eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

Щедровицкий Пётр Георгиевич

Том I

Написать о том, о чем меня просил составитель словаря, на 3-х страницах, оказалось практически невозможно. Поэтому я решил остановиться только на изложении самых первых этапов своего ученичества и участия в работе ММК.

С Г.П. Щедровицким, как читатель, наверное, догадывается, я был знаком с момента своего рождения. Однако общение Георгия Петровича со мной в качестве отца носило достаточно редкий и нерегулярный характер в силу его постоянной занятости, а также непростых отношений с моей матерью – И.А. Щедровицкой (Кривоконевой). Наши отношения фактически сложились с весны 1974 г., когда я начал, причем, нерегулярно посещать его семинары (чаще всего в квартире на Петрозаводской, куда я переехал в апреле 76-го) и ездить с ним на конференции (в т.ч. «Подольские»).

Так продолжалось около трех лет. В тот период мне больше всего нравилось пить чай на кухне с Колей Щукиным, которого сегодня в методологическом движении все знают лишь как автора нескольких интервью с ГП, положенных в основу книги «Я всегда был идеалистом». Однако несколько лет он был одним из моих наиболее активных собеседников и во многом благодаря ему я позже занялся наследием Выготского. Не менее важным для меня было взаимодействие с Михаилом Гнедовским, который покинул кружок в начале 80-х и в настоящий момент активно занимается культурной политикой. С ним мне повезло совместно разрабатывать тематику методологии исторических исследований.

Моя реальная программа обучения в ММК началась лишь весной 1977 г., когда я, студент 2-го курса пединститута, готовил курсовую работу и с этой целью, начав прорабатывать проблематику телеологического подхода, написал небольшой текст о категории «цели». Параллельно ГП вовлек меня в обсуждение новой темы – программирования научно-исследовательской работы (на примере работы студентов и аспирантов института физкультуры). Летом он активно обсуждал со мной вопросы нормативного описания деятельности и перевода нормативных представлений деятельности в предписания различного уровня сложности. А в августе неожиданно объявил, что отправил в сборник конференции «Логика научного поиска» тезисы по проблеме программирования… за двумя фамилиями! И на мой недоуменный вопрос о моем ложном авторстве ответил: «Надо готовиться – будешь выступать с докладом. Ты ведь говорил, что прорабатываешь проблему целей и целеобразования, вот и рассмотришь ее в контексте программирования»…

Так я, неожиданно для себя став участником реальных работ в ММК, в октябре 77-го выступил с докладом в Свердловске по проблеме целей, в целом благосклонно оцененный науковедческой общественностью.

Лишь спустя много лет я узнал, что очень многие работы ГП, написанные в соавторстве, имели в основном учебную или (подобную моей ситуации) «провокационную» природу. Но и из своих работ я те тезисы не вычеркиваю, считая, что малая доля моего соавторства там все же имеется.

С того октября я стал постоянным участником работы Кружка и семинаров, которые проводил ГП. А он, надо сказать, еженедельно проводил от 4-х до 6-и семинаров, состав участников которых частично пересекался.

Были те, кто ходил на все семинары. Но я быстро понял, что если к семинарам не готовиться, тем более если переписывать на бумагу магнитофонные записи обсуждений так, чтобы они были готовы к следующему семинару (через неделю), то посещать все просто невозможно. Часть содержания мысли ГП при таком, вынужденно «выборочном», посещении, безусловно, терялась, но я решил восполнить этот пробел чтением старых текстов кружка. Тем более что они помещались над моей кроватью… я жил в архиве ММК.

Примерно тогда же семинары «переехали» с Петрозаводской на Войковскую, в квартиру Гнедовского, а потом к Лебедевой на Сходню. Один из них, который я в основном посещал, был «математическим», его постоянными участниками были Фима Фрид, Сергей и Наташа Котельниковы, Света Поливанова, Никита Богомолов, Паша Малиновский, Толя Яковлев, Коля Щукин.

На этом семинаре я сделал свой первый серьезный доклад – о понятии модели и моделирования. Так получилось, что на 2-м или 3-м его продолжении ГП присутствовать не мог, вел заседание Малиновский, за что я ему благодарен до сих пор.

