемся от автономии индивидов. А общество, состоящее из индивидов, наделенных правами и свободами – гражданское общество – можно рассматривать как множество однородных объектов лишь при условии его монокультурности и лишь в стационарной ситуации. В ситуации же общественных изменений мы обычно сталкиваемся с гетерогенным набором «объектов», живущих в разных исторических эпохах и/или относящихся к разным культурам. Гетерогенность набора объектов нарушает условие однородности (в).

То, что объекты отделены друг от друга и от управленца культурной и/или исторической дистанцией, приводит, во-первых, к различию присущих им типов рациональности - то есть нарушению условия (б), - и, во-вторых, к непригодности «таблоидной» схематизации сознания и необходимости рассматривать его как действенно-историческое[2]. Тем самым не выполняется и допущение (а).

3. Социокультурные конфликты и стабилизирующая роль институтов. Социокультурные институты как гитики[3]

Ситуации общественных изменений (со сдвигами и преобразованиями социальной структуры или иными вариантами нестационарной динамики), особенно в условиях мультикультурализма, порождают социальные и культурные конфликты. Как показывает исторический опыт последних десятилетий, эти конфликтные ситуации не идут «вразнос» и становятся разрешимыми лишь тогда, когда имеются (или удается создать) адекватные социокультурные институты[4], способные выполнить функцию стабилизации общественной динамики.

Такая социальная функция институтов становится возможной благодаря наличию у них направляющих идей [12, С. 266, 361-364], посредством ритуально-символического оформления связанных с формальными процедурами, которые осуществляются воплощающими данный институт учреждениями [4, С. 10-11; 8, С. 16-17; 9, С. 348]. Направляющие идеи задают базовые принципы построения институциональных процедур, применяемых в том числе и для разрешения социальных конфликтов. И, напротив, при осуществлении этих процедур стороны конфликта через обращение к принципам явно или неявно апеллируют к направляющим идеям, т.е. осуществляют социальную рефлексию. Поэтому инструментарий для работы с подобными ситуациями должен представлять собой синтез средств анализа рефлексивных процессов и институционального анализа.

Для построения искомого синтетического аппарата необходимо дополнить конструкцию конфликта, предложенную В.А. Лефевром. В состав элементов ситуации «социокультурного конфликта», помимо «плацдарма», сторон конфликта, табло сознания и «операторов осознания», необходимо включить также социальную коммуникацию и мышление.

Введение в рассмотрение конфликта социальной коммуникации позволяет учесть специфику взаимодействия сторон социальных и культурных конфликтов. Но как только мы предполагаем, что стороны начинают не только осознавать (на табло), но и обсуждать (в коммуникации) процедуры и принципы разрешения конфликта, приходится предположить, что в поисках компромисса они реконструируют и переконструируют эти процедуры и принципы, обосновывают их путем апелляции к различным направляющим идеям, требуют применения заложенных в воплощающие эти идеи институты социальных и культурных норм - т.е. осуществляют мышление.

Для сознания каждой из сторон конфликта направляющая идея выполняет функцию предельной рамки. Если стороны относятся к одной культуре и не исповедуют диаметрально противоположных взглядов на общественные изменения, их диалог будет вестись в рамках замкнутого комплекса направляющих идей, и в конечном счете они придут к компромиссу по поводу принципов, а затем и процедуры разрешения конфликта. В итоге это заставит их признать и полученное в результате исполнения процедуры решение (например, приговор суда). Тем самым конфликт будет локализован, а ситуация сведена к стационарной, в которой комплекс направляющих идей устойчив и задает основание стабильности как общественного сознания, так и «плацдарма» (за счет связки сознания через идеи с процедурами): общество живет в рамках данного комплекса идей.

Таким образом, стабилизирующая функция институтов основана на их построении как гитик, т.е. систем, воспроизводящих устойчивые саморефлексивные состояния общественного сознания[5]. Рефлексия в таких состояниях приводит не к изменению системы, а к оправданию существующего положения дел за счет обращения к рамочным направляющим идеям, полагаемым «вечными», «священными» и т.д. Иначе говоря, идеи, задающие предельные рамки рефлексии общества и его отдельных представителей, имеют статус культурно-безусловных, чему способствует также их закрепление в символизме, характерном для данной культуры [4, С. 11; 8, С. 16; 9, С. 348-349].

