Архитектура и методология

Главная / Публикации / Архитектура и методология

Архитектура и методология

Взаимоотношение архитектуры и методологии, участие архитекторов в деятельности ММК начиная с 60-х годов, все более углубляется и приобретает уже массовый характер. Работы А.Г. Раппопорта, В.Л. Глазычева, А.П. Буряка, А.П. Зинченко, С.А. Семина и ряда других архитекторов, использовавших методологические средства, позволили осознать и поставить принципиальные вопросы существования и будущего развития архитектуры как особой формы мышления и деятельности.

Нельзя сказать, что отношение архитекторов к методологии* было ровным и, например, нынешний скептицизм А.Г. Раппапорта был порожден, как я предполагаю, первоначальным отождествлением архитектуры и проектирования, что существенно сузило и исказило понимание историко-культурного содержания архитектуры. И последнее десятилетие было заполнено поисками ответа на вопрос о собственном месте и содержании архитектуры. Я не думаю, что эти поиски закончились, но они уже позволили выделить и частично прописать несколько существенных моментов в осмыслении мира архитектуры. Впрочем, данная статья не является исторической реконструкцией взаимоотношения архитектуры и методологии, а только рефлексивной фиксацией собственных движений и опыта.

Наиболее существенной для меня оказалась функция методологии как некоторой техники выделения и разворачивания идей, т.к. вопрос о том, лежит ли в основании архитектуры некая значимая философская идея, стал решающим во всем комплексе выделенных нами вопросов определения путей ее развития. В СМД-подходе, в рамках которого проходили поиски 70-х — начала 80-х годов, этот вопрос не имел жизненого значения? т.к. заслонялся специфическими описаниями сложного устройства деятельности, и тем, что выделенные организационные формы задали в своей исторической конкретности наличное существование архитектуры. Казалось, затруднения носят технический характер, и достаточно хорошо проработать кооперативные и коммуникационные отношения и проинтерпретировать их в системных представлениях, как мы получим необходимые для объяснения ситуации и организации дальнейших работ, представления и схемы. Сферные представления поначалу тоже использовались в качестве средства описания нормативного набора необходимых для становления деятельностей, и сами по себе к задаче выделения идеи архитектуры еще не вели.

В первоначальной исторической реконструкции движения архитектурных представлений я получил картину развития архитектурной деятельности под решение определяемых историко-культурной ситуацией проблем и задач устроения пространственного бытия общества. В этой картине важнейшими моментами становились механизмы накопления и актуализации техник архитектурной работы и, соответственно, специфическое устройство культуры, образования и систем обобщения и передачи опыта, а также положения о постоянной смене практик архитектуры. Такое представление снимало вопрос об идее архитектуры, изначально определяя ее как бессодержательную и тем самым мощную технологию соорганизации.

Однако анализ критической ситуации в современной отечественной, да и мировой, архитектуре показал, что существующие жесткие формы сказывания через только нескольких определенных деятельностей и в ориентации на реализацию через строительный комплекс задавали ограничение на движение практики и вообще лишали архитектуру перспектив развития.

Тогдато и возникла необходимость определить идею архитектуры и тем самым задать ее содержание. Обсуждение темы наличия у архитектуры ведущей идеи шло в нескольких контекстах, важнейшими из которых являлись споры об идеях истории и регионализации.

В рамках исторического анализа, при установке на наличие множества сосуществующих линий или пучков, образующих “тело” деятельности, для меня стало важным выделить представление об обособляющихся парадигмах, в которых та или иная общекультурная идея и соответствующие ей техники и формы организации становятся доминирующими и определяющими историческую специфику деятельности. Идея циклов деятельности (или в другой схематике топов), ее “разорванности” и одновременно идея непрерывности развертывания самой идеальной действительности архитектуры стали той основой, которая определила возможность построения будущих программ развития архитектуры. Будущее видится как, с одной стороны, начало нового цикла, а с другой — как воспроизводство идей и техник, наработанных в процессах предыдущего развития. Таким образом, я предполагаю, что наряду с возможностью изображать движение архитектуры как непрерывный процесс со своими стадиями и их спецификой, т.е. как процесс естественный, определяемый внешними условиями и подчиняющийся логике изменения этих условий, необходимо еще изображение движения архитектуры как процесса прерывистого, определяемого искусственными действиями. Только при принятии необходимости учета двух способов понимания путей движения архитектуры, т.е. и как естественного процесса, и как искусственных преобразований, становится осмысленным вопрос о программах развитияя архитектуры.

