От района к региону: на пути к хозяйственной реформе

Смена научных парадигм — нормаль­ное явление в науке [20], определяющее ее прогресс, несмотря на несомненную болезненность этого процесса. История любой науки вовсе не изобилует подоб­ного рода перипетиями, поэтому реаль­ного опыта переживания смены пара­дигм не имеет, пожалуй, никто; а потому оценить реальность происходящего его участники, к сожалению, не могут. Эта оценка осуществляется в исторической рефлексии событий после победы новой парадигмы (или провала попытки сме­нить старую) и полного ухода со сцены сторонников предыдущей. Здесь доста­точно упомянуть коперниканскую кос­мологическую парадигму, пришедшую на мену птолемеевской онтологии, галилеевскую методологию «идеального объ­екта», сменившую научный эмпиризм и слепое следование фактам. В географии суперсобытием, давшим жизнь новой парадигме, стал переход от карты к гло­бусу, хотя еретические догадки и доказа­тельства шарообразности Земли сущес­твовали задолго до того, не выходя на парадигмальные притязания и остава­ясь достоянием одиночек и малых, не признаваемых групп.

Следствием этого тезиса является достаточно тривиальное и очевидное утверждение: смена научных парадигм происходит на субъективном уровне, при этом отказ от старой парадигмы и пре­тензии на новую вовсе не означают са­мой смены как состоявшейся: ложных ходов и тупиков в науке гораздо больше, чем парадигмальных скачков. Всякий отказавшийся от господствующих взгля­дов должен осознавать свой риск и воз­можное, вполне справедливое осуждение уважаемых коллег.

Основания смены парадигмы

Памятуя обо всем этом, автор, тем не менее, после долгих и, надо сказать, мучительных соображений решился опубликовать свое сугубо личное и инди­видуальное неприятие районной парадиг­мы во имя региональной. Методолого-игротехническое сообщество в отрыве от географии взяло на себя миссию регионализации, делает это скорее интенсив­но, чем культурно, порождая массу пло­дотворных идей. Авторского здесь по большей части — мучения профессионала с шестипудовыми крыльями распредмечивания.

Основания, в самой сжатой форме, этого отказа суть таковы.

Ценностное. Экономическая география — и это составляло гордость, порой  наивно преувеличенную, отечест­венных географов (в том числе и самого автора, разумеется) — верой и правдой служила тоталитаризму. Экономическая география объективно служила укрепле­нию и усилию централизованной плано­вой экономики, теоретически обосновы­вая тоталитаристские планы [2] и пос­тавляя административно-командной системе высококвалифицированные кадры. Теория ТПК и экономического районирования [16-19] как парадигма отечественной экономической геогра­фии служила оправданием пренебреже­ния всеми интересами, кроме партийно — государственных или даже вождистских. В конце концов, географическая терминология  (ТПК, экономический район) стала официально признанной как госу­дарственная, а в практике социалисти­ческого строительства возникли такие монстры и профанации географических понятий  как Южно-Якутский ТПК (геог­рафы своими работами и непротивлени­ем благословили это детище формализ­ма).

Все последующие основания в отли­чие от предыдущего — имманентны эко­номической географии и не могут быть списаны на внешние обстоятельства.

Этическое. Теория ТПК критери­ем эффективности выдвинула принцип максимализации экономического эф­фекта при минимизации народнохозяй­ственных затрат [17]. Эта этическая норма имеет антихристианский характер! (недаром практика социалистического ведения хозяйства многократно прокли­налась с отечественных и зарубежных амвонов иерархами различных церквей и простыми верующими всех религий, сект и конфессий).

Попутно стоит отметить, что уже дважды употреблявшийся термин «прак­тика» понятийно в контексте всей статьи неуместен, означает «деятельность во благо»; очевидно, здесь более употреби­телен термин «поэзия» (по Платону) — самовыражение, к тому же странное самовыражение; не людей, а идеи, восп­ринятой людьми харизматически, в сок­ровенной неприкосновенности и поэти­ческом пренебрежении к живущим и существующим носителям этой идеи.