Как и полагалось тогда молодому участнику методологического движения, я достаточно быстро организовал собственный семинар. Мы собирались в аудиториях психолого-педагогического факультета пединститута им. Ленина, где я имел счастье тогда учиться, и обсуждали проблемы методологии психологии. Раз в месяц я устраивал открытые лекции для широкого круга студентов факультета, раз в неделю проходил камерный семинар.

Лекций было немного, особенно мне запомнились выступления В.Я. Дубровского и П.Я. Гальперина, которые любезно согласились выступить перед студентами по вопросам методологии их будущего профессионализма. Также мне повезло застать последние годы жизни Н.Ф. Добрынина, одного из создателей отечественной психологии. В дальнейшем эта линия моей активности переросла в проведение психолого-педагогических школ, которых с осени 1978 года и до окончания мною института прошло пять.

Что касается камерного семинара, то он с различной интенсивностью проработал до 1982 года. В него входили Шота Миндиашвили, Андрей Голев, Татьяна Тунгусова, Александр Анисимов, Кирилл Митрофанов, Олег Хрипков, Александр Клячко, а также ряд наших коллег с психологических факультетов Московского и СПБ университетов. Именно там я впервые защищал основные положения своей работы по наследию Л.С. Выготского. Работа эта, посвященная проблемам философской и педагогической антропологии, шла достаточно активно в 1979-81 гг. и легла в основу и моей дипломной работы, и диссертации, защищенной лишь в 1992 г.

Думаю, что мое увлечение Выготским и нахождение как бы между методологическим и психологическим дискурсом, а также в силовом поле влияния двух великих мыслителей ХХ века – Льва Выготского (на основе работы с его Архивом) и Георгия Щедровицкого (на основе работы с его Архивом и почти 7-летнего активного очного ученичества) – оказали основополагающее влияние на мое интеллектуальное формирование.

Параллельно с участием в семинарах я, начиная с 1979 г., оказался втянут в нарождающуюся практику ОДИ.

К слову, мне неоднократно доводилось слышать, что многие, кто пришел в методологическое движение после 1979 г., стараются не различать семинарский и игровой периоды развития ММК. Думаю, это превратное представление. С моей точки зрения, это два диаметрально различных по своим целям и ценностям режима работы. И я, безусловно, благодарен судьбе за то, что застал последние годы семинарской истории кружка.

Весной 79-го ГП задумал проведение первой ОДИ. Подготовка шла активно, но в основном на базе института физкультуры, где он тогда работал. Из-за лени и нежелания ездить за тридевять земель, а также по другим причинам я погрузился в игру только в купе поезда Москва-Свердловск, где ГП поручил Мише Гнедовскому, Сергею Наумову и мне собрать группу по методологии программирования. Начиная с И-1 и до игры в Горьком осенью 82-го (И-20; «Программирование и оргпроектирование производственной практики и практической подготовки студентов вузов») я пытался сформировать методологическую позицию в игре (точнее – в играх первой генерации, которыми руководил ГП). Должен признать, что этот опыт был в целом неудачным, хотя и полезным.

Именно в тот период сформировалось и окрепло мое интуитивное расхождение с ГП в понимании ценностей и целей методологической работы в целом и игровой практики в частности.

Помимо «неудач» на игровом фронте, не очень складывалась и моя исследовательская работа. В 1980 г. я поступил в аспирантуру НИИОПП. Моим научным руководителем стал В.В. Давыдов, а темой «Игра как метод комплексного социально-психологического исследования». Приблизительно через год я принес Василию Васильевичу обоснование своей диссертационной работы. Внимательно прочитав его в выходные дни, мой научный руководитель вызвал меня на «серьезный разговор». Основная его мораль сводилась к следующему: «Запомни, ты – не ГП! Он может позволить себе общефилософские рассуждения. Но 20 лет назад он делал руками серьезные экспериментальные работы. Его исследование мышления детей на материале решения арифметических задач является образцом экспериментальной работы и примером для подражания. Право на философствование надо еще заслужить. Поэтому, больше не приноси мне этой ерунды, занимайся делом, ставь реальные эксперименты и делай из них маленькие, но обоснованные выводы»…

Диссертации по проблеме исследования я не защитил. В 1998 г. на факультете конфликтологии СПБ университета я прочел шесть лекций по методологии исследования, опираясь на свои заметки 1980-82 гг. Безусловно, тема требует дальнейшей проработки, и я обязательно хочу к ней вернуться через несколько лет.