Можно предположить, что архитектура, сформировавшаяся в своей европейской версии, в период, совпадавший с оформлением античной философии, несет в себе неизбывные черты момента своего рождения, представление мира тектонического предъявления этой формы в материале мысли или камне.

Пути архитектуры и философии дальше не столько разошлись, сколько пролегли в разных горизонтах: философия двигалась как бы “вширь”, захватывая иные формы осмысления мира, а архитектура — «вглубь», все более последовательно изыскивая формы реализации тектонического видения в техниках, умениях, символических и метофорических структурах и теоретических понятиях.

Я предпологаю, что в принципе возможны два крайних представления об архитектуре — как внутренней картины строения мира, накладываемой на слабо упорядоченный строительными структурами мир жизнедеятельности, так и внешний способ ориентации в социокультурном мире за счет искусственных структур, регулирующих отношения индивидов и общественных групп.

И от того, как устроено общественное сознание, насколько сильно оно архитектонически окрашено, зависит и какой из способов представления архитектуры реализуется в обществе. В истории европейской архитектуры период Средних веков был наиболее архитектонным, и архитектуру практически невозможно выделить как специфическую деятельность по ее предметам; она как бы «размазана» в пространстве культуры и социума.

В период Средневековья очень значима ориентация на упорядочение духовного мира через архитектуру — в противопоставленность увлечению внешним разнообразием, характерным для эллинизма, и позже, Ренессанса. Такая ориентация принципиально меняет способ осмысления архитектуры, стиль теоретизирования, так как именно ориентация на внешнее разнообразие требует классификаций, типологий и развитого аппарата описания формальных отличий, степенью проявленности которых мы определяем уровень развития теории. Тут проходит различие между теориями, ориентированными на понимание, проникновение в лежащее за формой, с их приматом общего над частным и одновременным стремлением к тонкому различению внутренних состояний, и теориями описательными, с приматом частного, со стремлением ухватить внешнюю индивидуальность формы во всех ее подробностях и изменчивости.

Я предполагаю, что эти различения теорий, взятые в естественном залоге, характеризуют эволюцию отдельных циклов деятельности. На первом этапе цикла мысленно оформляется «пустота», т.е. то место, которое кладется как подлежащее устроению. На втором этапе происходит само устроение, структурирование этой “пустоты”, ее превращение в пространство деятельности. На третьем этапе формообразующая активность замирает и образуется некая богатая, но аморфная среда как отпечаток процессов структурирования. Каждый средовый этап — это одновременно и период эклектики, и движение архитектуры по циклам — породил уже несколько типов эклектики. –

“Эйдетический” цикл Античности привел к эклектике зрелищной, упоению множеством возможных состояний переживания форм; «творческий» цикл Средних веков привел к эклктике стилевой, а «Научно-методический» цикл Нового времени — эклетике позиций и точек зрения.

Эти периоды эклектики имели не только архитектурное бытование, но соответствовали периодам культурного многообразия и плюрализма в истории европейской цивилизации. Но все эти периоды, порождавшие мощные центробежные процессы внутри себя, вызывали стремление к переводу многообразия в единую плоскость то ли права, то ли религии или науки. И сегодня наряду с задачами проявления и закрепления культурного многообразия бытования архитектурного (чего она в нашей стране уже давно была лишена) стоит проблема проектного оформления идеи Нового цикла. Пока на место этой идеи претендует идея информации как всеобщего поля гомогенизации. И нам сегодня следует искать способы тектонического осмысления и морфологизации именно информационных или коммуникационных поцессов. Возможно, это будет идея иной педагогики, которая сможет решить проблему удержания множественности без негативных последствий гомогенизации. Здесь — центральная проблема историко — критической работы.

Но мне важно подчеркнуть основную мысль, что под идеей архитектуры я понимаю проходящую через всю историю человечества деятельность морфологического осмысления, осознания и устранения человеческой жизни. Процесс морфологизации — основной процесс для архитектуры, а тектоническое мышление — способ его спецификации и удержания.

Необходимо решительно подчеркнуть различие идеи архитектуры как некого предельного ее состояния и исторических форм реализации этой идеи, всегда частичных и неотчетливых.

В рамках такого понимания архитектура мыслится как непрерывное становление идеи архитектуры через накопление культурно закрепленных форм устроения пространства человеческого бытия, предъявленных через поселения и здания, ритуалы и каноны, умения, образы и понятия, и в то же время как движение в истории, где каждый акт архитектурного есть промысливание и “полагание” мыслительного пространства для новых форм организации жизни, предъявление в образах и понятиях иного способа осмысления и устроения мира, т.е. — способа построения «пустоты», открытой формообразующей активности общества и индивидуума.