Хищническая этика максимализа­ции результата при минимизации уси­лий на его достижение (ей противостоит явно протестантский, по сути, закон Кэрри «Осваиваются не лучшие, но наибо­лее доступные ресурсы») повлекла за собой весьма тяжкие последствия:

• экологические катастрофы и исто­щение естественных ресурсов не только в нашей стране, но и в Вос­точной Европе, на большей терри­тории зарубежной Азии, на Кубе, в Эфиопии, Анголе и других странах, попытавшихся более или менее длительное время реализовывать нашу модель государственного устройства и этическую модель нашего строя;
• истощение физического и интел­лектуального потенциала социума без воспроизводственных и ком­пенсирующих механизмов; об этом трудно говорить, но ГУЛАГ с точки зрения критерия эффектив­ности — наилучшее трудоустройст­во и наиболее рациональная орга­низация жизнеэксплуатации (ни одна великая стройка коммунизма не обошлась, кажется, без привле­чения этой позорной формы рабст­ва). Как бы ни были отвратитель­ны (мнимо или в действительнос­ти) современные отечественные предприниматели, автору неизвес­тен ни один случай их альянса с ГУЛАГом и его дочерними фирма­ми, усиленно пытающимися прор­ваться в коммерческие и рыноч­ные структуры.

Теоретическое. При более или менее ближайшем рассмотрении теория штандортов А. Вебера (первый и единст­венный раз он был издан у нас в 1926 г., да и то в сокращенном виде [9]) принципи­ально не отличается от теории ТПК. Более того, теорию ТПК можно рассмат­ривать как определенную редукцию тео­рии штандортов, адаптированную под более тоталитарную систему, чем прусско-германское бюрократическое госу­дарство начала XX в. При этом много­численные последователи А. Вебера из рядов технической и экономической интеллигенции были физически уничто­жены в первые годы первой же пятилет­ки, и уже некому было обнаруживать внутреннюю зависимость теории ТПК от теории штандортов.

Вся критика, в том числе и отечест­венная (надо заметить, порой весьма оголтелая; это не относится к Н. Н. Колосовскому и Н. Н. Баранскому [5], старав­шимся весьма лояльно оценивать рабо­ты А. Вебера), теории штандортов может быть в полной мере перенесена и на тео­рию ТПК. Здесь поэтому достаточно будет сослаться на классическую крити­ку веберианства А. Леша [22], если мы отнесем ее к теории ТПК.

Логическое. Мне вообще предс­тавляется сомнительной затея с форми­рованием, существованием и развитием экономической географии, региональной экономики, всех прочих экономик как наук, построение некоторой экономичес­кой действительности с ее законами (например, законами политэкономии социализма), принципами, позициями, субъектами, целями, мотивациями и всем прочим в стране, не только лишен­ной экономических реалий, но и взявшие­ся за уничтожение экономики, экономи­ческих отношений, денег, конвенцио­нальных эквивалентов деятельности и построения неэкономического общест­ва, где действуют законы и правила нрав­ственного, а не экономического порядка. Здесь мы в очередной раз сталкиваемся с феноменом эпохи А. Щюца [39] и нашей многолетней безуспешной и трагичес­кой попыткой не замечать очевидного: в стране с отсутствующей экономической реальностью нет места экономической географии. Это означает, что — то, что мы называем отечественной экономичес­кой географией, есть не более чем лапутянская наука ни о чем…

Этимологическое. В книге Н.Н. Некрасова «Региональная экономи­ка» [24] делается попытка полного отож­дествления понятий «регион» и «район» на том основании, что «регион» произо­шел от латинского regia «страна», «край» (тут однокоренными словами выступа­ют регулы, rех, регина, режим, регулятив,

Regierung — объединяющим эти слова смыслом является правило и управле­ние, a rayon — «радиус», «вектор», «луч».) И это явное этимологическое несоответст­вие было принято, стало банальной общеупотребительной не очевидностью, очередной и еще одной жертвой мысли. В понятийном словаре Э. Б. Алаева [2], кстати, единственном в своем роде в отечественной экономической геогра­фии, эта же синонимия, вопреки этимо­логии, признается (делается, правда, оговорка о неполной синонимии, боль­шей жесткости термина «район» и  моде на слово «регион» как более мягком выра­жении все того же смысла — таксономи­ческой части чего-то целого).