Другое дело – ситуации кросс-культурного взаимодействия, а также столкновения субъектов, несущих на себе разные проекты общественных преобразований. Здесь мы уже не можем вынести за скобки структурирующий табло сознания комплекс направляющих идей и культурные основания (институционально признанные «духовные опоры») его принятия. Ведь у каждой из сторон конфликта будет свой комплекс идей, выступающих для нее как своего рода априорные формы, и мы уже не можем представлять сознание как простое отражающее табло.

Поэтому нужно представление о мышлении, способном к полаганию идей, способных структурировать и переструктурировать табло сознания, и притом полаганию не индивидуальному, а осуществляемому в контексте социального действия, коммуникации, аргументации в свою пользу и поисков компромисса. Иными словами, необходимо представление о социально-организованном мышлении.

4. Социально-организованное мышление

Идея социальной организации мышления основывается на опосредованном характере процессов его разворачивания, осуществляемого коллективно. При этом предполагается, что индивидуальное «думание» – это еще не сам процесс мышления, а лишь одна из предпосылок его осуществления.

Для того, чтобы результат такого «думания» – мысль – приобрела социально-значимое содержание, необходимо, чтобы она была выражена посредством некоторого «общего языка». Общего – в смысле интерсубъективной приемлемости этого языка в круге тех, для кого данная мысль должна иметь значение. «Общий язык» выступает той формой, в которой содержание мысли может быть не только «высказано», но и присвоено адресатами данного высказывания, и – независимо от согласия с истинностью, правильностью, уместностью - помещено в контексты коммуникации, социально-значимого действия и т.д.

В отличие от порождения единичной мысли (его можно назвать актом мышления), процесс мышления подразумевает «членораздельное» разворачивание некоторой последовательности мыслей - дискурса[6]. Дискурсы, выстраиваемые с претензией на «объективность», имеют своим адресатом всех и каждого, что порождает определенные логические требования и к «общему языку», и к упорядоченности высказываний, формулируемые в виде ограничений на содержание высказываний (самотождественность, непротиворечивость и т.п.), а также в форме правил вывода.

Всеобщие логические ограничения и правила, а также менее общие (применимые лишь к определенному классу проблем), но сходные по функции упорядочивания процесса мышления схемы и формальные процедуры принадлежат уже не отдельному индивиду (как акты мышления), а всем, кто «включен» в процесс мышления. При этом логические связи, схемы и формальные процедуры могут соединять в дискурсивные последовательности мысли, высказанные различными людьми, становящимися в этом случае участниками коллективного процесса мышления.

Соответствующий коллектив людей использует некоторый «общий язык», логические правила, схемы, процедуры и т.п. как средства организации общего для них процесса мышления. Иными словами, процесс коллективного мышления опосредован, т.е. организован с помощью этих средств, без которых невозможно согласованное протекание процесса. При этом сами средства имеют интерсубъективный (т.е. надындивидуальный) социально-значимый характер, что дает право называть опосредуемый ими коллективный процесс мышления социально-организованным [4, С. 11-12; 8, С. 18; 9, С. 445-449; 5, С. 132-133; 6].

5. Пространство социальной коммуникации, процессуализация институтов и «логика процедуры». Схема институционального опосредования

Можно выделить два важных типа опосредования социально-организованного процесса мышления: семиотический и институциональный [4]. В первом случае по отношению к участникам процесса посредник имеет форму внешнего предмета – знака – выступающего как «социальная вещь».

Если процесс мышления осваивается и присваивается отдельным индивидом, то от социальной природы знака можно абстрагироваться. Однако совсем не так обстоит дело в том случае, когда знаки объединяются в систему языка, выступающую как коммуникативная среда, которую уже нельзя рассматривать в качестве внешнего предмета.

Субъект должен «входить» в коммуникативную среду как в некое пространство, в котором дискурс подчиняется не только логическим регулятивам «чистого разума», но и требованиям социальной коммуникации, что позволяет говорить о «мыслекоммуникации» [20] или «коммуникативном разуме» [16, С. 189-190; 21]. Формами организации дискурса коммуникативного разума, помимо знаковых и грамматических форм системы языка, логических правил, схем и т.п., выступают также социальные нормы, группирующиеся в институты – как комплексы взаимосвязанных норм, регулирующих относительно самостоятельную совокупность общественных отношений или какие-либо их компоненты, свойства[7].