А в 93-м, когда я подарил ВасВас свою книгу «Очерки по философии образования», он посетовал, что наша работа в свое время не заладилась. Может быть – искренне…

В итоге всех этих обстоятельств осенью 1982 г. я вышел из кружка. Сегодня я часто говорю, что это был временный уход. На самом деле, в кружок и в ученическую позицию я не вернулся – я вернулся в методологическое движение в середине 1984 г. и уже, фактически, в другую ситуацию и с другими целями.

Я продолжал участвовать в мероприятиях, проводимых ГП, еще достаточно долго: в некоторых интересующих меня тематически ОД играх до 1988 г., в т.н. «методологических съездах» – постоянно (на всех 4-х, начиная с 1990 г.), на конференциях и совещаниях – изредка с докладами.

В начале 85-го мы заключили известный пакт с Сергеем Поповым о совместном проведении игр. С этого момента следует датировать начало моего второго периода работы и жизни в методологическом движении. Но это уже совсем другая история.

Том II

Как я уже писал в своих заметках к первому этапу своего участия в работе ММК (1974-84 гг.), в ОД играх я начал участвовать с момента формирования их замысла. Впоследствии Г.П. Щедровицкий в качестве одного из важных факторов становления ОДИ назовет свою работу в сфере спорта. Я застал ряд важных обсуждений в период 1977-79 г.г., в том числе несколько дискуссий по подготовке первой игры в Новой Утке.

В дальнейшем я участвовал в играх, проводимых Георгием Петровичем фактически до 1989 г. и прекратил участвовать в них одновременно с распадом нашего организационно-методологического тандема с С.В. Поповым.

Концептуальное осмысление игровая практика получила в моих статьях «К анализу топики ОДИ» и «Игровое движение и организационно-деятельностные игры», а также в двух незавершенных материалах, посвященных соответственно методам проектирования ОДИ и связи игровой практики с индивидуально-личностным развитием. Все они были написаны в 1984-1986 гг. и с тех пор я к этим вопросам не возвращался.

В этом плане второй этап моего участия в ММК был, несомненно, игровой. Хронологически его можно размещать либо в диапазоне с 79-го по 89-й гг., т.е. до начала реализации моего собственного проекта, получившего название Школа культурной политики, либо с 85-го по 95-й – от момента формирования нашего альянса с Поповым и до завершения проекта ШКП-1, в котором игры, без сомнения, занимали важнейшее место.

При любом варианте период нашей совместной работы с Поповым – с весны 85-го по осень 89-го – является основополагающим для моего личностного и профессионального самоопределения. Описанию и анализу некоторых событий этого периода и будет посвящен данный текст.

Первоначально многие участники ММК выступили категорически против проведения игр и этим предопределенных (с их точки зрения) искажений и редукций методологии. Однако чем больше возражений такого рода высказывали одни члены ММК, тем больше другие и новое поколение учеников ГП вовлекались в игропрактику. Уже в ходе первых игр (с И-1 до И-12 – последняя состоялась в Харькове осенью 1982 г.) появилась группа людей, постоянно обсуждавших возможность проведения собственных игр. Одними из первых стали проводить собственные игры В. Дудченко и В. Заргаров (работавший в то время на базе ИПК Минэнерго), затем Б. Сазонов (впоследствии к нему присоединился П. Баранов), А. Тюков, П. Малиновский и А. Веселов, С. Наумов, И. Жежко, Н. Алексеев и его многочисленные ученики, затем О. Анисимов, А. Левинтов, Н. Цветков (в Москве), В. Чистов, П. Ковалев и Н. Тарасов (в Екатеринбурге), Б. Хасан, В. Болотов, И. Фрумин и А. Горбань (в Красноярске), К. Вазина (в Нижнем Новгороде), А. Зинченко (в Киеве), А. Буряк, В. Воробьев, Ю. Михеев и его группа (в Харькове), В. Руттас (в Тарту).