Проспективное. Процесс регионализации оказался не просто мо­дой 80-х годов. Исторически он оказался равномощен и противопоставлен в об­щественном сознании имперскому про­цессу и потому недаром совпал с падени­ем и разложением самой зловещей импе­рии современной истории, несмотря на то, что история демонстрирует устойчи­вость региональных образований и эфе­мерность империй. Регионализация как процесс антиимперского самосознания породила, например, каталонский мо­дерн с его гениями С. Дали, П.Пикассо, П.Казальсом и А.Гауди. Современный регионализм возродил почти совсем вымерший бретонский язык и возрожда­ет язык белоглазой чуди, известной еще Геродоту как гипербореи. Регионализа­ция породила идею Европейского дома и Азиатско-Тихоокеанский регион как новую воронку гуманизации и развития человечества.

Современный регионализм по своей социокультурной и духовной мощи стоит в одном ряду с идеями «третьей волны», постиндустриального общества, коммуникационной «всемир­ной деревни». Пока можно только пред­полагать, что все эти суперидеи есть различные эманации наступающего но­вого гуманизма, предугаданного столь противоположными, но мощными мыс­лителями второй половины XIX в. — Ф. Ницше [25], Ф. М. Достоевским [14] и Вл. Соловьевым [32]. Основной принцип этого нового Гуманизма: человек уника­лен и уникальна его среда [7] до головок­ружительной гордости противопоставле­ния его всему человечеству и даже Богу, что придает эсхатологическую окраску всему предстоящему, грядущему и буду­щему. Весь мир — игра. И мы сегодня присутствуем при окончании очередного гейма: агонистическая игра достигла своей агонии и — без антрактов и буфетов — начинается игра-performance, игра-пре­образование, игра-представление, карнавальная игра демиургов…

Понятие «регион»

1. Регион — полисферное образова­ние, включающее в себя (потенциально) геосферу, ойкумену и этносферу, техносферу, ноосферу. Вследствие этого терри­ториальная определенность региона весьма условна. Например, Касталия Г. Гессе как регион «игры в бисер» не име­ет территории, она негеосферна. То же можно сказать про «Утопию» Т. Мора (хотя у нее и был географический аналог — Цейлон), «страну» в произведениях Стругацких, Дж. Оруэлла, Замятина и других утопистов (в антиутопиях обычно имеется более или менее точная геогра­фическая привязка, но зато отсутствует собственная и уникальная идеальная конструкция или концепция социально­го устройства). Регион духовен и культу­рен, а потому индифферентен к террито­риальным страстям и притязаниям.
2. Регион — воспроизводственная структура на мировых путях развития. Воспроизводственность обеспечивает «вечность» региона и его культуросообразность, замкнутость его культуры, ко­торая может рассматриваться только в рамках общечеловеческой культуры и как равномощная ей. Вместе с тем реги­он своей миссией, а не специализацией, добровольно принимаемой перед миро­вым сообществом, определяет одно из направлений мирового развития, не па­разитируя на общемировом развитии и не пародируя достижения цивилизации (как это происходит, например, в отечес­твенном автомобилестроении или элект­ронике), а внося своеобразие в пестрый коллаж мирового развития и прогресса.
3. Регион зиждется на идее само­достаточности, что не совпадает с идеей самообеспечения. При этом самодоста­точность ощущается региональным субъектом не относительно целого или центра и выражается в провинциальнос­ти (самобытности) сознания: житель империи переживает лишь проблему самообеспеченности и ощущает свою столичность или периферийность, окра-инность (ущербность и несамостоятель­ность); житель нашей империи даже в своей столичности вечно ощущает неко­торую затрапезность и затхлость, если имеет возможность сравнивать себя и свой мир с миром парижанина, лондонца или жителя Рио-де-Жанейро.
4. Район — продукт членения целой территории. Регион задается субъектив­но. Региональный субъект — это не жи­тель, не представитель населения, этно­са, что принято считать подушно или поголовно, рассчитывать и прогнозиро­вать. Региональный субъект обладает: волей и представлениями, целями как представлениями, побуждающими к действию [10], позицией; региональный субъект — это, прежде всего и главным образом деятель, осуществляющий по­мимо деятельности ее рефлексию; это, наконец, тот самый объект, который в состоянии субъективироваться (Гете: «Человек — это природа, которая познает самое себя»: как географ, я горжусь, что эта фраза является эпиграфом к класси­ческой работе Э.Реклю «Земля и люди». Физикам или лингвистам подобная мысль чужда и непонятна). В этом пони­мании регион и региональный субъект — две совпадающие сущности, различаю­щиеся лишь центрацией сознания.

