Становление и развитие идей генетической логики

Доктор философских наук профессор Иосаф Семенович Ладенко живет в новосибирском Академгородке и разрабатывает то, что названо им методологией организации интеллектуальных систем. А «проросла» эта ветвь методологии в недрах Московского логического кружка — предшественника, по мнению редакции, ММК.

 История МЛК и ММК, этапы становления и развития идей генетической (содержательно-генетической) логики — тема столь интересная и важная, что считать ту или иную точку зрения единственно верной было бы, по крайней мере, наивно. Может ли знать один очевидец, как оно было «на самом деле»?! Поэтому редакция приглашает к обсуждению истории МЛК-ММК всех участников семинарских дискуссий тех лет.

 

1. Московский логический кружок образовался в 1952 г. Деятельность МЛК проходила в сложных общественных условиях, иначе говоря, возмож­ности для самостоятельной активной работы философов и вообще представи­телей всех гуманитарных наук были чрезвычайно ограничены. Логика остава­лась едва ли не единственной областью знания, в которой пока не возбраня­лись инициативная работа и самостоятельность суждений. Понятно поэтому, что к занятиям логикой обратилась мыслящая часть студентов и аспирантов философского факультета Московского университета — те, кто стремился к серьезным исследованиям вместо того, чтобы обсуждать и комментировать высказывания И. Сталина и других вождей или бороться с ревизионизмом, догматизмом буржуазной идеологии и т.п. Конечно, логика — довольно специфическая область знания; в принципе всегда немного тех, кого она может заинтересовать, а потому аудитория Кружка была немногочисленной. Но важно то, что его членами оказались способные и честные молодые люди.

Основателем и реальным руководителем МЛК был аспирант философс­кого факультета Александр Зиновьев, впоследствии выдающийся отечествен­ный логик. Официально Кружок действовал в составе факультетского Науч­ного студенческого общества, а его — также официальными — руководителями были последовательно доценты кафедры логики Н. Воробьев, М. Алексеев и Е. Войшвилло. Однако «протокольные» заседания Кружка были лишь одной, к тому же не главной, формой его работы, которая выполняла роль «легаль­ной» структуры, защищавшей его участников от подозрений со стороны должностных лиц в возможных вредных или даже антисоветских занятиях. Следует подчеркнуть, что члены МЛК не занимались политической деятель­ностью, они всецело стремились к обсуждению проблем логики.

Несравненно более сложная и объемная работа велась членами Кружка в процессе постоянных личных контактов между двумя, тремя и большим количеством лиц, что обеспечивало интенсивность мыслительной работы каждого и всего коллектива. В обсуждении логических вопросов не бывало никаких ограничений: обсуждение могло вестись и по телефону в любое время дня и ночи.

В действительности МЛК был инициативным объединением аспирантов и студентов философского факультета. Встречи, обсуждения и споры происхо­дили в коридорах факультета, во дворе университета, в библиотеке им. Горького, в Александровском саду у кремлевской стены, на квартирах товарищей, во время прогулок по двое, по трое по улицам и бульварам. Предметом обсуждений были проблемы логики и структуры логического знания, логической структуры науки и логики научного исследования, исто­рии науки в целом и конкретных наук, логические закономерности развития социально-научного и логического знания.

А. Зиновьев в 1951 г. окончил философский факультет МГУ и поступил в аспирантуру. Его ближайшими коллегами по научным интересам были Б. Грушин (тот же путь в 1952 г.) и Г. Щедровицкий, который после окончания факультета в 1953 г. стал работать учителем логики и психологии в средней школе. Членами МЛК были М. Мамардашвили (окончил факультет и посту­пил в аспирантуру в 1954 г.), В. Костеловский (выпускник 1955 г.), Н. Алексе­ев, В. Швырев и В.Садовский (выпускники 1956 г.), В. Финн и Д. Лахути (выпускники 1957 г.), принятые на факультет в 1954 г. П.Гелазония, В. Столя­ров и (в 1955 г.) Б. Сазонов, а также автор этих строк, выпускник факультета 1958 г. В дискуссиях и заседаниях участвовали и другие аспиранты и студенты факультета, но они не могут считаться членами Кружка, так как их интерес к логике был временным и контакты с постоянными участниками Кружка спорадическими; их можно рассматривать как благожелательное окружение МЛК.

