eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

Методология ММК и этика - 1

Сазонов Б.В.

«… То спор славян между собой!»

Поводом к написанию этих заметок послужили обсуждение доклада В.М. Розина в Институте философии по истории ММК и перспективам методологии (сентябрь-октябрь этого года), а также Интернет-дискуссия между несколькими активными участниками современного методологического движения, захвативших и последний этап жизни ММК. Дискуссия носила достаточно интимный характер, свободно обращаясь к жанру гротеска в оценках и методологии и участников дискуссии. Но именно эта свобода позволила в острой форме сформулировать ряд топик сознания современного методологического сообщества, которые я, в силу своей истории, не могу принять. Суть дела, однако, не в моем личном отношении и в моей личной истории, а в том, что в эти топики, как мне представляется, символизируют потерю важнейшей части «живой» деятельности Кружка, не сводимой к «публично-текстовому» наследию и не воспроизведенному в живой деятельности современного методологического сообщества. Поэтому я позволил себе включиться в эту дискуссию и отнестись к некоторым высказанным в ней тезисам, но «обезличив» ее и сведя всех участников к одной фигуре «Дискутанта». 

Уже на начальных этапах жизни Кружка и, далее, на протяжении всей его жизни рефлексия собственной деятельности, проблематизирующая ее смысл и средства и задающая новые цели, была рамкой непременной процедуры его самоопределения: осенние сессии различных Комиссий и Семинаров чаще всего начинались с многосерийного доклада ГП, подводящего итог работы прошлого периода и открывающего новые перспективы.

В поднятых же дискуссиях участники не столько уточняют свои методологические позиции, сколько намечают интерпретации методологического движения, начатого ММК. Думаю, что жанр дискуссии выбран точно – он отражает состояние перманентного кризиса методологического сообщества, которое, тем не менее, хочет остаться методологическим.

Моя попытка выдержать этот жанр дискуссии неожиданно для меня самого вывела на первый план проблемы этики, которые до того представлялись мне несущественными. Значимость и сложность этих проблем не позволили мне ограничиться обменом репликами, и я вынужден прибегнуть к статейной форме, точнее, к форме развернутых тезисов. 

ММК или сообщество.

Начну с первого тезиса, открывающего дискуссию: «ММК – это сообщество, объединенное на базе основных идей и работ Г.П. Щедровицкого, уважении к выдающемуся мыслителю ХХ века».

При этом остается не проясненным, что имеется ввиду под термином «ММК-сообщество»: то ли это тот конгломерат, который образовался после распада (если угодно, завершения) ММК и сохраняет нечто от Кружка, а нечто утерял и приобрел, то ли все названные характеристики и проблемы универсальны по отношению к истории методологического движения, включая его современное состояние.  С моей точки зрения, ММК и сегодняшнее сообщество, которое называет себя методологическим – исторически разные образования, между которыми пока еще возможно установить не только исторические, но и связи иного рода. (Именно об этом свидетельствует тот факт, что относящие себя к нынешнему сообществу участники дискуссии не находят места для методологического самоопределения, но и не исследуют методологию с позиции внешнего наблюдателя в качестве чисто исторического факта, а интерпретируют ее.)

ММК был живой методологией, действующей по жестким правилам (не путать с жесткостью самого ГП) под неусыпным руководством ГП. Среди этих правил – выдвижение на первое место таких процессов как постановка проблемы исследования и перевод их в задачи, фиксация и развитие средств и методов решения задач за счет их постоянной рефлексии, и все это в контексте объявления и удержания позиций каждого участника обсуждения. При этом все новации, которые благодаря специфике работы ММК порождались с высокой степенью избыточности, проходили фильтр как ГП, так и кружковцев, долго обкатывались в процессах коллективной работы, превращаясь в ее предметы и схемы. С этой точки зрения было невозможным положение, при котором ММК на любом из своих этапов, даже включая игровой, не имел бы четкой и развернутой системы собственных понятий и технологий работы. Поэтому я не могу согласиться с направленным в адрес ММК следующим тезисом Дискутанта: «ММК – не имеет, даже в рамках своего сообщества, устоявшейся системы понятий. Базовые термины не приняты в широкое использование в научных областях знания и в практике социального проектирования. ММК не имеет банка своих специализированных технологий, методы и методики ММК недостаточно технологизированы для широкого практического использования.»)

Если же это утверждение сегодня справедливо как по отношению к пост-ММК’овскому сообществу в целом, так и его частям, то это означает, что оно ни в целом, ни в своих частях не осуществляет методологическую работу. Это то, что ГП называл движением, а его специфика в том, что оно продолжает жить после изъятия своего исторического ядра – методологии в форме ММК. Почему и как живет такое сообщество, можно ли его называть «методологическим» или «имени методологии», в чем его будущее – это особая проблема. Но именно проблема, а не диагноз, поскольку, с моей точки зрения, воспроизводство методологии ММК’овского типа возможно в том числе на базе этого движения. 

С моей точки зрения разложение понятийного и технологического инструментария ММК началось с массовизации Игр, тиражирования «игротехников» и даже «методологов», которые становились таковыми не по профессиональной подготовке, а по закреплению за участником соответствующей функции в какой-то Игре. Многие поигравшие на этих местах далее именовали себя игротехниками и методологами. (Уже после первых игр я высказывал ГП опасения, что ОДИ приведут к профанации методологии.)  