Субъектность региона означает его политичность. Регион — арена деятель­ности и интересов различных региональ­ных субъектов. Тут важно лишь подчерк­нуть, что «политика» понимается здесь в классическом ее, понятийном варианте, в традиции Платона-Аристотеля — Макиавелли [3; 23; 27; 28], как исономическое (равноправное, правовое) противопос­тавление различных и взаимоуничтожимых сил. Любой акт уничтожения, эли­минирования оппонентов и оппозиции превращает регион в праимперию, о чем предупреждал еще Б.Спиноза.

5. Границы региона, таким обра­зом, имеют диффузный, контактный, а не контрастный характер [13] и задаются собственностью и управляемостью прос­транства. Если принять фундаменталь­ное допущение, что функция власти — понимание, то в герменевтическом прос­транстве региональная граница прохо­дит по краю понимания регионального субъекта. Августовские баррикады (Мос­ква, 1991 год) как границы понимания и власти проходили вовсе не по Горбатому мостику, а по сознанию москвичей и армии.

Межрегиональные  пространства могут иметь неопределенно большую территориальную протяженность. Более того, так как процесс регионообразования у нас пока лишь наметился, межреги­ональные пространства занимают почти всю территорию страны. Лишь в послед­нее время можно говорить о региональ­ном самоопределении Балтии и некото­рых других, преимущественно окраин­ных образований.

6. Из тезисов о воспроизводстве как важнейшем региональном процессе и о региональном субъекте вытекают с необходимостью представления о регио­не как о «совместном мире» Плесснера [29] и хозяйственности региона (в отли­чие от производственной основы рай­она: ТПК есть производственный каркас экономического района — гласит одна из догм экономической географии). Совместность и хозяйственность (об этом — несколько дальше) обеспечивают экологичость региональной организации жизнедеятельности. Регион строится на субъект-субъектных отношениях типа «Живи и жить давай другим».
7. Наконец, — и это наиболее уязвимое и трудно воспринимаемое районным сознанием утверждение: регион не есть часть чего бы то ни было, даже мирового сообщества. Как и человек не есть часть человечества и тем паче общества ли социума, зане и Христос был человеком, и каждый из нас — собеседник Бога. Регион не входит ни в какие таксономии. Он внемасштабен и разномасштабен: от Азиатско -Тихоокеанского до кантона Ури в Швейцарии («Бесы»). Регионы могут интерферировать и соучаствовать, а одной территории или в одной сфере. Регион — понятие, задаваемое типологи­чески, а не классификационно или сис­темно. Это, кстати, означает, что разно­образие регионов не ограничено и априорно не задано (не может быть сведено, например, к комбинаторике заранее известного числа энергопроизводственных циклов). Региональные представления по-новому ставят географическую проблему уникумов, аналогов и гомоло­гов как оснований региональной типиза­ции.

Понятие «хозяйство».  Хозяйственная география

Мои размышления о хозяйстве, встретившись с «Философией хозяйст­ва» о. С.Булгакова [8], обрели основания.

Хозяйство — зрелая форма организа­ции жизнедеятельности [22]. Платон в «Пире» [27] рассматривал жизнедеятельностное пространство как три взаимоп­роникающих мира: мир идей, мир людей и совмещающе-разделяющий их мир вещей. Напряженный гуманизм этой схемы, подобно трагедиям Шекспира, порождает все новые и новые интерпре­тации и мутации. Если Гераклит утверж­дал непроницаемость для людей мира идей («эйдос» — атомов как монад этих «эйдос»), то Аристотель — во всем оппози­ционер Платону — именно в этом вопросе солидаризировался со своим учителем, введя понятие «энтеллехия» как средство преодоления и прорыва людей в мир идей [4]. Гегелевская метафизика истории также трехпространственна [12]. Исто­рический мета процесс А. Вебера [9] трех­пространствен (полипроцесс социаль­ных мутаций — полипроцесс научно-технического прогресса — полипроцесс ду­ховности и творчества). В отечествен­ной методологической школе [38] мыследеятельность представлена трехслойно

(мышление — мысль — коммуникация — мыследействие). Наконец, в мистичес­кой традиции жизнедеятельность также трехпространственна [6]: мышление — желание — действие. Во всех этих схемах средний слой синергичен (со-творен, со-един).