Официально Кружок прекратил свою деятельность в силу обстоятельств, о которых следует сказать хотя бы несколько слов. Доцент Войшвилло относился с принципиальным непониманием к той проблематике, к понятиям и методам исследований, которые выдвигались, обсуждались и отстаивались молодежью. По его заявлению в ноябре 1957 г. прошло обсуждение содержа­ния работы Кружка на партбюро факультета, после чего де-юре заседания были прекращены. К тому же студенты и аспиранты после окончания факультета разошлись по разным московским институтам или даже разъеха­лись по другим городам, что негативно сказалось на прежде интенсивных личных контактах кружковцев. Наконец, после XX съезда КПСС в стране начали быстро и существенно меняться социальная ситуация и содержание философского образования, что снизило интерес студентов к такой абстрак­тной и требующей разносторонней подготовки области знания, какой была – и есть! — логика. Это же уменьшило приток в МЛК новых молодых сил.

Но самой, пожалуй, главной причиной прекращения деятельности Круж­ка явились принципиальные теоретические разногласия, возникшие между А. Зиновьевым, его сторонниками В. Финном и Д. Лахути, с одной стороны, и Г. Щедровицким, которого поддержали остальные члены Кружка, — с другой. Это случилось в начале 1956 г., а уже в мае того же года между ними произошел окончательный разрыв. Впоследствии теоретические противоречия стали нарастать и между членами группы Г. Щедровицкого. Справиться с возникшей ситуацией не удалось, и Кружок прекратил свое существование.

2. Формирование идей МЛК проходило на фоне предшествовавших научных дискуссий по вопросу о соотношении формальной и диалектической логик. Сам факт таких дискуссий знаменовал собой появление новых веяний в сообществе советских философов в конце 40-х — начале 50-х гг. Возникла необходимость переосмысления предмета формальной логики и ее значения для практики интеллектуальной деятельности в отличие от принятых в довоенные годы ее оценок и толкований.

В философском словаре, изданном в нашей стране в 1940 г., в статье «Формальная логика» утверждалось, что эта область знания представляет собой теоретическую основу метафизического мировоззрения. Ей приписыва­лись такие качества, в силу которых ее изучение или применение с неизбеж­ностью влекло за собой принятие порочных философских воззрений и переход соответствующих лиц в лагерь идейных противников передовой науки и философской мысли. Формальной логике противопоставлялись диалектичес­кий метод и его завершенное воплощение — марксистская диалектика, а потому занятия логикой, в особенности формальной, и философией науки находились под стражайшим идеологическим запретом.

Ситуация изменилась в связи с распоряжением И.Сталина о введении преподавания логики в средней школе и на гуманитарных факультетах университетов и педагогических институтов. Однажды в кабинет Генералис­симуса, работавшего по ночам, были «доставлены» оставшиеся в живых отечественные логики, в том числе В.Асмус, М.Строгович и П.Попов (послед­ний затем преподавал нам курс логики, два курса по истории логики и спецкурс по работе В.Ленина «Философские тетради»). Вождь предъявил им «Учебник логики» для гимназий Г.Челпанова, произнес речь о пользе логики и необходимости изучения ее советскими специалистами, руководящими работниками и студентами, а затем дал задание обеспечить подготовку преподавательских кадров и развернуть образовательный процесс в учебных заведениях. Именно после этой встречи была открыта кафедра логики на философском факультете МГУ, первым заведующим которой стал П.Попов. На факультете было даже создано логическое отделение — из одной учебной группы, в которую и поступил в 1953 г. автор этих воспоминаний.

Ясно было всем, что учебник Г.Челпанова не годился для преподавания логики в новых исторических условиях, в новой системе учебных предметов школы и особенно университета или пединститута. Встала задача создания нового учебника и новых учебных программ по логике. Но в этой связи следовало разобраться с очень многими научными и идеологическими вопро­сами, относившимися к логической проблематике, в частности с вопросом о соотношении формальной и диалектической логик. Именно на этой почве возникла и продолжалась в течение ряда лет упомянутая выше дискуссия.