ММК не объединялся на базе основных идей и работ ГП (а тем более уважения к нему как к выдающемуся мыслителю ХХ века), поскольку не только прокламировался, но и был верным по существу тезис, что все идеи и понятийно-методический аппарат ММК является общим достоянием. (А самоуважение членов Кружка как не только носителей, а и творцов Высокой Истины было его фирменным знаком. Если обратиться к постоянно муссируемому пункту об авторитаризме ГП и недемократичности устройства Кружка – при жизни ГП такой слух шел от внешних не-очень-доброжелателей ГП, то я не знаю менее иерархизированного и более демократичного работающего, подчеркну, интенсивно работающего добровольного объединения людей.) Другое дело, что ГП был центром, который удерживал все множество предметов методологической деятельности (за каждым из которых стоял свой коллектив) и постоянно сводил их устно и письменно, как я уже сказал, в некое системоподобное целое – особая работа, которая, в  частности, позволяла другим быть свободными как от удержания методологического целого, так и от мало приятной обязанности писать тексты и полагать, что основной свой вклад они делают в коллективной семинарской работе. (Принцип сродни средневековому и вступавший таки в противоречие с современной ценностью личного авторства. Следуя этому принципу, каждый кружковец легко заимствовал идеи другого, далеко не всегда оговаривая их источник. Но я до сих пор помню несколько эпизодов такого заимствования моих идей и тот неприятный осадок в душе, который от этого оставался.) Писание статей было тем более противно методологической натуре, что не могло удержать тот аромат полифонии и многомерности движения коллективной мысли, которые имели место на удачном семинаре. Публикации ГП, как и его постоянные резюмирующие доклады с этой точки зрения можно рассматривать в качестве обязанности по социализации Кружка, которая включала в себя доведение до общества результатов деятельности Кружка и полемику с оппонентами. Выходы во внешний мир (конференций, симпозиумов и т.п.), как правило, носили коллективный характер, с подготовкой общей стратегией и распределением частных ролей, в том числе распределением задач при написании текстов. ГП мог прямо участвовать в «чужом» тексте. Так, я с большим трудом могу считать себя автором первой публикации в известном в свое время сборнике работ по неопозитивизму.

Противопоставляя ММК и современное методологизированное сообщество, я сосредоточусь на том, что собой представляла методология периода ММК.

Социальная и профессиональная установки ММК с точки зрения этики

О том, что методология не только не имеет этической позиции, но даже агрессивно внеэтична, является чистой технологией, которую каждый может использовать в своих личных целях, я слышу постоянно. Дискутант пишет: «ММК – это сообщество, в котором доминирует культура интеллектуальных мегамашин, без должного внимания к морально-нравственным и этическим аспектам организации полисубъектных систем». Ветеран ММК В. Розин говорит об указующем по отношению к конкретным дисциплинам персте ГП и добавляет, что к счастью для себя эти дисциплины указаний не послушались, ибо в противном случае они окончили бы саморазрушением. Полагаю, что здесь не просто много путаницы, а прямое непонимание сути методологии.

Напомню, ГП говорил о себе как о человеке, на которого село мышление. Можно добавить – села методология. Таким образом, надо отличать человека, на которого нечто село, и то, что садится. Попробую разобраться в этических проблемах, исходя из этого различения.

Начну с примера, мне наиболее близкого, т.е. с себя и своего отношения с методологией. На философский факультет Московского университета я пришел, не имея никакой склонности к философии и не дочитав ни одной философской книжки – то, что мне попалось под руки, навеяло неодолимую скуку. Моей целью было разобраться в том, где и почему произошла ошибка с социалистической идеей, которая породила советский строй в его состоявшемся виде. К концу первого курса я состоял в некой подпольной организации, входя, правда, в теоретическую ячейку, а не боевую (что не избавило меня от наружного наблюдения). В начале второго курса П. Гелазония, очень близкий к ГП в тот период, знакомит меня с ним. Знакомство (1956 год) началось с длинной прогулки по осеннему Бульварному кольцу и выяснения жизненных позиций. В ответ на мои планы активной борьбы, предполагавшие в том числе лагерные отсидки, ГП сказал, что в «битье фонарей», как он выразился, и тем более в отсидках толку мало. Непродуктивно становиться с той властью, против которой ты хочешь бороться, на одну доску. Надо быть всегда выше нее. Всякие социальные революции начинаются с революций в мышлении – Лютер и Реформация, Энциклопедисты и Великая французская революция, марксизм и Великая октябрьская революция. И в этом смысле я попал в нужное место и нужное время – именно здесь создается новое мышление, которое способно изменить мир.[1]

Замечу, что эта позиция определила наши вполне осознанные отношения с диссидентством. (Говорю в данном случае не только от своего имени, а и от имени ГП, с которым мы неоднократно обсуждали этот вопрос.) Лично я был в хороших отношениях с А. Есениным-Вольпиным  и Павлом Литвиновым, но вслед за ГП полагал, что результаты их деятельности не сопоставимы с их усилиями. Тот же Сахаров оценивался нами как наивный идеалист, который думает, что может изменить что-то в этой власти. Оценивая свою (нашу) прошлую позицию, я по-прежнему считаю ее точной. Для меня ясно, и об этом я писал в своих работах, что разрушение советской систем произошло по организационно-экономическим причинам, а никак не под давлением диссидентской критики – о чем свидетельствует отсутствие их влияния на последующие процессы разграбления имущества рухнувшей империи и построения новых структур власти.

В более академических терминах социальную позицию ММК можно назвать стратегической установкой на управление общественным развитием. Это именно установка, а не, скажем, социальная функция, поскольку методология не занимала чье-то место, а формировала его, исходя из своего постоянно обновляемого понимания механизмов влияния. Быть сверху, управлять социальным целым – это то, что оставалось неизменным и то, что составляет неизменную суть методологической позиции. А то, через что и как осуществляется это влияние, было предметом разработки и развития.

