Герменевтика и социология в прагматической теории речевых актов

Главная / Публикации / Герменевтика и социология в прагматической теории речевых актов

Герменевтика и социология в прагматической теории речевых актов

 

Вопрос о соотношении прагматики и герменевтики порождается встречей их предметов, но решается как проблема совместимости методов.

Переход от анализа изолированных речевых актов к анализу сложных речевых событий со сменой говорящего делает для исследователя явным наличие в этом событии фокуса «понимание». Оказывается, речевой акт «должен быть дополнен интерпретационным актом» [10,X]. Одновременно исследователь начинает осознавать, что попадает в социолингвистический предмет; действительно, то, что вдруг открывает для себя прагмалингвист, раньше уже представляли в моделях, пусть несовершенных, теоретики социальной коммуникации. Социально-ролевой фактор обсуждается в работе [12, с.98-107; схема на с.104] в комплексе с содержательной структурой события в диалогическом общении с учетом мотивации и предвосхищения понимающих реакций. Как тогда в социальной психологии, так и сейчас в прагматической лингвистике тематизируются объекты, о которых мы привыкли думать как о принадлежащих разным научным дисциплинам. Начинает осознаваться (например, в докладе А.К.Драганова на первом Пятигорском всесоюзном совещании по герменевтике в 1990 г. [3, с.94-95]) задача построения социопрагмалингвистики на геременевтической основе. Но методы герменевтики плохо совместимы с методами прагматики, что достаточно очевидно на примерах [5,8].

Надо понимать при этом всю условность разговоров о «методе», когда речь идет о герменевтике и о прагматической теории речевых актов. Для Гадамера, существенно определяющего лицо современной герменевтики, «метод» есть принадлежность науки классического типа, герменевтика же рассматривает методичные науки как одну из многих возможных форм интерпретации [1], где само название «Истина и метод» имеет программный смысл. Несколько условно можно сказать, что герменевтика характеризуется «понимающим» отношением к миру и использует «интерпретацию» в качестве метода, причем интерпретация есть замещение понимаемого (будь то текст или что-то еще) некоторым текстом, который по замыслу должен сделать понимаемое понятным или понятым. Но в этом качестве герменевтика не противопоставляется ни теории речевых актов, ни лингвистике вообще, ни теоретической физике, в определенном смысле они это тоже делают.

Прагмалингвистика со своей стороны также не имеет определенного метода (методов). В частности, в теории речевых актов говорящему просто приписываются «интенции» такого рода, что дают оправдание для категориального обозначения речевых действий: за «вердиктивом» усматривается интенция произнести приговор, за «дескриптивом» — интенция описать. Успешность речевого акта обусловлена его нормативностью, конвенциональностью. Таков социологический параметр речевого акта и действительно состоятельный элемент теории. У прагмалингвиста нет способов исследовать интенции, он формулирует их на основе понимания конвенциональных ситуаций. Как говорит Д.Л.Льюис, «стоит нам схватить конвенциональный аспект, как все готово: мы тем самым схватили и аспект интенциональный» [13, c.159]. Но это — реконструированная интенция, не обязанная совпадать с действительным намерением говорящего. Важно подчеркнуть, однако, что прагмалингвист — поскольку он сознает себя лингвистом — именно нормативным аспектом и должен интересоваться. Почему же он снова и снова говорит об «интенции»? Рискну предположить, что это связано с его пониманием «акта», определяемого в контексте аналитической теории ддеятельности, где «акт» (действие) вполне традиционно определяется через намерение, чтобы оставаться отличным от «поведения». Не является ли деятельность в понимании английских аналитиков попросту конвенциональным поведением? И не оказывается ли прагмалингвистика таким образом превращенной социологией, забывшей свою собственную природу?

Рассмотрим один пример речевого события и его возможные теоретические трактовки. Здесь французский германист, приехавший в Голландию, пытается связаться по телефону с голландским коллегой; трубку снимает жена коллеги. Француз владеет нидерландским языком. Диалог из [9, c.8]:

— Mag ik even met Professor X spreken? («Могу я поговорить с профессором Х.?»)

— Met wie? («буквально «С кем?»)

— Met Professor X.

— Met wie?

Телефонная фраза «Met wie?» в нидерландском узусе является сокращением от «С кем имею честь?», француз же понимает ее как сокращение от «С кем Вы хотите поговорить?».