Сохраняя это устойчивое представ­ление о трехпространственности жизнедеятельностной организации, предло­жим свою содержательную версию, близ­кую к идеям методологической школы: мир идей — мир общений (коммуникаций) — мир действий.

В каждом из этих пространств фор­мируется свой воспроизводственный цикл:

— в мире идей — церковь как некий круг (цирк) идей, объединяющий людей религиозно (религия — пере­объединение людей в вере);

— в мире общений — община, круг (казацкий), арена (в эллинистичес­ких Афинах), мир, сход (в архаич­ной Греции [40] — комы и демы: протоэтносы, не отделяющие себя и свои имена от своей земли и культуры);

— в мире действий — цикл просьюминга (потребления), воспроизводст­венного процесса, выделенного О.Тоффлером [34] и наиболее ярко выраженного, по его мнению, именно в домашнем, семейном, натурализованном хозяйстве, но имеющего решающее значение для общества «третьей волны».

Проницаемость всех трех миров и, следовательно, связанность всех трех циклов обеспечиваются стержневым (осевым, сказали бы О. Шпенглер и И. Пригожин) циклом собственности, ин­терпретируемой в мире идей как право (именно поэтому право собственности священно, даже харизматично и осияно церковью, религией и верой); в мире коммуникаций — как ответственность (так понимал собственность Аристо­тель; разумеется, ответственность всег­да конвенциональна, поскольку есть не только мера собственности по Аристоте­лю, но и предполагается дуальная реф­лексивная пара вопросительности-ответственности А.  Щюца: «для того, что­бы…» в проспекции — «потому что…» в ретроспекции); в мире действий — дело, бизнес, сопряженный в протестантской традиции (М. Лютер — Б. Франклин — М. Вебер) с идеей Beruf, с призванием.

По аналогии с герменевтическим кругом в циклах хозяйственных возникает индуктивный круг. Примени­тельно к нашей ситуации индуктивный круг выглядит следующим образом: мы до того обнищали и лишены собственности, что ничего не желаем, и до того безвольны, что ничего не можем иметь. Одно из самых сильных впечатлений-потрясений было получено автором в разгар сенокосной поры в одном из воло­годских совхозов: травы благодаря теплу и изобильным дождям вымахали нео­быкновенные, а все люди — в кабинетах и на других рабочих местах, если за тако­вые можно принять завалинки и переку­рочные закуты, — обсуждают вопрос о повышении цен на комбикорма и необ­ходимости в скором времени резать ско­тину (личную и совхозную). И при этом ни у кого не появляется даже оправданий всеобщего безделья.

Проблема индуктивного круга стала приобретать мистический характер. В сравнительной лингвистике школы То­порова — Вяч. Иванова — Седакова [33; 15; 31] понятие «нищий» близко к понятию «бедный», «убогий», «мертвый» и «голод­ный», он есть представитель «того света» на этом. Неожиданное обилие нищих и попрошайничающих в современных го­родах, особенно в крупных городах, есть ни много, ни мало как взыскание мерт­вых с живых накопившихся долгов, пла­та за то, что «тот свет» переполнен мерт­вецами, по большей части не упокоенными. Нищие тянут нас либо в нищету, либо на некий суд, либо, что наиболее вероятно, одновременно и туда и сюда.

Если оставить в стороне сюжет, связанный с разрушением хозяйствен­ного круга и способом попадания в ин­дуктивный круг нищеты и безделья, и вернуться к онтологической схеме хозяй­ства, то необходимо отметить географи­ческую и деятельностную совместность различных хозяйств, невозможность их изолированного существования (разве что только в теоретических редукциях). В реальном географическом пространстве имеет место совместность владения и пользования теми или иными угодьями (лес, река, выгон и т.п.), совместный транспорт, совместное образование и т.д. При этом можно выделить два прин­ципиально разных типа совместности:

первый строится на идее разделе­ния труда и, следовательно, рыночной экономики (с присущей ей конкурен­цией);

второй — на идее кооперации (коопе­ративной экономике [37]).