Эта установка на радикальную социальную новацию, не сводимую к стремлению занять то или иное теплое место в социальной структуре, имеет авторство – ГП. (Кстати говоря, среди диссидентов было довольно много фрондирующих, которые думали таким образом получить неплохое место во власти.) Очевидно, что ГП при этом двигало многое, так, близкие к моим мотивы, вполне вероятно что и честолюбие. Однако важно другое – возможность превратить эту установку в социальное действие, в реальный элемент социального целого, если найдутся люди, разделяющие эту установку и поддерживающие это действие (а не использующие его, скажем, в качестве инструмента собственной карьеры).

С этой точки зрения неверен тезис Дискутанта: «Наиболее достоверным во всех конфликтующих между собой интерпретациях истории ММК мне представляется момент, связанный с тем, что можно было бы назвать (методо)логической революцией. Собственно, не важно даже, удались ли она (я пока думаю, что да), или нет – важно уже намерение её совершить. ГП, конечно же, знал, что главный вопрос всякой революции – это вопрос о власти. Также и в том смысле, что она совершается ради власти. Грубо говоря, я утверждаю, что главной целью жизни ГП была власть – власть интеллекта, причем, что очень важно, не только власть мышления (персонально ГП) в интеллектуальной области, но и социальная  власть, власть над людьми.»

Власть означает определенное место в социальной структуре, социальную функцию, которая может быть наполнена разным социальным содержанием. Установка на управление социальным развитием есть нечто принципиально иное, хотя одним из инструментов реализации этой установки может показаться овладение властью.[2] Но как показывает опыт, попытка провести радикальные социальные изменения прежде всего посредством захвата властных мест в сложившейся социальной структуре оказывается иллюзорной затеей, поскольку она накладывают жесткие структурные ограничения на свой властный элемент. С этим столкнулся и ГП, который одно время советовал кружковцам идти в КПСС, чтобы изнутри переделывать эту структуру, забывая свой собственный тезис, что быть свободным внутри нее или находясь с ней в одной плоскости нельзя. А вот делать социальную революцию на пустом месте (не подкрепленную теми же новым мышлением и новой организацией деятельности) ради захвата власти ГП, как следует из моих с ним бесед, не собирался. 

С тезисом о глобальных властных помыслах ГП связан не менее распространенный тезис о его диктатуре внутри ММК. Дискутант пишет: «Отношения внутри Кружка были, насколько нам известно, совсем даже не демократические. От каждого требовалось принятие власти (авторитета) Учителя. Раньше или позже  люди понимали, что они обречены всю жизнь командовать теми армиями, во главе которых он их поставит, т.е. при жизни ГП они будут всего лишь его подчиненными, его «верными нукерами». Поняв это, они либо уходили из Кружка, либо принимали это положение со всеми вытекающими...» Повторюсь, что в Кружке была максимальная демократия, притом, что ГП жесточайшим образом отслеживал исполнение норм методологической работы.[3] (Аргумент достаточно странный в условиях построения современного правого государства! Кто сегодня может сказать, что неумолимое исполнение законов в правовом государстве, дисциплина при проведении в жизнь принятых решений и всяческое преследование нарушителей со стороны властей всех ветвей и уровней является убиением демократии?)   

Социальная установка ММК может оцениваться с разных сторон – проектной осмысленности и реализуемости или еще как-то. Но в том числе ее можно оценивать и с определенной мегаэтической позиции, например, безнравственно даже думать об управлении обществом, еще хуже призывать к его развитию, поскольку это есть изощренная форма соблазнения человечества зловредными мифами, совсем уже плохо загонять общество в ваши проекты, поскольку это очень похоже на советский тоталитаризм. По отношению к либералам такого толка я остаюсь консерватором и по-прежнему исхожу из этической допустимости установки на управляемое общественное развитие. Анализ этой установки, с моей точки зрения, лежит не столько в этической плоскости, сколько в плоскости того, что Маркс называл социальным знанием, опосредованным  социальной практикой. И то и другое не лишены ценностной окраски, но не сводятся к проблемам этики.

С точки зрения социальной практики опыт наших перестроечных и пост перестроечных лет показал, что мышление занимает не столь выдающееся место, как это представлялось ГП в момент нашего знакомства. Роль этого сверх искусственного и элитарного образования оказалась ничтожной в российских социальных переустройствах последних десятилетий. (Высокая оценка мышления, действительно, во многом была продуктом советской эпохи, которая жила под знаменем научного марксистского учения и в которую расстреливали за неверные формулировки в области языкознания. Смена же этой эпохи обошлась без Реформации и Энциклопедиистов. Возможно, что виною этому были философский пароход Ильича в двадцатом году и неспешность методологической мысли ММК.) Деятельностный подход в этом отношении более адекватен, но и он имеет очевидные ограничения – если не в исследовательской, то в конструктивной части. Так, одна из базовых для общественного развития технология коллективной мыследеятельности срабатывает лишь при определенном уровне согласия сторон. Это одна из причин, почему методологический инструментарий в его прагматической функции оказался невостребованным в эпоху пост советских коллизий, когда отсутствовали социальные силы, работающие на общественную идею. Но как бы то ни было, данный исторический опыт проблематизирует управленческую установку ММК, но не отменяет ее (тем более что прагматические ограничения не зачеркивают аналитические способности деятельностного подхода).

Помимо метаэтической оценки прокламируемого социального действия,  деятель, его сообщество должны, в принципе, ставить и постоянно отслеживать проблему собственного профессионализма как внутреннюю этическую проблему.

