eng
Структура Устав Основные направления деятельности Фонда Наши партнеры Для спонсоров Контакты Деятельность Фонда за период 2005 – 2009 г.г. Публичная оферта
Чтения памяти Г.П. Щедровицкого Архив Г.П.Щедровицкого Издательские проекты Семинары Конференции Грантовый конкурс Публичные лекции Совместные проекты
Список изданных книг
Журналы Монографии, сборники Публикации Г.П. Щедровицкого Тексты участников ММК Тематический каталог Архив семинаров Архив Чтений памяти Г.П.Щедровицкого Архив грантового конкурса Съезды и конгрессы Статьи на иностранных языках Архив конференций
Биография Библиография О Г.П.Щедровицком Архив
История ММК Проблемные статьи об ММК и методологическом движении Современная ситуация Карта методологического сообщества Ссылки Персоналии
Последние новости Новости партнеров Объявления Архив новостей Архив нового на сайте

Божек Игорь Владимирович

После средней школы поступил в Московский авиационный институт, где пытался найти себя «на всю» оставшуюся жизнь, в этом поиске сменил 2 факультета и 4 кафедры. Последняя оказалась тем, что, в общем-то, и искал – это была кафедра 106: «Динамика полета, летные испытания и управление авиационными комплексами». Как раз то, что позволяло работать со «всем целым», а не с детализацией частностей. Мы оказались первой экспериментальной группой в институте со специализацией по летным испытаниям, до нас гражданских специалистов не выпускали, они появлялись «сами собой» по мере включенности в испытательскую практику из «типовых сотрудников» КБ и НИИ этой сферы.

А через дорогу от института находилась Строгановка, где училась добрая половина моих школьных друзей, поэтому, если какая-либо лекция мне казалась второстепенной и далекой от того, чем я собирался заниматься, я шел в Строгановку, где постигал «гуманитарную часть». То, о чем там рассказывалось, в МАИ и не снилось: в нашем военизированном вузе доминировал заскорузлый «краткий курс» партии и научный коммунизм в предельно обессмысленной форме, а в Строгановке – и Платон, и Ницше, и всякие «вольнодумия».

После института (1981 г.) судьба забросила меня в г. Химки в КБ «Факел», как раз в отдел испытаний, где я стремительно прижился, т.е. «курс молодого бойца» проходить не пришлось, а сразу в самолет – и на Балхаш, пуск анализировать… Молодых в отделе было мало, в основном суперпрофи в возрасте за сорок – мы для них были из новой эпохи. У «стариков» основной инструмент – лист бумаги, логарифмическая линейка, счетная машинка «Феликс» или, максимум, калькулятор. Мы же строили модели и компьютерную обработку телеметрии и больше смотрели в монитор и распечатки. И удивительно дополняли друг друга: у них – опыт, у нас – интеллектуальные модели. Мы мыслили категориями, системными принципами, а они были жутко эрудированны, предельно догматичны и самодостаточны. Каждый был уникум, которого вырастила природа их деятельности с момента ее рождения и до тех славных дней. В 85-м стало ясно, что мы их заменить не можем, что мы другие и многое из того, что они на себе вырастили, нам не передается. Это было расценено как парадокс, но отодвинуто «за кулисы в запасники», чтобы не мешало текущему. Тут закончился цикл смертей генсеков, пришел молодой Горбачев, а «злой» Рейган объявил программу «Звездных войн».

Амбиции Горбачева были такими же, и нас засыпали деньгами и заказами на доселе невиданное. Американы нас обходили, у них уже были успешные пуски, а у нас только опытные образцы. К этой программе были привлечены ведомства, которые на оборонку прямо не работали, особенно «оптики». Поэтому когда эксперты и специалисты разных министерств и ведомств, сидя в одной лаборатории в Химках, стыковали на опытном образце свои «примочки» и находили принципы этой стыковки и синхронизации, все было ОК. Но как только они расползались по своим ведомствам и пытались унифицировать под свои стандарты, все, что получилось у всех вместе «до кучи», разваливалось. На уровне понятий и смыслов разваливалось.