Она развернулась в ситуации после известного выступления А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград». Коммунистической партией был взят курс на усиление идеологической борьбы, которая требовала усиления руко­водящих кадров. В этих условиях беспартийный профессор П. Попов был заменен на посту заведующего кафедрой логики членом ВКП(б) доцентом В .Черкесовым. Последний не обладал образованием и опытом работы, сопос­тавимыми с такими качествами его предшественника, что во многом повлияло на снижение уровня научной и педагогической деятельности кафедры и вызвало негативное отношение студентов и аспирантов. Именно в противовес возникшей ситуации повышенный интерес к научной логической проблемати­ке оказался той самой движущей силой, что обусловила возникновение логического кружка.

В 1947 г. вышли в свет три учебника под одним названием «Логика» трех авторов — В. Асмуса, М. Строговича и К. Бакрадзе [1; 14; 2]. В первых двух вопросы соотношения формальной и диалектической логик по существу не обсуждались, а в третьем учебнике была представлена точка зрения, согласно которой диалектическая логика есть не что иное, как диалектический метод, между которым и логикой как наукой о мышлении нет и не может быть никакой совместимости, как прежде утверждал «Философский словарь».

Остроты дискуссии это не снизило, она продолжалась с большим накалом страстей, хотя схоластический характер ее был достаточно очевидным, а молодежь — студенты и аспиранты — хотели обращения к исследованиям, непосредственно ориентированным на нужды научного познания и педагоги­ческой практики. Такая мотивация имела явно выраженную социальную мотивацию — служить своей стране и своему народу. Она нашла выражение в стремлении членов Кружка к эмпирическим исследованиям мышления и к развитию логики как эмпирической науки.

3. Таким образом, членам МЛК пришлось обратиться к вопросу о том, каким образом мышление может изучаться в эмпирическом исследовании логиком. До тех пор никакой методологической концепции по данному вопросу в науках выработано не было. Психологические воззрения и исследо­вания мышления были неприемлемы: в этой науке мышление изучалось как проявление индивидуальных способностей человека, тогда как логика должна заниматься общезначимыми формами мысли. В этом контексте был принят постулат о том, что научное мышление фиксируется в научных текстах. Отсюда следовало, что исследование научного мышления в логике должно вестись на основе анализа этих текстов. При этом встало четыре вопроса: как отбирать тексты для такого анализа и какими качествами они должны обладать? Каким образом вести такой анализ, и какими средствами при этом пользоваться? Что следует разыскивать в анализируемых текстах и какова специфика объектов логического знания? В какой форме следует представлять результаты логического исследования, и какие для этого должны быть исполь­зованы — или созданы — способы описания и обобщения? Дискуссии по всем этим вопросам составили значительную часть коллективной работы членов МЛК, которая проводилась с установкой на создание новой логики. Такая логика была названа содержательной.

Особо следует подчеркнуть, что МЛК стремился построить логику как такую науку, которая должна быть максимально приближена к потребностям научного исследования в математике, физике, химии, истории, лингвистике и других специальных науках. Она должна давать такие результаты, которые могли бы стать инструментами исследовательской работы в каждой из подобных наук. Поэтому научные тексты, репрезентирующие научное мыш­ление, должны были выбираться так, чтобы в них был зафиксирован достаточ­но полно опыт исследователя или группы исследователей. Этим предопреде­лялся подход, в соответствии с которым было необходимо разыскивать и использовать не один какой-то научный текст, а некоторый набор текстов, достаточный для адекватного представления и реконструкции реальной мыслительной деятельности исследователей. При решении этой проблемы нельзя было воспользоваться готовыми правилами, так как их просто не существовало. Поэтому приходилось искать и конструировать подходящие примеры буквально «ощупью», руководствуясь весьма смутными соображени­ями. И здесь с неизбежностью возникали многочисленные ситуации взаимного непонимания, превращения равновозможных путей для изысканий в альтер­нативные, взаимно исключающие друг друга направления работы.

4. В развитии самих идей Кружка явно выделяются три основных этапа: формирование А. Зиновьевым представлений о приемах и способах мышления как основных объектах логики и о путях их исследования на основе анализа научных текстов [5]; формирование Г. Щедровицким и Н. Алексеевым предс­тавлений об операциональной структуре процессов мышления и способах выявления ее и описания на основе изучения научных текстов [17]; формиро­вание образа механизмов рефлексии и использования этого образа в исследо­вании сложных процессов мышления [7;8]. На каждом этапе одновременно проводилась работа по выработке особой исследовательской позиции, которая впоследствии разделялась соответствующей группой Кружка, проводившей свою работу на ее основе. Остановлюсь на этом чуть подробнее.