Приняв определенную социальную установку, социальная группа (созданный ею сгусток деятельности, претендующий стать элементом деятельности) берет на себя ответственность за ее осуществление – будь то религиозная секта, коммунистическая партия или медицинская школа, открывшая очередную панацею. По отношению к медицине этот вопрос худо-бедно решается развитой системой клинической апробации, коммунисты проиграли экономическое соревнование, которое сами же и затеяли, религии ищут чудес, либо же в принципе отказываются от аргументации, апеллируя к чистой вере.     

Методология (именно методология, а не логика и теория мышления) уже с первых шагов жизни ММК решает эту проблему посредством непрерывной ревизии и рефлексии собственных целей, задач, средств и методов работы. Проводя эмпирические исследования и программируя развитие мышления, а затем  и деятельности в науке, в проектной и далее других «внешних» сферах деятельности, она главным предметом делает рефлексию, оценку правомочности и развитие собственного мышления и своей деятельности.

Этика партнерства в деятельностном подходе

Ответственность за собственные мышление и, добавим, деятельность является фирменным знаком ММК на всех этапах его работы – начиная от Содержательно-генетической логики как эмпирической науки, исследующей и конструирующей новое мышление, и включая два последующие. Но начиная со второго, деятельностного этапа перед ММК возникла новая этическая составляющая – взаимодействие с «объектом» своей деятельности (из дальнейшего станет понятным, что методологический визави не подходит под категорию объекта). Для того чтобы показать этические проблемы такого взаимодействия и ответы на них мне придется остановиться на ряде характеристик этого, а также последующего этапов.

Переход на деятельностную точку зрения можно рассматривать и как революционный шаг в деятельности ММК и как эволюцию.

Прежде всего, меня интересует революционный шаг, связанный с именем В.А. Лефевра.[4] На одном из домашних семинаров (к сожалению, не помню его точной даты, но полагаю, что это было не позднее конца 1963 года) В.А. заявил, что ему надоело заниматься такой мало значительной вещью как мышление, а интересует его некий космос, в котором играют, и, в частности, он сам по очень специфическим правилам. Моделью такой космической игры может служить игра «15», в которой надо, по определенным правилам перемещая пятнадцать костей с цифрами, расположить их по нарастающей в коробочке с шестнадцатью ячейкам. Задача всегда имеет решение, алгоритм перемещения может быть описан и он достаточно просты. Однако специфика игры Лефевра в том, что с другой стороны коробочки перемещает кости Господь Бог по своим, неизвестным В.А. правилам и делает бессмысленным знание алгоритма.

Я не стану воспроизводить связанные с этой идеей коллизии в Кружке и историю ее развития. Зафиксирую лишь некоторые результаты, объединенные категорией «Деятельности». (Важно, что все они имеют этическую окраску, будучи «деятельностными» средствами достижения такой цели как управление общественным развитием.[5])

Система, сконструированная Лефевром, получила название искусственной (И-система), и ее специфика заключается в том, что для действующего с нею или внутри нее не может быть сформулирован закона развития системы – в противовес естественной системе (Е-система). Одна из моделей И-системы изображает социум, внутри которого находится познающий этот социум, точнее, законы развития этого социума индивид. Он может рассматривать познанное как Е-законы развития социума, более или менее удачно опрокидывая их на реконструкцию исторической ретроспективы. Однако ситуация парадоксальна, поскольку познанные законы становятся новым элементом социума, меняя его по отношению к начальной ситуации и делая познанные законы недействительными. Любимый кружковцами пример И-системы – марксизм, «познавший» естественно-исторические законы общества и тем самым радикально изменивший ход истории. В качестве примера Е-системы приводилось познание законов вращения Фобоса вокруг Марса:  вновь возникшее знание не меняет закономерностей в системе Марс-Фобос. Могут сказать, что в этом примере речь не идет о познании законов развития. Однако это для уяснения идеи это несущественно, и модельный пример может быть взят из области космогонии.

Такой объемлющей И-системой был признан человеческий социум или, чтобы не принимать на себя груз значений этого социологического термина, Универсум деятельности (как макропространство, в котором разворачиваются совокупности различных деятельностей).

Наряду с понятийным противопоставлением И- и Е- систем и конструированием Универсума деятельности прежде всего в качестве И-системы было принято, что в ходе исторического процесса Универсум деятельности формируется и развивается как И-Е-система. А именно, в процессах деятельности постоянно возникают новые элементы, некоторые из которых исчезают без следа, тогда как другие начинают воспроизводиться, оестествляясь в социуме в качестве устойчивых локальных образований со своими закономерностями. Универсум деятельности развивается, отслаивая устоявшиеся новообразования в виде своих естественных компонентов и надстраивая над ними новые.   

Задача, следовательно, состоит в том, что уметь управлять развитием И-Е- систем. Для их анализа и осуществления шага развития не применимы так называемые натуралистические методы, которые хотя и могут говорить о действительность деятельности и рассматривать ее в схемах деятельности, но описывают ее как Е-систему, как вторую, т.е. созданную человеком, но все же Природу. (Факт вторичности, т.е. то, что в ней нечто создается и меняется с тем, чтобы исчезнуть, субъектная историчность системы не меняет принципов натуралистического подхода.) В качестве инструмента управления такими системами в ММК разработан Деятельностный Подход, суть которого в реконструкции И-Е- механизмов формирования некоторой деятельности и использовании этих механизмов для реализации целей развития. Деятельностный подход, в частности, предполагает определение границ оестествленного искусственного, его способности решать новые задачи, проблематизацию ставшего по отношению к таким задачам, разъестествлении оествествленного, проектирование и конструирование новых средств, релевантных новым задачам, программную организацию совместной работы по конструированию и проектированию, а также реализации проектов в И-Е- среде.