Если социальные нормы и институты рассматривать по отношению к «изолированному индивиду», то они, как и знаки, могут быть представлены в качестве внешних предметов, которые основатель институционализма М. Ориу называл «институты-вещи» [12, С. 114-115]. Однако помимо них существуют еще и «институты-корпорации» [12, С. 115-116] – пространства, содержащие набор связанных процедурами формальных мест-ролей, отношения между которыми нормированы процессуальными правилами.

Можно сказать, что институты-корпорации выступают как процессуализация институтов-вещей, раскрывающая и материализующая их внутренний смысл в пространственной форме взаимодействия «персонажей» как процессуальных фигур, «ходы» которых регламентированы системой формальных процедур [4, С. 10; 8, С. 16-18; 9, С. 440; 12, С. 159-164].

По сравнению с институтами-вещами институты-корпорации представляют собой принципиально иной тип посредников. Как это видно на примере состязательных институтов правосудия и законотворчества, в случае институционального опосредования социально-организованный коллективный характер процесса мышления принципиально неустраним.

В состязательных институтах в каждый конкретный момент интеллектуальные функции мышления, понимания, рефлексии и т.д. так распределены между участниками коллективного процесса, что вклад любого из участников является принципиально частичным, и субъектом мышления оказывается не человек, а институт [4, С. 11-12; 8, С. 16-18; 9, С. 445-449; 5, С. 133; 6]. Приговор выносит суд, закон принимает парламент – причем процедура, соорганизующая мыслекоммуникацию участников в единый процесс, может рассматриваться как «логика, вынесенная вовне» [10, С. 6-7].

Полная схема институционального опосредования, в рамках которой реализуется эта логика, такова: конфликт в его «естественном» состоянии – институциональное (пере)оформление конфликтной ситуации – коммуникация сторон в пространстве состязательного института по «логике процедуры» - регулятивное действие института, присоединяющее к исходной ситуации «идеальную добавку» – сдвижка конфликтной ситуации[8].

6. Коммуникативные форумы. Гражданское общество как пространство социально-организованного мышления

В более общем случае применительно к рефлексивным процессам вокруг социальных и культурных конфликтов можно говорить не о состязательных институтах, а о «коммуникативных форумах» [9, С. 305-308; 5, С. 133], часть которых организована как состязательные институты с четким процессуальным регламентом (суд, парламент), другие же имеют форму «более свободных» публичных пространств. Примером могут служить салоны, которые в XVIII веке служили основным пространством существования философских споров, причем таким, который придавал этим спорам социально-политическое значение в национальном и даже европейском масштабе. Как заметил Ю.М. Лотман[9], в XVIII веке «философия была реальным правительством Европы. Короли дрожали перед философией». Этой роли философии соответствует движение идей по цепочке коммуникативных форумов: салон, кафе, клуб, политическое общество, конвент.

Применительно к одному из важнейших правовых институтов – суду – представления об институциональном опосредовании можно развернуть в схему правового пространства состязательного суда (слой событий и свидетельств; слой суждений и интерпретаций; слой квалификаций и обоснований) [8, С. 18-19; 9, С. 449-451]. Вокруг парламента, понимаемого как состязательный институт, взаимодействующий с другими «институциональными компонентами» государственной власти в рамках права, образуется сходное по структуре политико-правовое пространство (слои политических событий, политической коммуникации и легитимизации) [8, С. 21-22; 9, С. 462-467].

Данный принцип изоморфности структур политико-правового пространства и пространства состязательного суда можно распространить и на устройство других коммуникативных форумов и публичных пространств, в которых манифестируются интересы различных единиц гражданского общества.

Коммуникация в гражданском обществе не управляется из какого-либо единого центра и осуществляется одновременно во множестве независимых точек. Возникающие конфликты интересов разрешаются за счет введения социальных норм состязательным путем. Носители сталкивающихся интересов либо приходят к компромиссу в дискуссии на том или ином «коммуникативном форуме», либо «расходятся» по разным форумам и проблема переносится на уровень конкуренции между ними. А поэтому разворачивание дискурсов в пространстве социальной коммуникации опосредовано социальными нормами и институтами, в том числе состязательными.