Исследования МЛК развивались на базе отрицания преподававшейся в то время формальной логики как науки о познающем мышлении. А. Зиновьев обратил внимание на то, что и в политэкономических сочинениях К. Маркса, и в работах представителей классической политэкономии А. Смита и Д. Рикардо мы находим понятия, суждения и умозаключения, которые изучаются в формальной логике, но сама она не располагает средствами для выявления и изучения того, чем эти сочинения по способам мысли отличаются друг от друга, в то время как именно эти различия составляют интерес для логики. Действительно, К. Маркс смог разрешить логические противоречия экономи­ческой науки — антиномии, — тогда как его предшественники были не в состоянии это сделать. И на вопрос, что обеспечило такой прорыв, А. Зиновь­ев отвечал, что мышление К. Маркса принципиально отличалось от мышления его предшественников тем, какими приемами и способами последний пользо­вался. Такие различия А. Зиновьев демонстрировал многочисленными приме­рами из сочинений названных авторов. Поэтому именно приемы и способы мышления должны исследоваться логикой как наукой о познающем мышле­нии в противоположность формальной логике, которая разрабатывает прави­ла, представляющие интерес только при изложении готовых научных резуль­татов, полученных принципиально иными средствами.

По мнению А. Зиновьева и его коллег, только содержательная логика в отличие от формальной в состоянии вооружать современную науку необхо­димыми средствами. В разработке таких средств МЛК усматривал свою соци­альную миссию и назначение отстаиваемой им содержательной логики. Конкретные результаты исследования приемов и способов были представлены в кандидатских диссертациях А. Зиновьева [5] и Б. Грушина [З], в дипломных работах В. Костеловского (1955), В. Садовского (1956) и В. Швырева (1956), а также в последующих работах В. Столярова [13].

Однако обсуждение результатов перечисленных работ привело к мысли, что приемы и способы мышления представляют сложные образования, кото­рые должны быть в свою очередь описаны с помощью логических понятий, фиксирующих структуру и механизмы мышления на более детальном уровне. Г. Щедровицкий и Н. Алексеев в конце 1954 г. ввели понятия процессов и операций мышления, представления об алфавите операций, из элементов которого возможно конструирование схем «нормальных процессов». Эти понятия и представления выступили основой и инструментарием для конкрет­ных исследований, проводившихся самими авторами, а также И. Ладенко и В. Костеловским. Некоторая часть полученных результатов была представле­на в моей дипломной работе и публикациях 1958 г. [7; 8].

Выявление и сравнительный анализ процессов и операций мышления с необходимостью определили постановку вопроса о способе связей операций в составе процессов. В поисках ответа на этот вопрос пришлось обратить внимание на отношение опосредования одних операций другими. Было обна­ружено, что формы опосредования могут быть чрезвычайно разнообразными. Среди таких форм было выделено и детально проанализировано опосредству­ющее замещение. Одним из случаев последнего является эквивалентное опосредствующее замещение, подробно рассмотренное в курсовых и диплом­ной работах, а также в указанных выше статьях автора данных воспоминаний. В этих работах были специально фиксированы рефлексивные акты в мысли­тельной деятельности, в особенности рефлексивное выделение новых позна­вательных задач. Именно с учетом рефлексии определялись возможности исследования механизмов развития мышления. Основные идеи этих подходов были опубликованы впоследствии в совместной работе Г. Щедровицкого с автором этих строк [1б]. Обращение к изучению проблемы рефлексии произошло в 1956 г. и знаменовало собой третий этап в развитии идей МЛК.

5. Общим для всех этапов было то, что все члены МЛК ориентировались на творческий поиск, проявляли личную активность, стремились к получению практически значимых результатов и осуществляли эмпирические исследова­ния мышления на основе особым образом проводимого анализа научных текстов. Отмеченные же различия в содержании перечисленных этапов следует рассмотреть более детально для уяснения того, как оформились различные направления работ и идейные расхождения между членами Круж­ка, их представляющими.