Аналитические и конструктивные возможности Деятельностного подхода оказались очень гибкими и многообещающими.

Прежде всего, он позволяет вести самый разный по масштабу и по содержанию ситуационные анализ и трансформацию деятельности. Методолог способен, в принципе, начать взаимодействие с любой деятельностной позицией, столкнувшейся с проблемами развития – необходимостью сделать следующий шаг и отсутствием для этого адекватных средств. В этом взаимодействии с помощью методолога развертываются: анализ данной ситуации как И-Е- или, что чаще ближе для партнера, как Е-И-, разъестествление оестествленного, проблематизация сложившихся средств с точки зрения новой задачи, куда входит и проблематизация позиции партнера, а возможно и методолога, конструирование новых средств, включая механизмы их применения.[6] (Этот тип работы прежде всего имеют ввиду, когда определяют методологию как способность ставить и решать проблемы.)

Наряду с ситуационным анализом И-Е- идеология открывает другой пласт работы – в оествествленных, сложившихся в виде устойчивых воспроизводящихся систем деятельности образованиях, которые столкнулись в процессах воспроизводства с проблемами развития (в иной интерпретации – которых заставили развиваться и поставили тем самым перед проблемами). В принципе, вопрос о единицах оестествленной деятельности, или вопрос о типах систем деятельности должен был бы поставлен в ММК в качестве одного из главных. Однако этого не случилось, и в качестве исходной ведущей (макро)единицы методологического исследования фигурировала понятийно крайне расплывчатая «сфера деятельности» – науки, педагогики, проектирования, дизайна. (В дальнейшем была разработана другая, специфическая именно для деятельностной парадигмы универсальная (мезо)единица обращения к действительности деятельности – «организованность деятельности». Однако универсальность этой единицы может быть поставлена под сомнение тем, что она, фактически, была сконструирована в результате методологического оснащения проектной деятельности.)

Возможно, что свою роль в этом сыграла трактовка перехода на деятельностные позиции как достаточно органичного шага развития по отношению к Содержательно-генетической логике. Действительно, выстраивая историческую ретроспективу, ММК обнаружил, что всегда занимался именно деятельностью – акцентируя процессы мышления в противовес готовым знаниям, анализируя мышление учащихся как последовательность операций в процессе решения учебных задач, анализируя детские игры и в том числе связи кооперации в процессе игры, строя предмет научного исследования (мышления) в масштабах сферы науки. Фактически, многие единицы анализа (они же – инструменты анализа) перекочевали из Теории мышления в Теорию деятельности без какой-либо критической оценки.

Я в своих работах занимался «системами общественного обслуживания населения» (термин взят в готовом виде в градостроительном проектировании). Однако я всегда испытывал неудобства в связи с неопределенностью границ данной «системы», и до сих пор не имею удовлетворительного ответа на вопрос, что же такое «система деятельности». Понятие «проектирование» в этих работах я вынужден был использовать апеллируя не столько к некоей (мета)сфере (сфера проектирования как родовое по отношению к сфере градостроительного проектирования), сколько к проектному типу деятельности, противопоставляя его типу научного исследования. (Полагаю, что понятия системодеятельностного и типодеятельностного подходов незаслуженно обойдены вниманием методологов.)

Пренебрежение к проблеме единиц деятельности привело также к  тому, что за границами методологического исследования оказались такие важнейшие оестествленные единицы деятельности как социальные институты и социальные организации.[7] Перенесение основной массы методологической работы на Игры, которые по преимуществу решали ситуативные проблемы деятельности, вообще отодвинуло вопрос о единицах деятельностного исследования на задний план.

Специфика Деятельностного подхода сказалась и на специфике теоретических представлений о деятельности, точнее, на способах построения и структуре Теории деятельности. (Специфика последней такова, что говорить о «теории» можно достаточно условно, по крайне мере это не научная теория в классическом смысле слова.)

Я уже говорил, что наличие схем, в которых «изображена» деятельность, еще не говорит о том, что при этом присутствует деятельностный подход – схемы могут использоваться вполне натуралистически. (Та же психология, говорящая о деятельности и оперирующая подобными схемами, остается главным образом натуралистической дисциплиной.)

Методология, сделав собственные средства предметом рефлексивного анализа, критики и развития, включила механизм, который позволяет методы и понятия исследуемой деятельности трансформировать в методы, понятия, схемы самой методологии. Теория деятельности, таким образом, включает в себя методологическое, понятийное и схематическое описание исследуемого объекта (описание деятельности партнера по взаимодействию), а также собственный аппарат методов, понятий и схем. При этом два этих слоя взаимосвязаны, поскольку развитие аппарата методологии происходит за счет заимствований и конструктивной переработки аппарата объекта исследований, а аппарат последнего (решение проблем партнера) может быть развит за счет внесения методологических средств. Эмпирическая методология, тем самым, получает эффективный механизм постоянного развития собственных средств и возможность решать проблемы партнера. Показательным примером такой работы является обращение методологии к «сфере» проектирования (дизайну, градостроительному проектированию) и ассимиляция ее методов и понятий. Развивая проектный инструментарий, методология получила возможность обеспечить шаг развития как для проектного, так и других типов деятельности.