Список можно продолжать, потому что совершенно неизвестные люди, посетив игры, проводимые – воспользуемся «балетной» аналогией— третьим составом, с воодушевлением начинали «делать» собственные ОДИ. Доходило до смешного: на одной из игр Б. Сазонова, когда он заболел, общее заседание вынужден был вести Н. Алексеев, после чего и он стал... проводить собственные игры. Обычно все это начиналось с того, что новоиспеченный игропрактик объявлял свои игры в корне отличными от игр ГП, часто присваивал им новое название (организационно-мыслительных, имитационных, коммуникационных, организационно-ролевых и т.д.), после чего полностью заимствовалась opганизационная и игровая форма, а также целые «блоки» тематического содержания (многие программы игр являлись «точными копиями» неких прототипических игр, проведенных ГП или другими игропрактиками).

Многократно описанный в воспоминаниях участников и пересказанный в байках молодых игротехников «сговор» или «заговор» между Юрием Громыко, Сергеем Поповым и Петром Щедровицким, сложившийся в поезде Киев-Москва весной 1985 г. касательно проведения собственных игр, не был чем-то из ряда вон выходящим. Это было типичное проявление обычного синдрома «автономизации». Как я уже писал ранее, этот синдром не был специфичным для нашей генерации, но в отличие от семинарской практики игропрактика давала идее «автономии» возможность реализоваться.

Участие Громыко в нашем альянсе было скоротечным: он выпал из нашей работы уже при подготовке первой игры – по экологической тематике в Пущино в мае 1985 г. с участием детей и подростков.

Там же развернулся и первый в нашем тандеме содержательный конфликт – по вопросу управления игрой, поводом  для которого стала подготовленная мною тематическая программа и комментарии к сценарию игры. В ходе обсуждения возник традиционный для любой системы управления вопрос единоначалия. Проще говоря, Попов, выслушав мои предложения, со стройотрядовской простотой предложил мне либо самому стать ведущим игры, либо «не выпендриваться» со своими якобы содержательными изысками. Подумав несколько минут, я дал согласие на предстоящей игре и впредь быть «вторым», беря на себя часть функций методологического и коммуникационного обеспечения подготовки и проведения игры.

Сегодня за эту ситуацию я чрезвычайно благодарен судьбе и лично С.В. Попову: думаю, что в моей последующей биографии умение быть при необходимости «вторым» сыграло и продолжает играть существенную роль.

Подчеркну: игровая практика безусловно носит очень индивидуализированный характер – очень важным является стиль управления коммуникацией, характер отношений в команде организаторов и игротехников, используемый метод проблематизации. И с моей сегодняшней точки зрения тот факт, что наш тандем просуществовал четыре года, является удивительным феноменом и следствием доброй воли со стороны обоих участников.

Мы провели совместно около 23 мероприятий – как игр, так и школ, конкурсов и экспертиз. Почему-то в список, опубликованный несколько лет назад С.В.Поповым, вообще не попала вся серия т.н. школ управления, первая из которых прошла в Латвии осенью 1987 г., но зато попали игры ГП, в которых мы с СВ принимали посильное участие.

Все эти игры должны найти свое отражение, прежде всего, в «послужном списке» С.В. Попова.

Свои авторские игры я начал проводить лишь с марта 1989 г., хотя до того с 1984 г. провел около 20 ОДИ-образных мероприятий.

Первый период нашей совместной с С.В. Поповым, приблизительно до конца 1986 г., носил, носил «героический» характер. Мы одновременно осваивали саму технологию ОДИ, строили и поддерживали наше содержательное взаимодействие и выращивали собственную команду «игротехников», в которую вошли Т. Сергейцев, Р. Шайхутдинов, Д. Иванов, Г. Харитонова, А. Павлов, С. Андреев, а также С. Табачникова и О. Алексеев.