Мыслительным нервом такой организации архитектурного мышления становится становление, столкновение и соответствие понятий рода: «структура», «строение», “пустота”, «среда» и др. Вокруг актуализации этих понятий группируются конкретные формы идеологической организации миров, истории и культуры. Сегодня каждый выбирает свою позицию или фокус в этой проявленной в культуре современного общества множественности, но программа развития деятельности не может исключить необходимость удерживать их совместное движение и взаимозависимость. На этом уровне за счет разрывов углубляется сегодня специфическая характеристика архитектурного мышления и сознания — соорганизация многого и разного в единстве формы.

Я принял допущение, что архитектура является сложной содеятельностыо ряда исторически возникших деятельностей по оформлению устройства общественной жизни — таких, например, как формообразование или градостроительство. Естественный механизм, обеспечивающий, за счет переноса культурных форм и умений в нашей стране нарушен за счет практического разрушения системы воспроизводства профессии. Кроме того, ускорение темпов развития цивилизации определяет необходимость быстрого и целенаправленного реагирования на ситуацию и заставляет выйти на программирование развития архитектурной деятельности.

Для построения этой программы и необходимо понятие идеи архитектуры как горизонта, по отношению к которому строится будущее профессии, и понятие об архитекторе-соорганизаторе, обеспечивающее содержание профессионального обучения, возможность упорядочения и построения соответствующих форм мышления и понимания, а также понятие о новациях в социокультурной сфере как обеспечивающее ситуативность и жизненные программы.

Для меня становится чрезвычайно важным этот тезис об архитектуре как соорганизации других деятельностей и выделение архитектора — соорганизатора, т.к. это представление является ядерным для понимания механизмов развития архитектуры и соответственно построения программы ее будущего.

На сегодня можно выделить ряд деятельностей, задающих структуру практического «поля» профессии это художественное формообразование, храмосозидание, домостроение, градоформирование, средоформирование, регионоформирование и намечаемая сегодня установка на формирование городской или, шире, жизненной экзистенции.

Основные проблемы истории, критики и теории архитектуры сегодня определяются для меня необходимостью представить мыслительные средства удержания этих содеятельностей в рамках идеи морфологизации и обеспечения каждой деятельности адекватными ее природе средствами, а также заданием социокультурного контекста их развития, придания смысла идее соорганизации.

Средством такого осмысления представляется идея сферной организации мыследеятельности, которая обсуждается, для архитектуры, начиная с 7О-х годов. Работы О.И. Генисаретского, Г.П. Щедровицкого и тот обзор, который сделан А.И. Токаревым в лаборатории Г.П. Щедровицкого, достаточно подробно проявляет проблематику сферы, в том числе дизайна и архитектуры. Мне хотелось бы отметить идею полисферных комплексов, организуемых при решении крупных социокультурных проблем. В организации таких комплексов я вижу пути реального построения новых практик и резерв для развития — в том случае, если при функционализации этого комплекса архитектора нами будет помещена в его идеологическое и культурное ядро. Идея полисферных комплексов для меня была важной ступенью к пониманию проблематики регионализации деятельности. Регионализация по своей сути есть способ разрешения конфликтов, возникающих вследствие резкого расширения взаимодействующих культур за счет нахождения каждой культуре или комплексу культур собственного пространства существования и одновременно создания общего пространства их взаимоотношений.

Регионализация есть способ умножения культурного потенциала общества в противовес процессам унификации культур. В нашей стране долго шел процесс унификации, что и привело к культурной конфронтации разных типов (национальных, профессиональных и т.п.) в условиях стремления культур к самосохранению и экспансии.

Сама архитектурная деятельность не только обеспечивает процессы регионализации как часть его механизма, но и может рассматриваться как особый культурный регион. Мы предполагаем, что в процессе регионализации та или иная деятельность имеет перспективы развития, если она сама является участником этого процесса как самостоятельная его структура, в отличие от роли деятельностей в процессах унификации. где они являются фрагментами единой структуры, и перспективы ее развтия связаны с расширением своего присутствия и соответственно увеличения своего веса в этой структуре.

Я думаю, что в нашей стране формируется понимание необходимости перехода от идеологии социального к идеологии культурного, от идеи единообразия, единой структуры к идее разнообразия и множества свободно сопряженных структур и, следовательно, смены социальной политики политикой культурной. Можно предположить, что этот переход совершается и во всемирных масштабах, т.е. в рамках процесса глобализации.