Деятельностный подход и Теория деятельности демонстрируют принципиально иной тип отношений с «объектом» исследования, чем Содержательно-генетическая логика. Логика, ставя целью анализ и нормирование процессов мышления, все же строила свою работу прежде всего на основе текста как объекта эмпирического исследования (реконструируя через него, скажем, такой предмет как «языковое мышление»). В деятельностном подходе далеко не всегда можно говорить об «объекте» исследования, поскольку прежде всего методолог осуществляет взаимодействие с тем, чьи проблемы развития он обсуждает и чьи методы и представления он развивает для того, чтобы осуществить собственный шаг развития. Здесь не срабатывает логика нормирования своего визави из внешней позиции, но приходится занимать так называемую заимствованную позицию, рассматривать проблемы чужой деятельности как свои собственные, соучаствовать в этой деятельности, развивать ее средства, будучи в ней своим и благодаря этому присваивая ее. В этом случае надо говорить о партнерстве. Замечу, что установка на партнерство и взаимодействие не освобождает деятельность партнера от радикальной методологической критики. Но точно также, в процессе взаимодействия не исключена радикальная (само)критика самой методологической деятельности.

Наиболее ярко подобное партнерство проявляется в классических, основанных на методологии Играх, в которых партнер может и должен выходить на уровень взаимодействия с методологом в качестве субъекта Игры, для чего в том числе ассимилируя те или иные методологические и игротехнические средства. 

В заголовке данного параграфа одним из ключевых слов была этика. Однако до сих пор разговор шел о принципах Деятельностного подхода, и это слово не звучало. Тем не менее, я полагаю, что поднятая в этом подходе проблематика партнерства является не только технологическим приемом, а и этической максимой.

Я не могу сказать, что принципы партнерства изначально были положены в основание методологической работы на втором этапе. Напротив, еще в конце шестидесятых годов у меня с ГП были жесткие дискуссии по поводу выстраивания отношений с градостроительным проектированием – нормировать (ГП) или партнерствовать (БС). Фактически тот же спор возник в начале игрового периода – брать на себя ответственность за область деятельности и людей, которые втянуты в Игру (БС) или рассматривать Игру только как материал для методологии (ГП). С моей сегодняшней точки зрения на историю ММК и методологического движения верна моя позиция. Хотя полагаю, что максимализм ГП вызван именно этическим требованием – неукоснительно отслеживать нормы собственно методологической работы, считая все остальное производным.

Вспоминая методологический ригоризм ГП и продолжая тему этики, я должен сделать несколько уточняющих замечаний по поводу методологической формы партнерства. Работа на партнера (который при определенных организационных условиях мог выступать Заказчиком), методология не вела прикладных работ в смысле «прикладывая» своих средств к решению чьих-то задач и не могла выступать в роли простого инструмента для внешнего позиционера. Всякое решение внешних проблем должно было стать прежде всего решением проблем самой методологии, быть ее собственным эмпирическим исследованием. Из этого не следует, как я уже сказал, что методология отказывается от решения проблем других областей деятельности, беря их только в качестве эмпирического материала или, еще резче, паразитируя на них. Работая с эмпирическим материалом, она активно ассимилирует и развивает его методы в качестве собственных (так, проектные методы), а собственные решения переносит в качестве решений проблем внешних областей деятельности. Методология тем самым несет ответственность и за свое развитие и за развитие кооперанта. Именно в такой организации взаимодействия заключена суть методологической этики ММК на этапе формирования Деятельностного подхода.  

В полной мере все сказанное относится и к классическим ОДИ, в которых сохранялась методологическая составляющая и при подготовке, и при проведении, и при подведении итогов игры. Этическая позиция методологии в том, что она оценивает ситуацию – позиции и мышление участников – исходя из своих собственных критериев и методов партнерского взаимодействия в целях развития определенной деятельности. Проблематизация деятельностных ситуаций, постановка социально значимых задач и развитие средств их решения в кооперированном мышлении детерминируют результаты совместной деятельности, а не заранее выставленное пожелание Заказчика. Выстроенная в соответствии с методологическими принципами Игра запускает собственные процессы и, в конечном счете, решает собственные проблемы, используя участников, в том числе и методологов, с их проблемами и опытом в качестве материала. При этом удачная Игра (и это критерий ее качества) позволяет проинтерпретировать собственно игровые результаты и решения на проблемы и опыт участников.

Этическая позиция «Чего изволите-с» противопоказана методологии, на этом она заканчивается. (Примером контрарной позиции служит та линия консультирования, которая работает на Заказчика, следуя формуле «Заказчик всегда прав». Этой фиксацией я не хочу предать консультирование этическому остракизму, а лишь подчеркиваю специфику методологии.) Вспоминаю ситуации советского времени, когда мы приходили к Заказчику с предложением провести ОДИ и говорили: «Учтите, может оказаться, что Вы плохой руководитель и вообще после нас все развалится – поскольку Вы на самом деле уже все развалили, и все надо собирать заново и на других основаниях». Современный рынок услуг (а методология не может не участвовать на нем) вряд ли допускает такие вольности, и это ставит перед методологией очередную проблему, стимулируя ее развитие.