Для синтаксиста это — пример двузначности эллипсиса, и он постарается различить а правилах два разных значения, возможных в голландском; по-видимому, он найдет интонационные маркеры, позволяющие отличить один случай от другого.

Для прагмалингвиста это — проблема различения речевых актов «регулятива» (организации нормального речевого контакта) и «переспроса». Различие в интенции спрашивающей и понимающего он будет объяснять разными конвенциями в голландской и французской языковой среде, а неуспешность акта — интерференцией родного «языка». Вообще прагмалингвист сохраняет верность лингвистике в том отношении, что всегда готов включить в свою систему описания любые моменты грамматического знания (правила эллипса, фонетические различители, фактор интерференции и проч.).

Герменевт в анализе этого случая вспомнит, что каждый язык есть некоторый «лингвистический горизонт», и что для межъязыкового понимания требуется слияние горизонтов, которое здесь не произошло. Но главное отличие герменевта от систаксиста и прагмалингвиста состоит, видимо, в том, что он не обнаружит в этом примере интересных моментов для анализа. Здесь язык, с точки зрения герменевта, выступает в вырожденной форме стандартных реакций; язык «как таковой», когда мы вправе говорить, что некто «сказал» нечто другому, т.е. создал новое содержание, осуществил «работу духа в материале членораздельного звука» (Гумбольт), — язык в своей феноменальной полноте здесь не присутствует. Еще интереснее обратное: там, где язык присутствует в этом качестве, теоретики речевых актов не оставят своих исследований. Здесь происходит выход за рамки конвенциональности, и речевой акт одновременно является языковым актом, т.е. действием над языком; это уже больше по ведомству Мерло-Понти, чем по ведомству Остина (см.[11, 315-316 vs.127-140]).

Прагмалингвист М.Даскал, озабоченный проблемой учета понимания в прагматике, определяет предмет прагматики как speaker’s meaning, относя sentence meaning и utterance meaning к семантике; второе он согласен назвать «семантической прагматикой» [7, c.34]. Поэтому понимание в прагматике как таковой может быть только психологическим, как совмещение с чужим сознанием, что он с готовностью подтверждает. Но в описании все равно понимание должно выступать как «способность дать (этому) языковое выражение, открыто или скрыто» [6,7: 153ff]. Методологическая неопределенность обсуждаемых сущностей создает иллюзию, что можно просто переформулировать положения герменевтики Гадамера и прагматики, как она представлена в книге самого Даскала 1983 г.; этот опыт проделывается в [8]. Я полагаю, что взаимное челночное переформулирование приводит к потере существенного смысла. «Понимание» в прагматике, оторвавшись от говорящего, будет перлокуцией, событием в интеракции. «Речевой акт» герменевтики потеряет при переносе свое свойство акта языкового. Без подъема на методологический уровень мы просто будем насильственно втискивать герменевтику в узкие рамки прагматики, а при наличии научной добросовестности нам придется в конце сказать, как Даскалу, что может быть мы тут что-то еще не понимаем из-за нашего «ограниченного горизонта» по отношению к герменевтике [8, c.579]. Но такое признание фактически означает, что содержание статьи Даскала не должно оцениваться как научный результат, а просто как интеллектуальная игра. Впрочем, это тоже нужно.

Думаю, что сама проблема требует радикальной смены угла зрения. Прежде всего необходимо понять, почему вопрос о понимании в прагмалингвистике постоянно о себе напоминает. Неотвязность «чужого» вопроса — верный признак дефектной онтологии, неполноты наших представлений о том, что мы взялись исследовать.

Содержание речевого акта вообще определяется интерпретацией: Он проговорил «…», и тем самым он (…). В кавычках названа локуция, в скобках — перлокуция. Заметим, что содержание любого другого акта определяется также: Он (…), и тем самым он (…), — например: Он поднял руку, и тем самым он подал мне знак. Но этот эффект «содержания действия» принадлежит соответствующему жесту (локуции и т.д.) в той мере, в какой жест распознаваем как значимый: любая интенция ничего не определяет, если она не выразительна, выражение же и есть не что иное, как выполнение условия понимаемости/распознаваемости. Таким образом, конвенция — это абстракция социологов от более сложного и более фундаментального феномена понимания-в-мире, и фундаментальная социология — это, конечно, социология «понимающая», verstehende Soziologie в смысле Зиммеля, М.Вебера, Зомбарта.