Также следует отметить возникновение в 1985 г. специализированной группы «экологов» и экспертов, которые  участвовали в подготовке экологического форума международного фестиваля молодежи и студентов (мы провели две игры в рамках программы подготовки в июне и июле того же  года): В. Бабич, Т. Бочкарева, Т. Власова, С. Горлов, Т. Калиниченко, В. Калуцков, Л. Литовченко, М. Ткаченко и А. Чепарухин.

Чуть позже – после проведения первой школы по проблемам права в Юрмале в марте 1987 года – сложилась группа юристов, сориентировавшаяся на СМД представления: С. Гейцев, А. Матюхин, Е. Мизулина, С. Мирзоев, С. Пашин, А. Семитко, С. Танцоров и В. Якушин.

Программа восстановления полной структуры ОДИ, провозглашенная нами в конце 1985 г., привела к ряду любопытных последствий – в том числе к знаменитому эпизоду «перехвата» управления игрой у Б. Хасана в Красноярске в январе 1986 г.

Несмотря на очень плотный график нашей совместной работы, уже с середины 1986 г. начали возникать внешние для каждого из нас ситуации, участие в которых естественно приводило к появлению новых обязательств, новых планов и новых смыслов, которые не становились в нужной степени интегрированными. Для меня такой самостоятельной линией была, прежде всего, работа с Союзом Кинематографистов (которую начал еще ГП в 1986 г.). Плюс игровая отработка технологии программирования – проведение специализированных сессий ситуационного анализа, целеопределения, тематизации, что затем привело к переосмыслению понятия «рамки» и рамочных техник мышления. Для С.В. Попова, вероятно, линия взаимодействия с ИПК министерства автомобильной промышленности и ЦК ВЛКСМ, завершившаяся проведением конкурса на заводе РАФ в январе 1987 г. (хотя об этом было бы правильнее спросить у него).

Хочу подчеркнуть: несмотря на то, что книга о конкурсе написана нами совместно, я не участвовал в самом конкурсе в Елгаве. Включение в подготовку и проведение конкурса в пионерлагере «Артек» (весна-87), проекта выборов в Экибастузе (не был реализован), конкурса и выборов штаба ЦК ВЛКСМ зоны освоения БАМ (осень-87) уже не смогло восстановить уровень содержательной, а главное – организационной и политической интегрированности нашего взаимодействия. Фактически уже в тот период между нами возникла некая трещина в понимании – не столько новых технологий, складывающихся на базе ОДИ, сколько целевых и ценностных рамок нашего общего действия.

Большая часть переговоров о проведении новых игр, а затем конкурсов и экспертиз – с середины 1987 года проходила фактически без моего участия. Участники конкурсов – действующие руководители предприятий и организаций разваливавшейся советской системы ориентировались прежде всего на Попова как организационного лидера нашей команды. Ряд участников и победителей конкурсов – такие как В. Боссарт, С. Горбунов, И. Другов, П. Зайдфудим, С. Писарев, Г. Шахназарян, В. Шевченко и др., были заинтересованы в развертывании совместных проектов – в том числе как мы бы сейчас сказали «коммерческих». После создания на базе РАФа и Артека специализированных методолого-игротехнических коллективов (возглавить лабораторию методологии на заводе РАФ был направлен Сергейцев) перед ними масштабно и, как выяснилось, совершенно неожиданно возник новый спектр заказов, которые сегодня следовало бы отнести к области управленческого консультирования. Однако имевшийся тогда методологический аппарат к решению таких задач оказался совершенно неприспособлен.

Развертывание этих процессов приводило к тому, что я объективно оказался как бы вытесненным на их периферию. Не думаю, что со стороны Попова это происходило специально и сознательно, хотя и не исключаю такой возможности. Полагаю, что в тот период он достаточно низко оценивал возможности моего участия в подобных проектах. К сожалению, это не становилось и не стало предметом специального обсуждения.