Меня тогда это потрясло: у каждого свой «монастырь» и свой «устав», а общего – нет. Такого понятия, как онтология, ни у нас, ни у них не было, не было и такой «штуки», как схема многих знаний. Диамат из сферы знаний выкинул все, что могло бы намекнуть на природу таких различий. А ведь где-то рядом был Г.П. Щедровицкий с его представлениями, схемами, методами…

Короче, к 1989 году я был в шоке. Выяснилось, что только проектировщикам можно передать идею целостности и заставить их найти те общие основания для кучи разнородного «всего», которые нужны были для успешной реализации. И передать ее можно было только как частный случай. Но ведь, кроме проектировщиков, были «серийщики» и прочие… Туда ничего не проходило, все переформатировалось под свои «стандарты, нормы и образцы».

В 89-м мне стукнуло 33. По традиции я должен был задуматься «о сущем и преходящем». И я задумался – автоматически, типа «время пришло»! А чтобы думалось лучше, улетел на Балхаш на пуск, а жене сказал: «Ты поглядывай всякие объявления о работе уже вне ВПК, но чтоб на уровне было»… В сентябре звонок на полигон: «Срочно приезжай». Без уточнения деталей. Если ты нужен был семье и КБ, то приоритет был на стороне семьи. Это было золотое правило на «Факеле». Замена всегда должна быть. И я срочно вылетел домой, где меня ждала вырезка из «Московского комсомольца» за подписью Сергея Зуева, первого директора Школы культурной политики. Жена мне сказала: «Я туда сходила, мне показалось, что все это близко к тому, чего ты хочешь». И я поехал в Киноцентр.

Мда… это было необычно… Затем – первая игра с Союзом театральных деятелей, где СМД методология была представлена в действии и достаточно развернуто. Если бы я впервые попал на другую игру, скажем, по проблематике образования или города, то точно не получил бы такого масштабного представления о СМД методологии вообще и ОДИ в частности. А тут была игра с игрой. Куча режиссеров и администраторов со всего Союза, монстры своего дела, – но кучка каких-то людей, непонятно почему называвших себя методологами, игротехниками и экспертами, возглавляемая парнем на 2 года младше меня, Петром Щедровицким, не только увела монстров от привычной «профсоюзной» склоки и меряния «степенями величия», но и заставила их продуктивно мыслить и даже… слышать друг друга!

До того у меня был опыт организации экспертиз, совещаний, принятия решения с достаточно большим количеством участников, имевших достаточно глубокие противоречия во взаимоотношениях и в оценке перспектив дальнейшего хода событий. Но на ОДИ я столкнулся с ситуацией, в которой любая «подковерная» игра становилась неэффективной и отмирала как бы сама собой. На второй день я подошел к Петру Щедровицкому и задал вопрос почти в лоб: «В чем фишка?» Он нарисовал оргтехническую схему или схему рефлексивного охвата со стрелками вне и вовнутрь… и сказал: «Вот… думай… и пытайся применять…»

Весь следующий день я поглядывал на это графическое изображение и думал, как развертывающееся на игре связано с этой схемой. Вечером пошел с этим листочком консультироваться с С. Котельниковым, М. Хромченко и Ю. Пахомовым, получил три слабо коррелировавшие одна с другой трактовки… На методологической консультации четвертого дня Петр обсуждал организацию коммуникации (ключевой процесс для театральной деятельности), по шагам развернув схему мыследеятельности… Это уже что-то проясняло. Так я впервые ознакомился с ключевыми средствами СМД методологии. Потом были другие игры, экспертные сессии, конференции – и в мае 1990 года я ушел из КБ…