А. Зиновьев развивал свои идеи на основе исследований метода восхожде­ния от абстрактного к конкретному, который был развит К. Марксом, применен в «Капитале» и описан им в работе «К критике политической экономии» (см. Введение, Метод политической экономии). Обращение А. Зиновьева к этому методу было неслучайным.

Участники дискуссий о соотношении формальной и диалектической логик на базе обсуждения метода искали доводы в пользу выдвигавшихся ими общих утверждений. Вслед за В. Лениным, который считал, что логика «Капитала» является воплощением и демонстрацией диалектической логики, они надеялись обнаружить новые логические законы, которые составили бы содержание новой науки, именуемой диалектической логикой.

Подобным образом и А. Зиновьев, разделяя негативное отношение к формальной логике, стремился разыскать новые образования научного мыш­ления, именуемые приемами и способами мышления. Кроме того, исследова­ние такого монументального научного труда, как «Капитал», могло дать далеко не тривиальные результаты, которые могли бы иметь серьезное практическое значение. Авторитет же автора сочинения составил бы отличную «протекцию» найденным приемам и способам в глазах научной общественнос­ти, представители которой должны были воспользоваться полученными ре­зультатами. Их получение мыслилось как извлечение исследуемого метода из исследовательского опыта, его описание и формализация выявленного содер­жания. Формализация должна была придать общий вид полученному логичес­кому знанию, что позволило бы применять полученные результаты в других случаях научного исследования.

Метод восхождения от абстрактного к конкретному представлял собой конкретный объект для логического исследования. Вместе с результатом его применения — теорией сложного развивающегося объекта — он был представлен в тексте «Капитала», научного сочинения, которое рассматривалось всеми участниками дискуссий как логически безупречное. Не последнюю роль в выборе данного метода в качестве объекта исследования сыграло также и то, что данное сочинение являлось результатом работы, как серьезного философа, так и выдающегося ученого, трудами которого начинался новый этап в развитии политэкономии.

Логика «Капитала» — это логический строй мысли, воплощенный в тексте данного сочинения. Именно она рассматривалась как объект логического исследования. Необходимо было выявить ее составляющие, сформировать систему понятий, в которых они были бы зафиксированы. Тогда можно было бы иметь вполне конкретные предпосылки для решения вопроса о соотноше­нии формальной и диалектической логик.

Вообще говоря, формальной логике было найдено соответствующее место. Она рассматривалась как инструментарий изложения готового знания в отличие от логики диалектической, которая представляет собой инструмен­тарий познающего мышления, инструментарий получения нового теоретичес­кого знания. Обосновывающее этот взгляд рассуждение звучало примерно так: в «Капитале» и в сочинениях А. Смита, Д. Рикардо, физиократов и других представителей политэкономической мысли в равной степени можно найти понятия, суждения и умозаключения, доказательства, разнообразную аргу­ментацию, определение понятий и другие формы мысли, изучаемые формаль­ной логикой. Но последняя не дает нам ничего, что позволяло бы найти в перечисленных сочинениях то, что их друг от друга отличает, не по содержа­нию, а по способу мышления. Такие различия могут быть выявлены методами, способами и приемами научного исследования, посредством которых в изуча­емых объектах вычленяется содержание нового научного знания, отражаемое в соответствующей форме с помощью логических категорий. Все они являют­ся объектами логического исследования, но принципиально иными по сравнению с теми, которые изучаются формальной логикой. Подобное отличие пояснялось на примере противоречащих друг другу высказываний. Так, политэкономия до К. Маркса столкнулась с антиномиями, логически неразре­шимыми противоречиями типа «прибыль возникает в обращении» и «прибыль не возникает в обращении», «товары продаются по стоимости» и «товары не продаются по стоимости» и др. Исключающие друг друга высказывания должны были подчиняться формально логическому закону противоречия, согласно которому противоречащие высказывания не могут быть одновремен­но истинными: хотя бы одно из них ложно. Но они подтверждались на примерах в равной мере, а потому данный логический закон оказывался неприменимым. Здесь была обнаружена ситуация, сходная с той, о которой писал Брауэр в 1907 г. в статье «О недостоверности логических принципов», где он показал, что закон исключенного третьего не действует в случае рассуждении над объектами, являющимися элементами бесконечных мно­жеств. Содержательная логика в отличие от формальной занимается метода­ми, приемами и способами исследований объектов такого типа.