И хотя на высказывание мыслей в гражданском обществе нет принципиальных социальных ограничений, мышление в коммуникативном пространстве становится социально-организованным. Иначе говоря, гражданское общество может рассматриваться как пространство социально-организованного мышления, «учреждающего» предельные рамки собственной рефлексии путем полагания направляющих идей институтов, образующих базис социальной организации.

При разворачивании дискурсов в этом пространстве задействуются оба отмеченных выше типа опосредования - семиотический (через поиск общего языка и формирование коммуникативной среды) и институциональный (через воплощение направляющих идей в институтах и реализацию схемы, описанной в п. 5) – которые теперь можно понимать как два аспекта процесса социально-организованного мышления в гражданском обществе, выделяемые двумя различными подходами.

Включение этих аспектов в состав элементов ситуации «социокультурного конфликта» позволяет расширить наше понимание его «плацдарма» (через представления о состязательных институтах и коммуникативных форумах), сторон конфликта и табло сознания (через представление о «направляющих идеях», задающих предельные рамки осознания общественной жизни) и «операторов осознания» (через представления об институте как «гитике» и возможности полагания социально-организованным мышлением новых «направляющих идей»).

Литература:

1. Гадамер Х-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М.: Прогресс, 1988;
2. Кун Т. Структура научных революций. - М.: Прогресс, 1977;
3. Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. Издание третье - М.: Институт психологии РАН, 2000;
4.  Марача В.Г. Исследование мышления в ММК и самоорганизация методолога: семиотические и институциональные предпосылки // Кентавр. 18. 1997;
5. Марача В.Г. Рефлексия в ситуации конфликта и социокультурная динамика: институты как гитики и представление о социально-организованном мышлении // Рефлексивные процессы и управление. Тезисы III Международного симпозиума 8-10 октября 2001 г., Москва / Под ред. А.В.Брушлинского и В.Е.Лепского. – М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2001;
6. Марача В.Г. Структура и развитие науки с точки зрения методологического институционализма // Кентавр. 33. 2004;
7. Марача В.Г. Условия возможности и пределы рефлексивного управления применительно к общественным изменениям // Рефлексивное управление. Тезисы международного симпозиума 17-19 октября 2000 г., Москва / Под ред. А.В.Брушлинского и В.Е.Лепского. – М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2000;
8. Марача В.Г., Матюхин А.А. Социокультурный анализ политико-правового пространства // Научные труды «Адилет» (г. Алматы). 1999. №1(5);
9. Матюхин А.А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Алматы: Высшая школа права «Адилет», 2000;
10. Мусхелишвили Н.Л., Сергеев В.М., Шрейдер Ю.А. Ценностная рефлексия и конфликты в разделенном обществе // Вопросы философии. 1996. №11;
11. Общая теория права. Учебник для юридических вузов. 2-е изд. / Под общ. ред. проф. А.С. Пиголкина. – М.: Изд-во МГТУ им. Н.Э. Баумана, 1996;
12. Ориу М. Основы публичного права. – М.: Изд-во Коммунистической академии, 1929;
13. Попов С.В. Методологически организованная экспертиза как способ инициации общественных изменений // Кентавр. 23. 2000;
14. Попов С.В. Методология организации общественных изменений // Кентавр. 26. 2001;
15. Поппер К. Логика научного открытия / Поппер К. Логика и рост научного знания. - М.: Прогресс, 1983;
16. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и интервью. – М.: АО «KAMI», 1995;
17. Хайдеггер М. Европейский нигилизм / Хайдеггер М. Время и бытие. – М.: Республика, 1993;
18. Чин Р., Бенн К.Д. Основные стратегии осуществления изменений в человеческих системах // Кентавр. 1991. №1;
19. Шампань П. «Делать мнение»: новая политическая игра. – М..: Socio-Logos, 1997.
20. Щедровицкий Г.П. Схема мыследеятельности – системно-структурное строение, смысл и содержание / Щедровицкий Г.П. Избранные труды. – М.: Школа культурной политики, 1995;
21. Habermas J. Faktizitaet und Geltung. Beitraege zur Diskurstheorie des Rechts und demokratischen Rechtsstaats. – Fr. a. M.: Suhrkamp, 1992.