Оценивая работу под Заказчика как наемничество, противопоказанное методологии, которая ставит и решает проблемы по своим законам, важно помнить, что в законы методологии входит проблематизация и развитие собственных средств применительно к новым ситуациям деятельности. И с этой точки зрения к методологии не могут быть отнесены простые и потому получившие широкое хождение приемы «спрограммировать», «отнормировать» чью-то деятельность, используя «джентльменский» набор готовых методологических схем – поскольку при этом исчезает собственно методологическое продвижение. К сожалению, перед глазами массовые примеры подобного применения методологических схем теми, кто причислял и причисляет себя к методологам, но считаю это профанацией методологии. Поэтому я не могу согласиться с тезисом Дискутанта: «… «чистая» методология была критична к себе, культивировала рефлексию собственных оснований – а в «прикладных» ситуациях почему-то ставила запрет на критику этих оснований, но была весьма бесцеремонна в обращении с основаниями научных предметов. Вот этот «двойной стандарт» и неприемлем.» Полагаю, что Дискутант имел ввиду, все же, подобные примеры профанации методологии. (В опровержение его тезиса как всеобщего могу отослать к своим работам, историческая логика которых выстроена по принципу анализа, критики и развития собственных средств.) 

Отказ от этой основополагающей нормы означал бы неэтичное поведение методологии, если бы одновременно не означал отказа от самой методологии в том ее виде, который был задан ее основателем и сформирован Кружком. Для ГП, как уже отмечалось, решение так называемых прикладных задач в принципе отступало на вторые планы по отношению к задаче рефлексивного развития собственных средств мышления и деятельности. Но в этом подходе и содержался ответ на главную социальную установку методологии и решение проблемы социальной ответственности: методология в рефлексивной и ответственной манере развивала прежде всего свое мышление и деятельность, ставя и решая задачу перенесения этого опыта на соседние и другие области деятельности.

Замечу, что я не знаю ни одной социальной системы, включая «ответственные правительства» и другие властные органы, которые бы имели подобный уровень социальной ответственности. (И. Сталин, правда, владел жизнью своих подчиненных в качестве гарантии исполнения возлагаемых на них задач, однако сам оставался вне данного механизма – нанес громадный урон стране, не понеся никакого наказания.)

Тот, кто говорит о технологичности методологии, но отказывает ей в этической составляющей, видит в методологии сумму приемов, но не ее саму. По отношении к истории ММК это ошибка. Если же сегодня говорят об отсутствии этической позиции у методологии, то для меня это может служить знаком распада методологии: потеря этической составляющей эквивалентна потере методологической технологии, а, следовательно, потере самой методологии с ее общественной этической позицией. 

Однако подобный распад методологии не имеет ничего общего с картиной, нарисованной Дискутантом: «…отношения методологов (верных командармов ГП) с предметниками следует рассматривать в рамках создания своего рода  империи интеллекта. То, что произошло после его смерти, - типично для многих империй после смерти великого завоевателя. Ближайшие приближенные какое-то время грызутся между собой за наследство и власть,  захватывают себе какие-то провинции и в них правят, глухо враждуя между собой». Я полагаю, что наследство ММК обладает удивительным свойством исчезать при нарушении законов его жизни. Проблема наследования есть проблема принятия на себя ответственности за сохранение и развитие методологической деятельности, что не может подлежать разделу. (В лучшем случае можно было бы говорить о конкуренции методологических школ, выросших из ММК.)

Методологическая этика CONTRA этики методологов

Таким образом, этичность методологии определилась ее социальной установкой и, далее, уникальным принципом социальной ответственности – ревизовать и развивать собственную деятельность и деятельность партнеров в контексте социальных обязательств участников. Этика методологии далека от традиционных образцов, что чревато потенциальными конфликтами с участниками методологического партнерства – главным образом отторгаются рефлексия ценностных оснований и ментальных построений, а также нормативные требования к деятельности, которые воспринимаются как методологическая агрессия. (В этой ситуации особое значение приобретают формы партнерского общения методологов, не говоря уже об их профессиональных качествах.)

Общественные коллизии методологии отличаются от ситуаций, вызванных нарушением методологических принципов со стороны тех, кто претендует на принадлежность к методологии.

Вернусь к дискуссиям с ГП по поводу проблемы сохранения и воспроизводства методологической культуры в условиях массовизации ОДИ. И сегодня полагаю, что громадный вред методологии, точнее, ее имиджу, поскольку произошедшее выходит за рамки методологии, принесло тиражирование формы ОДИ, весьма простой для подражания и выводящей руководителей Игры во властную позицию по отношению к участникам без всякой методологии с ее специфической социальной ответственностью. Власть, в рамки которой может укладываться любая этическая позиция. (Обращаю внимание на то, что это власть не методологии, а без методологии, а потому чаще всего безнравственная – ради самой власти.)

При квазиметодологическом тиражировании ОДИ популярно заимствование поведенческих особенностей ГП, которыми замещают собственно методологическую технику. Особенно в  последние годы ГП мог быть резок в доведении методологической точки зрения. Стоит только вспомнить его знаменитое: «Не Вам я говорю, а Вашей позиции – «Дурак Вы, Иван Иванович!»». Думаю, что форма общения, свойственная ГП в эти годы, обусловлена  плохой физической формой и усталостью от необходимости вновь и вновь повторять очевидные для него как методолога вещи. Но при всех резкостях, ГП никогда не изменяла точность в оценке ситуации, и он был далек от задачи растоптать человека с тем, чтобы далее манипулировать им.

Типичным примером фактического отказа от методологической позиции, от ее технологии и этики служит прокламирование полидисциплинарности. Когда, скажем, В. Розин объявляет себя философом, культурологом и ученым, а заодно и методологом, то для меня это сигнал к его отказу от методологии – освобождению от ее жестких норм при сохранении бесконтрольного права пользования ее достоянием.