Сами понятия метода, приема и способа точно не определялись, а их содержание пояснялось на ряде примеров. В этом выражалось отношение к формальной логике: пока ведется исследование, нет условий для введения точных определений. Пояснение же на примерах представляло собой допус­каемый формальной логикой прием, заменяющий определение и именуемый описанием.

Приведенная исследовательская позиция разделялась Б. Грушиным. Однако его интересы не ограничивались анализом «Капитала»; он привлекал научные сочинения разных авторов, стремясь путем сопоставления и сравнения найти общие для них приемы и способы мышления. Это были исторические иссле­дования, притом не только истории обществ, но также истории природных явлений. Обращаясь к вопросу о соотношении исторического и логического, Б. Грушин выходил за границы того, что было в «Капитале», и обсуждал этот вопрос для других случаев построения теоретического знания о сложных развивающихся объектах. Он ввел представления о структурно-исторических и историко-структурных исследованиях, а также об особенностях применяе­мых в них приемов и способов мышления. Результаты его изысканий были представлены в его кандидатской диссертации, защищенной в 1957 г., а затем опубликованы в книге «Очерки логики исторического исследования» [3]. Автор усматривал возможность применения своих результатов и в биологии, и в геологии, и в астрономии — всюду, где ведутся исследования проблем развития.

Г. Щедровицкий и В. Костеловский при исследовании приемов и способов мышления не ограничивались тем кругом наук и научных текстов, с которыми имели дело А. Зиновьев и Б. Грушин, а выходили за пределы проблематики наук, исследовавших развивающиеся объекты, и обращали свои интересы к различным разделам физики, химии, языкознания, математики, географии. Такое расширение области эмпирического материала исследований было обусловлено, с одной стороны, стремлением к охвату новых областей научно­го знания, а с другой — поисками естественных возможностей получать общезначимые для разных областей логические результаты. При этом проис­ходил достаточно интенсивный рост выявленных способов и приемов мышле­ния, в результате чего исследователи оказались перед вопросом: до каких пор будет происходить такой рост и нельзя ли как-то минимизировать число разнообразных приемов и способов?

В этой связи было обращено внимание на то, что приемы входят в способы, притом одни и те же приемы оказываются составляющими разных способов. Была сформулирована гипотеза о том, что и приемы не являются простыми образованиями, а могут расчленяться на составляющие. Было постулировано, что из сравнительно небольшого числа элементарных образо­ваний могут конструироваться разнообразные сложные образования, и именно в этой связи Г. Щедровицким и Н. Алексеевым (1954 г.) были введены понятия процесса и операций мышления, алфавита операций и нормальных процессов. Вероятно, на формирование этих представлений большое влияние оказали аналогичные явления, известные из химии, а также из теории алгоритмов А. А. Маркова. Изыскания на примерах различных научных текстов проводи­лись теперь рядом членов МЛК с помощью представлений об операциях и процессах мышления и были представлены в работах Г. Щедровицкого, Н. Алек­сеева, В. Костеловского и И. Ладенко.

6. В середине 1955 г. А. Зиновьев и Б. Грушин оказались уже вне стен Московского университета: первый после защиты диссертации стал научным сотрудником Института философии АН СССР, а второй после окончания аспирантуры — сотрудником газеты «Комсомольская правда», после чего почти отошел от занятий логикой и стал заниматься социологией, в особенности исследованиями общественного мнения. Зиновьева теперь интересовал поиск средств для формализации своих содержательных результатов, полученных им ранее в ходе исследований метода восхождения от абстрактного к конкретному. В том же направлении развивались интересы В. Финна и Д. Лахути. Все они пришли в начале 1956 г. к выводу, согласно которому та работа, которую они вели ранее, является бесперспективной, не может быть отнесена к философии, но ни в коем случае не может быть включена и в сферу современной логики [6]. А. Зиновьев даже заявил, что его исследования, результаты которых были оформлены в кандидатской диссертации, являются принципиальным заблуждением.

Назревший в МЛК раскол оформился в мае 1956 г. В стороне от оставшихся в Кружке коллег оказался М. Мамардашвили, занимавшийся главным образом историко-философской проблематикой. В Институт филосо­фии АН СССР ушли В. Садовский и В. Швырев, также переключившиеся на историко-философскую проблематику. В русле работ А. Зиновьева и Б. Грушина работали В. Столяров и П. Гелазония.