Всякое же внешнее регулирование, например государственное, приводит к деформации хозяйственных структур и связей, при этом всегда во благо этого внешнего и в урон собственно хозяйству. Именно поэтому региональная органи­зация, независимо от того, является ли она по преимуществу рыночной или коо­перативной, имеет антигосударствен­ный или агосударственный характер.

Таким образом, онтологическая схема хозяйства обретает следующий вид (схема 1).

Схема «хозяйства и экономики» вытекает из предыдущей (см. схему 2).

Это представление о хозяйстве по-новому ставит вопрос о предмете геогра­фии. Речь идет вовсе не о смене объекта исследований (географической «моде» — на то географию производства, то насе­ления и городов, то рекреационную и туризма, то культурную и прочие геогра­фии, где за сменой объекта стоят вообще-то неизменные и нерефлектируемые географами средства: ставнительно-описательные, картирования, рай­онирования и т.п.), а о новом жанре геог­рафии — о новой парадигме и новом поня­тийно — категориальном строе как остове новой парадигмы.

Утверждается, что протогеографией нового жанра должна стать хозяй­ственная география как некий примат (примитив) будущего разворота будущей региональной географии.

Именно это место и эта роль хозяй­ственной географии обливает ее рефлек­сивность. При этом основной особен­ностью нашей ситуации является то, что если в сложившихся (в том числе и хозяйственно) сообществах эта рефлексия носит ретроспективный (исторический) характер, то для нас, уже проспективный теоретико-нормативный и понятийно-конструктивный. Одновременно с этим хозяйственная география ставится в один ряд с европейской географической мыслью, методологическую основу которой составляют работы герменевтов — культурологов Ю. Хабермаса [35],   Х. Г. Гадамера [11] и М. Хайдеггера [36].

Это означает, что хозяйственная география по подходу — не исследователь­ская наука (собственно исследовать, если не считать некоторых порушенных структур хозяйства, нечего), а проектно-нормативная (по крайней мере, на пер­вых порах своего становления). Данный подход невозможен без активного (по Р. Акоффу [1] — интерактивного) познания мира и самопознания.

Кроме того, подобный подход тре­бует весьма сложного самоопределения как в реальных рамках действия и воз­действия, так и в действительности ду­ховно-идеального пространства, ноосферного самоопределения или (с доста­точной долей синонимии) аксиологического (ценностного) самоопределения. Ситуация, с одной стороны, и онтология хозяйства, формируемая из идеального пространства, — с другой, требуют отказа от отстраненно-объективистского взгляда на вещи и оглашения собственной  духовной позиции и причастности.

Необходимо отметить также, что региональный подход сопряжен с отка­зом от взгляда на региональных субъек­тов как на «население», «жителей» и как на объект изучения и исследования, что влечет за собой преобладание в ней (геог­рафии) герменевтических мотивов (в своеобразной нормативно-понятийной интерпретации) и гомилетики (убежде­ний и мотивирования действий). Хозяй­ственная география, следовательно, по необходимости политическая, социо-культурная дисциплина, погруженная в глубины и пучины социума.

Разумеется, новый подход и новая парадигма выдвигают требования на оснащение новыми методами и средст­вами, прежде всего герменевтическими и гомелетическими. К последним относят­ся средства социального и организаци­онного проектирования: имитационные,  деловые, ролевые, ситуационные, органинизационно-деятельностные игры. В герменевтическом плане необходимо помимо понятия «хозяйства» и родственных ему, разработка нескольких пакетов понятий:

— человек, жизнь, здоровье, средства;

— предприятие и предпринимательство;

— рынок (и его институции: банк, биржа и т.п.), кооперация, экономика;

— транспорт, торговля, обмен, коммерция;

— город как региональное образование.

В заключение, по-видимому, необходимо сослаться на собственный (пусть и весьма тощий) багаж и опыт региональных разработок, ибо теоретическая работа, не реализуемая в конкретных действиях, рискует остаться и не фальсифицированной и не верифицированной (опровергнутой или подтвержденной на достоверность), а быть, по К. Попперу [30], существовать на уровне домыслов.