Архитектура была мощным средством реализации социальной политики и сама внутри себя организовывалась по этому принципу иерархии и единой большой структуры. Безраздельное господство идей, ценностей и механизмов социальной политики в архитектуре, городах, районах не могло не привести к утрате собственно культурных идей, ценностей и механизмов реализаций в обществе. Это привело к истощению культурного потенциала как самой архитектурно-градостроительной деятельности, так и городов и территорий, утраты культуры как важнейшего ресурса и воспроизводства и развития.

Культурная политика, т.е. реализация властных отношений по отношению к бытию культуры, осуществляется над множеством сопряженных структур, имеет ядерное или ядерно-сетевое строение, базируется на процессах коммуникации. Главной точкой приложения политических усилий является не место в иерархии, а авторитет, т.е. способность поддерживать ядерный характер культуры, разность «потенциалов» ее отдельных ядер в рамках структур и поверх их.

Сутью культурной политики является власть над коммуникацией, а средством развития культуры прежде всего усовершенствование коммуникационной сети, обеспечение ее функционирования и развтия.

Центральным представлением, обеспечивающим региональное видение, является представление о ресурсе.

Если в естественной картине и потребительской идеологии ресур мыслился как нечто вещное и исчерпываемое, то в искусственнотехнической картине и предпринимательской идеологии ресурс мыслится как восполняемый и даже возрастающий и имеет, в основном, мыслительное или идеальное содержание.

Условием выделения того или иного явления как ресурса является особая картина мира, представленного как пустоты, т.е. места, куда можно направить продукты (отходы) своей деятельности.

 

Только тогда, когда такие пустоты .определены, отходы собственной деятельности становятся ресурсом. С точки зрения регионального.субъекта и в той или иной региональной ориентации (колонизация, освоение и т.д.) границы региона прочерчиваются по отношению к пустотам, куда идут отходы собственного производства, а также культурным ядрам, откуда поступают продукты чужой деятельтности.

Сами каналы движения отходов и продуктов задают мировые исторические системы сетей. И «сеть» является другим важнейшим понятием регионального подхода.

Фактически, войти в мировую систему сетей и является целью регионализации. Однако войти в нее можно лишь “каналом” этой сети, т.е.”специфической пустотой”, необходимой другим для вложения их отходов, и ”узлом”, “культурным полем” — источником специфических, необходимых для других отходов своей деятельности.

Основной проблемой регионализации является построение специфических деятельностей и их связок, имеющих уникальные черты и в связи с этим уникальные продукты.

Знание об уникальном — наиболее характерное отличие новых наук от традиционных, а уникальность куль туры — основной ресурс регионального развития.

Отсюда важнейшими формами знания, обеспечивающими региональное развитие, являются знания исторические, задающие специфические траектории движения данной культурной общности, и критика, как форма выделения ценностей и критериев развития в их специфике для данного времени и данного места.

Для программирования в условиях множественности вариантов развития необходима особая топическая логика. Эта логика описывает не всеобщие универсальные законы построения высказываний, а высказывания вероятностные и правдоподобные, соответствующие особенностям данного места (топоса).

В топической логике при программировании можно произвести построение сценариев, т.е. особых траекторий развития событий, в зависимости от того, как произведен выбор или построен набор возможностей при столкновении различных мыслительных и деятельностных организованностей, описанных как топы. Это столкновение порождает проблемные ситуации, заставляющие для их снятия проектировать программы регионализации.

Построение сценариев внутри программы стало темой самого последнего этапа методологической работы в архитектуре, ориентированного на превращение ее в новый культурный регион.

В рамках основных проблем, которые видятся мне во взаимодействии архитектуры и методологии, я бы особо выделил проблему «растягивания» области архитектуры за ее нынешние пределы: как движение «вверх’ — к построению философии архитектуры, и «вниз» — к выделению техник морфологизации, к включению их в обучение архитекторов.

Последняя задача связана с тем, что сегодня эти техники вплетены в конкретные задачи, не отделены от материала и ограничены узкими рамками применения. В этом я вижу для себя ближайшие задачи методологической работы в архитектуре.

————————————————————————————

*следует отметить, что отношение методологии к архитектуре было постоянно заинтересованным, т.к. во- первых, сложная область деятельности с богатой историей давала богатую пищу для анализа, а, во-вторых, как неоднократно подчеркивал Г.П. Щедровицкий, архитектуру можно рассматривать как одну из наиболее показательных форм практической методологии.