Но еще с осени 1954 г. роль лидера Кружка перешла к Г. Щедровицкому. Организуя и возглавляя работы по исследованию научного мышления с помощью введенных ранее понятий и представлений о его процессах и операциях, он начал особое внимание уделять проблеме развития мышления. Под содержанием такого развития понималось появление или создание новых структурных образований в научном знании, что рассматривалось как способ преодоления ограниченностей, выявляющихся при некоторых условиях в уже имеющемся знании. Исследование разнообразных групп примеров развития мышления должно было дать логике сведения о механизмах порождения новых логических образований, что в свою очередь позволило бы создать средства конструирования аналогичных образований, а психология и педаго­гика на основе таких логических введений получили бы возможность разра­батывать методики и проводить эксперименты по развитию мыслительных способностей у исследователей и учащихся. Проводившиеся в таком контексте исследования получили название генетической или чаще содержательно-генетической логики.

Попытки обнаружить обозначенные механизмы основывались на разных гипотезах. Одна из них состояла в том, что новые логические образования в мышлении формируются — или конструируются — на основе результатов осознания особенностей операций, приемов или методов мышления. Для обозначения актов такого осознания в лексикон Кружка по настоянию Г. Щедровицкого был введен термин «рефлексия». Поначалу оба они — осозна­ние и рефлексия — использовались как равноправные, и лишь спустя некоторое время последний обрел статус вполне научного понятия. Впервые в таком качестве он выступил в работах автора этих воспоминаний по проблеме опосредствующего замещения [7; 8], где было обнаружено и описано явление рефлексивного выделения новой познавательной задачи из прежде не дифференцируемого мыслительного образования.

Рефлексия, осуществляющаяся в условиях выделения новой познаватель­ной задачи, выявления новых признаков объектов и образования новых понятий, является продуктивной и выступает механизмом осознания; рефлек­сия, осуществляющаяся при подведении под понятие, является репродуктив­ной и составляет механизм понимания. При сочетании признаков продуктив­ной и репродуктивной рефлексии с признаками интроспективной, ретроспек­тивной и проспективной получается представление о шести попарно различ­ных ее видах. Все они включались в предмет генетической — чаще содержательно-генетической — логики как такого раздела науки, который занимается исключительно вопросами формирования новых образований мышления.

Члены Кружка (а точнее, той его группы, что работала под руководством Г. Щедровицкого) основное внимание обращали на рефлексию в условиях выделения новых задач, порождения нового знания, и не рассматривали специально ее репродуктивную форму, полагая, что там ее механизмы присутствуют в «снятом виде». Это было следствием трактовки предмета генетической логики как раздела науки, занимающегося исключительно вопросами формирования новых образований мышления. И в таком истолковании проблема предмета генетической логики была представлена в докладе Г. Щедровицкого и И. Ладенко на I съезде Всесоюзного общества психологов в 1959 г. [16].

Впоследствии данное истолкование рефлексии явилось основой выявле­ния и реконструкции формирования новых методов и способов мышления и путей построения нового теоретического знания (в частности, в математике).

Здесь были получены достаточно детальные представления о ретроспективной рефлексии, что следует считать довольно узким, хотя и принципиально значимым направлением в исследовании проблем рефлексии.

Другие направления исследования рефлексии проводились позднее и в связи с другими практическими и научными ситуациями. Они представлены в работах по интеллектуальным системам [9], конфликтующим структурам [11], системам мыследеятельности и организационно- деятельностным играм [18]. При этом идеи генетической (содержательно-генетической) логики оказались погруженными в более богатые предметные контексты, в которых механизмы рефлексии включены в сложные структурные комплексы.

7. Впрочем, все это произошло гораздо позднее описываемых событий. А тогда, в период 1954-1958 гг., в ходе разворачивающихся исследований рефлексивных процессов и связанных с ними научных знаний между Г. Щедровицким и И. Ладенко выявились серьезные теоретические разногласия. Найти взаимоприемлемый выход из них «вчерашние соавторы» не сумели и к началу 60-х годов окончательно прервали свое научное общение. Причиной был отказ автора этих воспоминаний от первоначальной принципиальной установки МЛК по отношению к формальной логике, которая охватывает широкий круг логических средств построения научных теорий, а не простого внешнего оформления готового знания.