Считая себя специалистами в аналитике и проектировании, мы практически не уделяли времени анализу и проектированию структуры и формата нашего партнерства, в том числе таких казавшихся мне прозаическими вопросов, как заработок и определение доли каждого, политические цели, организационное развитие.

Считая себя специалистами в аналитике и проектировании, мы практически не уделяли времени для анализа и проектирования структуры и формата нашего партнерства, в том числе таких, казавшихся мне прозаических вопросов, как заработок и определение доли каждого, политические цели, организационное развитие.

Мои попытки, начиная с 1987 г., строить т.н. онтологии «среднего» уровня – философию хозяйства, философию рынка и методологию управления – в тот момент носили исключительно постановочный характер. Попытка ассимилировать названную проблематику через институционализацию т.н. школ управления (тогда проводимых в основном на базе Мособлпассажиравтотранса, в котором была создана лаборатория проблем управления) в дальнейшем показала свою неэффективность.

С середины 1987 года С. Попов по мере роста фронта работ сориентировался на подготовку команды т.н. «профессиональных игротехников».

Проведение открытых конкурсов в Москве (на базе МОПАТ – декабрь-87), Елгаве-Риге и Артеке-Гурзуфе (март-89) сформировали совершенно новый коллектив, не имевший опыта участия ни в играх ГП, ни, тем более, в методологических семинарах и, рискну утверждать, не имевший также установки на воспроизводство методологического мышления. Столкнувшись с задачей масштабной подготовки новых сотрудников – для участия как в играх, так и в организационной работе – Попов, видимо, вновь вынужден был вернуться к проблеме единоначалия. Участившиеся между нами стычки и столкновения по содержательным основаниям для нового коллектива были совершенно непонятны и трактовались исключительно в социально-психологической или, как любил говорить ГП, «коммунальной» действительности.

Естественно, что меня эти ситуации также раздражали все больше и больше, поскольку я продолжал считать себя содержательным и идеологическим лидером, носителем парадигматического методологического содержания.

Подготовка и проведение экологической экспертизы на озере Байкал в октябре 1988 г. стало фактически нашим последним крупным совместным проектом.

С конца 1988 и, особенно, в начале 1989 г. наши отношения стали все более и более охлаждаться.

Поводом для окончательного развода стала дискуссия на внутреннем семинаре, посвященном рефлексии игры в Иркутске (она прошла в феврале того же года). Как сейчас помню, предметом дискуссии стали вопросы природы рефлексии и возможности ее осуществления из игротехнической позиции. Слово за слово, дошло до личных выпадов – Попов предложил мне либо замолчать, либо покинуть зал…

Так завершилась четырехлетняя эпопея нашей совместной работы.

Должен сказать, что с ноября 1989 г. (в ходе игры по развитию Оренбургской области) и до лета 2000 г. (когда мы с СВ запланировали и вместе провели в Крыму Школу по методологии, посвященную проблематике «управления общественными изменениями») я предпринял ряд попыток восстановить тот или иной (предлагал и новый) формат совместной работы.

Два года назад один из участников наших проектов 1985-88 гг. сказал мне, что, с его точки зрения, в тот период – на фоне распада СССР и становления новой системы политических и экономических отношений в стране – перед нашим тандемом открывались фактически безграничные перспективы. Могли бы, сказал он, «стать олигархами или, во всяком случае, поделить большую часть рынка политического и управленческого консультирования». Эти перспективы рухнули «из-за личных отношений». Может быть, мой коллега и прав. Однако всего этого не случилось, и в мае 1989 г. я создал Школу культурной политики. Но это уже совсем другая история.

Основные публикации:

К анализу топики органиазционно-деятельностной игры. Пущино, 1986.

Конкурс руководителей. Москва, 1989 (совместно с С. Поповым).

Истоки культурно-исторической концепции Выготского. Москва, 1992.

Очерки по философии образования. Рига, 1993.

Думать – это профессия. Москва, 2000.

Томские лекции по управлению. Томск, 2001.

Формула развития. Москва, 2005 (коллектив авторов).

В поисках формы. Москва, 2005.

Промышленная политика России. Москва, 2005 (совместно с В. Княгининым).

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44