В нашем нидерландском примере она сказала «Met wie?» (локуция), и тем самым она спросила (иллокуция) имя человека, который позвонил, и тем самым поставила в его сложное положение (перлокуция, в данном случае непреднамеренная). То, что иллокуция здесь по свидетельству автора совпадает с интенцией, а перлокуция — нет, безразлично для содержания акта. Иллокуция — жанровое, конвенциональное содержание речевого акта, закрепленное за формой; перлокуция — ситуационно обусловленный эффект. Но то и другое реально, поскольку интерпретируемо в мире, который одновременно есть мир языка и жизненный мир.

При таком подходе творческий акт, включающий действие над языком, не выпадает из предмета анализа. Самое сложное языковое творчество, например, текст Хайдеггера, может анализироваться как акт при определении условий его понимаемости, и совершенно вторичным является то обстоятельство, что речевые акты философа неконвенциональны.

Насколько я могу судить, это значит, что прагмалингвистика, чтобы справиться с проблемами, которые она сама поставила, должна переосознать себя, по-новому определить свой методологический статус. Лучше всего просто принять, что она — дисциплина герменевтическая, а внутри герменевтики найти для нее ту «нишу», в которой она может частично обособиться. Герменевтика окажется не компонентом или аспектом прагматики, а ее объемлющей рамкой. Между прочим, объекты прагматика тем самым окажутся пребывающими в новом пространстве; но большой потери здесь не обнаружится, ибо попытка зафиксироваться в психологическом пространстве все равно не удается, и прагмалингвиста все равно выносит с его предметами в пространство социальности и в пространство содержательности.

В типологии речевых актов творческие (рече-языковые) акты будут противопоставлены конвенциональным (речевым), а эти последние могут далее классифицироваться по любой из известных схем. Но методы исследования (понимающего иссделования!) рече-языковых актов должны быть укоренены в социокультурных предпосылках, тогда как для речевых будет достаточна социология, но — в ее «понимающей» версии.

Главным препятствием на пути нового самоопределения окажется для прагмалингвистики научная вера во вторичность понимания относительно значения. Ср. героическую попытку формализовать понимание с опорой на значение в [14]. Но понимание вторично именно в психологическом пространстве: индивидуальный человек обнаруживает себя в мире уже наличных значений. Феноменологически, смысл и значение возможны при выполненной предпосылке понимания; но эта сторона дела в языкознании последовательно игнорируется. См., однако, поиски в этом направлении: [4,2,c.3-17], а из зарубежных [10].

 

  1. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. Пер. с нем. М. Прогресс, 1988.
  2. Литвинов В.П. Типологический метод в лингвистической семантике. Ростов-на-Дону. Изд. РГУ, 1986.
  3. Литвинов В.П. Контуры герменевтики. Информация с рефлексией о Первом всесоюзном научном совещании по герменевтике. Пятигорск, 21-24 ноября 1990 г.— Вопросы методологии. 1991, N1.
  4. Щедровицкий Г.П. Смысл и значение. — Проблемы семантики. М., Наука. 1974.
  5. Biti V. Tekst izmedu semiotike i hermeneutike. — republika. casopis za knizevnost (Zagreb). 1987.T.XLIII.N7-8.
  6. Dascal M. Strategies of Understanding. — H.Parret & J.Bouveresse eds. Meaning and Understanding. Berlin — New York. Walter de Gruyter. 1981.
  7. Dascal M. Pragmatics and the Philosophi of Mind. 1. Thought in Language. — Pragmatics and Beyond. Vol.IV. 1. Amsterdam/Philadelphia. John Benjamins, 1983.
  8. Dascsl M. Interpretazione ermeneutica e interpretazione pragmatica. — Rivista di filosofia neo-scolastica (Milano: Universita Cattolica). 1987. A.LXXIX, N4.
  9. Fonagy I. Situation et signification. — Pragmatics and Beyond. Vol.III, 1. Amsterdam — Philadalphia. John Benjamins, 1982.
  10. Harris W. Interpretive Acts. In Search of Meaning. Oxford. At the Clarendon. 1988.
  11. Hennigfeld J. Die Sprachphilosophie des 20. Jahrhunderts. Grundpositionen und -probleme. Berlin—New York. Walter de Gruyter, 1982.
  12. Janousek J. Socialni komunikace. Praha. Nakl. Svoboda. 1968.
  13. Lewis D.L. Convention: A Philosophical Study. Cambridge, Mass. The Harvard University Press, 1969.
  14. Parret H. Contexts of Understanding. — Pragmatics and Beyond. Vol.VI. Amsterdam. John Benjamins, 1980.