Подчеркну, что возможность находить проявления развития логического знания и связанных с ним механизмов рефлексии появляется лишь тогда, когда история логики соотносится с какой-то областью специального знания в процессе исторического развития последнего. Здесь выявляется закономерность, согласно которой переход специального научного знания из одного состояния в другое производится с помощью некоторого логического инстру­ментария, а последний изменяется в том случае, когда в нем с помощью механизмов рефлексии выявляется его недостаточность для решения задач построения научных теорий. Совместное рассмотрение, например, истории математики и истории логики дает нам яркие иллюстрации изложенного здесь понимания. Оно сохраняет свою силу и тогда, когда средством построения научных знаний выступает не формальная логика, а некоторая система категорий. Это можно представить наглядно, проследив развитие систем категорий и сочинений Аристотеля до настоящего времени.

Последние положения исключительно важны в том отношении, что дают основания заключить: противопоставления диалектической и формальной логик, как они осуществлялись в упомянутой выше дискуссии, были неправо­мерными, некорректными. Такая некорректность предопределила исходную позицию Кружка по отношению к формальной логике, и потому опровержение этого некорректного взгляда означало и критическое преодоление исходной концепции МЛК.

Разумеется, я ни в коей мере не буду утверждать, что вся исследователь­ская деятельность МЛК оказалась заблуждением. Напротив, членами Кружка были получены многие интересные результаты, относящиеся как к разработке концептуальных средств, так и к осмыслению многих явлений из истории науки и современного научного мышления. Подавляющая часть текстов по сей день остается в личных архивах. Содержание этих работ еще должно быть осмыслено и предъявлено «городу и миру»…

…Как я уже сказал, с осени 1954 г. лидерство в Кружке перешло к Г. Щедровицкому, который проявил при этом исключительную целеустрем­ленность, силу воли и организаторский талант. При этом он опирался не только на свою богатую эрудицию в области философии и логики, но и на свои знания по ряду специальных наук: физике, химии, математике, географии, политэкономии, а также по истории наук и техники. Все это позволяло ему организовывать самоотверженную работу коллег, которые не считались со временем и другими обстоятельствами своей часто нелегкой жизни и выпол­няли большой объем научной работы. •

—————————————————————

1. Асмус В.Ф. Логика. М., 1947.
2. Бакрадзе КС. Логика. М., 1947.
3. Грушин Б.А. Очерки логики исторического исследования. М., 1947.
4. Евклид. Начала. М., 1950.
5. Зиновьев А.А. Метод восхождения от абстрактного к конкретному в ‘Капитале» К. Маркса, канд. дисс. М., 1954.
6. Зиновьев А.А. Об одной программе исследования мышления. — Доклады АПН РСФСР, 1959, N 2.
7. Ладенко И.С. Об отношении эквивалентности и его роли в некоторых процессах мышления. — Доклады АПН РСФСР, 1958, N 1.
8. Ладенко И. С. О некоторых процессах мышления, связанных с установлением отношения эквивалентнос­ти. — Доклады АПН РСФСР, 1958, N 2.
9. Ладенко И.С. Интеллектуальные системы и логика. Новосибирск, 1973.
10. Ладенко И.С. Интеллектуальные системы в целевом управлении. Новосибирск, 1987.
11. Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. М., 1967.
12. Маркс К. К критике политэкономии. — Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т.13. Изд. 2-е. Т.13.М., 1961.
13. Столяров В.И. Диалектика как логика и методология науки. М., 1975.
14. Строгович М.С. Логика. М., 1947.
15. Швырев B.C. К вопросу о путях логического исследования мышления. — Доклады АПН РСФСР, I960, N 2.
16. Щедровицкий Г.П., Ладенко И.С. О некоторых принципах генетического исследования мышления. — Тезисы докладов и сообщений на I съезде Всесоюзного общества психологов. Вып. I. M,, 1959.
17. Щедровицкий Г.П., Алексеев Н.Г. о возможных путях исследования мышления как деятельности. -Доклады АПН РСФСР, 1957, N 3.
18. Щедровицкий Г.П., Котельников С.И. Организационно — деятельностные игры как новая форма организа­ции и метод развития коллективной мыследеятельности, — Нововведения в организациях- Труды семина­ра. ВНИИСИ. М., 1983.