Три следующих года – это бурное распространение ШКП как организации по всему Советскому Союзу. Игры, семинары, методологические съезды, освоение наработок ММК как теоретически, так и практически, удачи и провалы, попытки обретения «минимальной самостоятельности» от методологии и мышления ГП… Эпопеи с «Якуталмазом», Челябинском-65 и еще много с чем. В основном это заслуга Петра, создавшего ШКП. Но ничего не было бы, не будь Георгия Петровича с его подходом, средствами и мировидением себя как личности в масштабе лет так на 300, как он говорил. Фактически за 3,5 года бурной активности – анализа архивов, проведения внутренних ШКП-ых семинаров сразу практически по всем направлениям – нам, неофитам, возглавляемым Петром, удалось освоиться в представлениях ГП об организации, руководстве и управлении (ОРУ), образовании, истории и историческом процессе, мышлении и деятельности, коллективной мыследеятельности... Эта бурная активность была в принципе достаточно продуктивной и для СМД методологии. Продуктом стали представления, трактуемые как экранные технологии, а также рамочные средства. Все это было очень даже вовремя и, возможно, стало именно теми представлениями и средствами, которые позволили уже не в СССР, а в новой России быть на уровне и не терять позиций и масштаба.

Конец 93-го – начало 94-го были переломными и для ШКП, и для методологического сообщества. Не только потому, что 3 февраля 1994 года умер Георгий Петрович. Эта смерть была неожиданной – еще в июле 93-го я видел его на семинаре под Москвой достаточно бодрым и активным. И вдруг… Не это было причиной, но какая-то знаковость в этом есть: другая страна, куча новых возможностей и во многом крах всех старых. Я ушел из ШКП в мир. И не только я тогда ушел, и не я первый. И, кажется, именно в 94-м Петр закрыл ШКП, позже возродив ее уже как ШКП-2, но уже под другие задачи и смысл.

Так или иначе, но огромный пласт новых представлений и приобретенный опыт стал основой для «автономного» существования. В первую очередь сменились представления о научном знании и догматическом приоритете этого типа знания в анализе ситуации и формировании оргуправленческих решений. ГП достаточно четко и убедительно показал условность и статическую ограниченность научного знания, вводя новые представления о знании в схеме двойного знания и схеме многих знаний. Новыми и неожиданными стали представления ОРУ. Оргтехническая схема, схема рефлексивного выхода, схема двух/трех досок (ОД+ОО/Si) и другие средства дали возможность различать и разделять субъектное, объектное и инструментальное содержание деятельности. И уж совсем неожиданными оказались представления о развитии, искусственном и естественном процессах, «кентавр»-процессах.

Периодически пути пересекались, особенно в 1999-2003 гг. на «политтехнологических» проектах, на проектах под условными названиями «Русский мир» и «Фабрики мысли», а также на ряде проектов в Приволжском федеральном округе. В них так или иначе участвовало практически все методологическое сообщество.

И вновь автономизация, работа в консультационно-экспертном режиме. Многим компаниям, стремительно выросшим на материально-технической и социальной базе бывшего СССР, в наследство достались разные «непрофильные активы», которые очень трудно было выделить и перепрофилировать в эффективные в новых исторических условиях (не новых экономических, а именно новых исторических). А какие-то активы не достались, потому как оказались на территории новых сопредельных государств, и должны были появиться новые связи и отношения или переориентированы прежние. Не скажу, что это были грандиозные проекты – скорее насущные текущие проекты. Во многом прорисовка субъектных связей и отношений и актов деятельности средствами СМД методологии давала картину более эффективной организации.

Прошло много лет. Жизнь продолжается, но она уже немыслима без СМД методологии.

 

 
© 2005-2012, Некоммерческий научный Фонд "Институт развития им. Г.П. Щедровицкого"
109004, г. Москва, ул. Станиславского, д. 13, стр. 1., +7 (495) 902-02-17, +7 (965) 359-61-44