Здесь уместно сослаться на уже состоявшиеся, проходящие или разворачиваемые разработки:

— перспектива развития порта Усть — Дунайск в рекреационно-хозяйсвенном комплексе дельты, (региональная программа) (Союз морниипроект, 1988-1989);

— исторический очерк и предложения по современной организации городского самоуправления в Москве (Центр региональных исследований ВНИИСИ АН СССР, 1989);

— методология и практическая организация социально-экономического мониторинга в районе Катунской ГЭС («Наука», 1990-1991);

— уклады хозяйства и жизнедеятельности основных конфессий в Горном Алтае («We Answer», 1992);

• оценка ресурсов и резервов, жизнедеятельности, прогноз и предложения по жизнеобеспечению в долине реки Терменьга в Верховажье («We Answer», 1991-1992).

1. Акофф Р. Планирование будущего корпорации. М., 1985.
2. Алаев Э.Б. Социально-экономическая география. — Понятийно-терминологический словарь. М., 1983.
3. Аристотель. Политика. — Соч. в 4-х тт. Т. 4. М., 1984.
4. Аристотель. Большая этика. — Соч. в 4-х тт. Т. 4, М., 1984.
5. Баранский Н.Н. Экономическая география СССР. Обзор по областям Госплана М.-Л., 1926.
6. Безант А., Что такое география. — «АУМ», Нью-Йорк- Москва, 1990, № 1.
7. Библер B.C. Нравственность. Культура. Современность (Философские раздумья о жизненных проблемах). — Этическая мысль. Научно-публицистические чтения 1990. М., 1990.
8. Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М.,
9. Вебер А. Теория размещения промышленности. М., 1926.
10. Вебер А. Протестантская этика и дух капитализма. — Избр. соч. М.,
11. Гадамер Х. Г. Истина и метод. М.,
12. Гегель Г.В.Х. Наука логики. В 3-х тт. М.,
13. Географические границы. Сб. статей под ред. Б.Б.Родомана и Б.М.Эккеля. М., 1982.
14. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. — Соч. в 10-ти тт. Т. 9-10. М.,
15. Иванов В.В. Реконструкция структуры, символики и семантики индоевропейского погребального обряда. — Исследования в области балто-славянской духовной культуры. М., 1990.           ^f
16. Колосовский Н.Н. Производственно-территориальное сочетание (комплекс) в советской экономической географии. — Вопросы географии, 1947, № 6.
17. Колосовский Н.Н. Основы экономического районирования. М., 1958.
18. Колосовский Н.Н. Теория экономического районирования. М., 1969.
19. Крижановский Г.М. Пять лет борьбы за план. — Соч. Т. М.-Л., 1934.
20. Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.
21. Леш А. Географическое размещение хозяйства. М.,
22. Левинтов А.Е. Жизнедеятельность и хозяйство. Принципиальные методологичес­кие схемы (В печати).
23. Макиавелли. Государь. — Избр. соч. М., 1982.
24. Некрасов Н.Н. Региональная экономика. М., 1975.
25. Ницше Ф. Автобиография (Esse homo). — Избр. соч. в 2-х тт. М., 1990.
26. Платон. Государство. — Соч. в 3-х тт. Т. 3, ч. 1. М., 1971.
27. Платон. Пир. — Соч. в 3-х тт. Т. 2. М., 1970.
28. Платон. Политик. — Соч. в 3-х тт. Т. 3, ч. 2. М., 1972.
29. Плесснер X. Ступени органического и человек. — Проблемы человека в западной философии. М., 1988.
30. Пошер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.
31. Седакова 0.А.. Тема «доли» в погребальном обряде. — Исследования в области балто-славянской культуры. М., 1990.
32. Соловьев Вл. Чтения о Богочеловечестве. — Соч. в 2-х тт. Т. М., 1979.
33. Топоров В.Н. Заметка о двух индоевропейских глаголах умирания. — Исследования в области балто-славянской духовной культуры. М., 1990.
34. Тоффлер О. Прогнозы и предпосылки. — Социологические исследования, 1987, №5.
35. Хабермас Ю. Понятие индивидуальности. — Вопросы философии, 1989, № 2.
36. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. — Вопросы философии, 1989, № 9.
37. Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. М., 1989.
38. Щедровицкий Г.П. Схема мыследеятельности — системно-структурное строение, смысл, содержание. — Системные исследования. Ежегодник 1986. М., 1987.
39. Щюц А. Структуры повседневного мышления. — Социологические исследования, 1988, № 2.
40. Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990.