Принципиальным отказом от методологии является, с моей точки зрения, такое помещение ее в философские ряды (поводом к чему являются некоторые, изъятые из контекста, высказывания ГП). В принципе, это не сложно делать, поскольку в ММК есть своя (недоканонизированная[8]) Теория (деятельности) с более или менее развитым аппаратом понятий и громадное количество понятийно насыщенных текстов семинаров и лично ГП. Но в результате такого отнесения исчезает суть методологии – антинатуралистические Деятельностный подход и Теория деятельности. За этим стоит, вероятно, благой, но уничтожающий ММК замысел – вписать его и прежде всего ГП в европейскую культуру. Впрочем, это может быть и попыткой самоопределения членов сообщества в ситуации сегодняшнего кризиса – желанием пристать к какому-то берегу в ситуации, когда социализация методологии под сомнением.

Думаю, что ранее сказанного достаточно для понимания и того тезиса, что инструментальное использование методологического багажа, прежде всего его наиболее «народной» формы ОДИ, ведет к разрушению методологии. При этом не важно, использует ли некто методологический багаж в собственных целях, либо целях Заказчика.

Что далее

Методология ММК состоялась так, как она состоялась – в своих семинарах, Играх, публикациях и изысканиях каждого участника. Методология сознательно выстраивала себя, но это не означает, что данный процесс был очевидным, простым и линейным.

В сообществе существуют сегодня несколько центров, претендующих на такую коллективную организацию методологической деятельности, которая могла бы быть признана продолжением ММК. Это А. Зинченко и В. Никитин на Украине, О. Анисимов, С. Попов, П. Щедровицкий в Москве, возможно, какие-то центры в других регионах. В соответствии с указаниями классика, коллективным пропагандистом и организатором служит наша печать – «Кентавр» под редакцией Г. Копылова. Наиболее заметен среди этих центров притяжения, если оставить в стороне журнал,   П. Щедровицкий – прежде всего благодаря наследственному организационному таланту. При всем том, по крайней мере в глазах участников дискуссии, давшей повод для появления этого текста-реплики, эти центры не получили статуса продолжателя ММК в глазах сообщества.

Возможно, лидеры центров и не стремятся выступить продолжением ММК: имея определенные преимущества перед ММК с точки зрения актуальности проблем, на решение которых они подряжаются, они могут рассчитывать на создание собственной линии развития (чего?). Возможно, дело в их герметичности. Возможно – в нарушении определенных этических норм методологии ММК.

Но я бы хотел обратить внимание на другое. Воспроизводство ММК в качестве «естественного» процесса за счет передачи живой деятельности от одного участника (Кружка) к другому невозможно – эта линия жизни Кружка прервалась. Для воспроизводства необходимо обратиться в культурным механизмам воспроизводства – представить методологию в качестве культурного образца.[9] Другими словами, она должна быть открыта заново – не просто исследована и описана как исторический факт (это дело историографов), а проинтерпретирована именно как методология в своей специфике. Подобно тому, как античность была открыта и «воспроизведена» деятелями Высокого Возрождения и тому, как Высокое Возрождение было открыто заново в Х1Х веке французом Жюлем Мишле и швейцарцем Яковом Буркхардтом.

Сегодня мы имеем то преимущество перед Петраркой и Буркхардтом, что существует методологизированное сообщество, которое способно, в принципе, проделать эту работу и готово воспринять ее результаты.

Мне представляется, что участники данной дискуссии, как, впрочем, и многие другие, по установке ориентированы именно на культурную интерпретацию. Однако, делая заявку на нее, не берут на себя труд проделать соответствующую эмпирическую «исследовательскую» (т.е. замешанную на конструировании) работу. В терминах титанов Возрождения, не готовы к «досуговой деятельности», не лимитированной ничем, кроме интереса к своему предмету.   


[1] Замечу, что именно такая социальная позиция ММК и ее неуклонное отслеживание со стороны ГП объясняет мое непрерываемое участие в Кружке – от методологии не отрекался, несмотря на критическое отношение ко многим ее содержательным концепциям и человеческие трения с ГП.

[2] Конечно, можно размазывать и стирать всяческие границы между таким управлением и социально-политической властью, говоря о власти денег, знаний, авторитета и т.п. Думаю, что это не послужит прояснению смысла деятельности кружка. 

[3] В связи с обсуждаемой темой отнесусь к одному распространенному мифу, который служит оборотной стороной мифа о недемократичности Кружка: «ГП всегда прав, он и есть 100% методологии, а остальные члены Кружка являлись его (ее) придатком». Методология была действительно коллективным делом, и тот же ГП мог ошибаться в трактовке нормативистского подхода к кооперантам или даже в определении базовых принципов теоретико-деятельностного подхода. Сам ГП был под постоянным методологическим контролем участников ММК (достаточно вспомнить роль В.А. Костеловского).

[4] Я заведомо с искажениями воспроизвожу эту историю и буду благодарен тому же В.А. за более достоверную реконструкцию.

[5] С этой точки зрения, этически окрашенной также была и остается в ММК категория «Мышления», служа и продолжая в структуре деятельностного подхода служить инструментом реализации установки на управление общественным развитием.

[6] Может показаться, что методология, в отличие от той же философии с ее поисками смысла жизни, свела эту жизнь к технологическим приемам. Но это не так, поскольку она способна соучаствовать в любых жизненных проблемах, работать с любым деятельностным содержанием, сохраняя, однако, собственную рационалистическую рамку – которая, фактически, и заявлена в ее технологиях. О содержательной неограниченности методологии говорят ОДИ. 

[7] Эту тему я поднимаю в статье «Организация как социальный институт», которую хотел бы сделать предметом дискуссии на сайте www.circle.ru

[8] Из текста статьи следует, что традиционная канонизация ее невозможна.

[9] С моей точки зрения, такая работа еще далека до институциализации методологии, однако является ее непременной составляющей.

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44