Заметки эти дались автору с большим трудом; на нелюбовь к письму наложилась первоначально еще не осознаваемая установка сделать их методологически личными, сколь ни странным может показаться и прозвучать такое сочетание. То же самое, но в других словах: заметки эти субъективны, выражают личное видение и понимание обсуждаемого в них, не претендуя на некую общезначимость. Отсюда просьба к возможным читателям — учитывайте это.
- Логически — а не по времени — первым встал вопрос о смысле обсуждения темы. Мне близко утверждение В. Франкла, что смысл не строится, а находится; в него, правда, следует внести поправку — прежде, чем найтись, смысл должен быть как-то, возможно и многими ходами, предзадан, в неявленной форме уже существовать. «Полная» цепочка становления смысла может быть представлена в последовательности уже трех «звеньев». Они суть — предыстория, обнаружение и рефлексия с рационализацией. Как только мы лишаемся одного из них, так со смыслом происходит что-то не то. Без предыстории он не имеет своих собственных корней и как чуждый, чужой склонен и стремится прежде всего к формальному (вплоть до формалистического) разворачиванию и разработке. Вне нахождения или обнаружения он не имеет качества новизны, есть лишь продолжающийся старый смысл.Вне рефлексии с последующей ее рационалистической проработкой он не передаваем, не транслируется.
Когда в феврале прошлого года в Киеве на II съезде методологов была объявлена тематика следующего — III съезда, то первая моя реакция была достаточно сложной, в ней сошлись, по крайней мере, как бы три версии:
— воздействие доклада «индологов», в котором угадывалось нечто стоящее, ранее в нем не охваченное, что побуждало строить «объемлющую рамку»;
— определенная неудовлетворенность завышенным удельным весом игр в методологическом движении;
— смутное ощущение возможности прорыва — то, что коренится, на мой взгляд, в сути методологического подхода вообще.
Сказанное — было, но куда-то нырнуло и на время затаилось, его оказалось недостаточным. Необходим был еще некоторый, но вполне конкретный, рабочий контекст. Таковым оказался грант (от Института человека), замысленный его участниками как сведение счетов, даже расправа с тоталитарным мышлением и сознанием. Участники предстоящей работы были психологами, я же привлечен был ими в качестве методологической службы. Что меня поразило уже в тексте заявки на работу — это синонимия, полное неразличение мышления и сознания, которые выступали как одно и то же. Заработала старая традиция ММК: не различается — надо различать.
Немногое дало обращение к истории вопроса. Вроде бы достаточно отчетливо различение мышления и сознание было у Гегеля (различение логики и феноменологии); весьма вероятно, что глубокие соображения имелись у Фихте в развертывании форм сознания. Это и, бесспорно, еще многое другое требует тщательной и неторопливой проработки. Тем не менее, представление о том, что само различие мышления, мыслительной деятельности, мыследеятельности (порядок не случаен, выстраивается для методологической постановки вопроса) и сознания не выступало как конструктивный принцип, осталось незыблемым. В этом просто не было необходимости; думаю, что сейчас такая необходимость начинает проявляться.
Обосновать ее обращением к «ситуативной предыстории», конечно нельзя, это было бы смешной натяжкой. У одного одни ситуации, у другого — другие, а представить надо нечто, могущее иметь общее значение, осуществить переход от субъективного к объективному идеализму.
- На семинаре по политологии в Калининграде обратил на себя внимание тезис П.Г. Щедровицкого о рамках. Если я правильно понял, то он в следующем: рамка тогда и только тогда является действительно рамкой, если человек строя (беря, видя) ее, помещает себя в нее и некоторым образом в ней действует, но — и это принципиально — находится и вне ее, действуя с помощью этой рамки для других (что определяется контекстом) целей и другим образом. Обрисовано это было двумя изображениями одного «человечка»; одно из них было в овале, т.е. внутри, а другое вовне, и между ними, разумеется, была связь. Упомянуть об этом представилось необходимым, ибо три подобных конструкции — три рамки — существенны для приобретения смысла в постановке проблемы соотношения мыследеятельности и сознания.
Первая из них — логика изысканий (здесь, к сожалению, очень трудно найти и единственное, и адекватно точное слово) по мышлению в ММК. На мой взгляд, применительно — и только — к общей цели ведущегося разбора эту логику изысканий можно представить так: исследование — проектирование — практика. Кратко поясню. Само исследование было предуготовляющим (что частично в те времена осознавалось, но в обобщенно-абстрактном виде) к последующему действию; важно было разобраться на выбранных образцах, как нечто может быть достигнуто в нормах. Сознание при этом (прошу прощения за невольную игру слов) сознательно игнорировалось, то есть особым образом учитывалось, отсюда тезис об антипсихологизме. Важна была жесткая демаркация. При этом — еще раз подчеркну, только в рассматриваемом ракурсе — началась теоретическая сборка ранее наработанного с введением одного нового, принципиально важного момента: типологически деятельностного, позволяющего конструировать целостности, собирать их в различные формы с учетом социокультурных особенностей, деятельностных позиций. Сознание при продолжающемся его «игнорировании» начало типологизироваться, расслаиваться на различные сознания сфер или сообществ, что ли, уже «внутрь» которых оказалась перенесенной исходная
оппозиция мышления и сознания. Характерно (и очень интересно для изучения), что выходящие на этом рубеже из ММК начали делать ставку именно на сознание, его анализ и т. д. Практика, организационно — деятельностные игры столкнула с сознанием напрямую — как с разнообразием индивидуальных сознаний, так и с их типологическими характеристиками. Как бы «незаконно» в наш обиход вошли совершенно новые слова: ценность, самоопределение и т. п. Уже десятилетие именно они начинают осмысляться в первую очередь, несут ключевую нагрузку.
Здесь, пожалуй, самая трудная для формулирования (возможно, и для понимания) резюмирующая часть: именно за счет резкости противопоставления, за счет его удержания само различение мыследеятельности (мышления) и сознания приобретает смысл. Более того, такое различение уже накопило, как краткими штрихами я старался показать, содержательный потенциал, требующий своего раскрытия. Трехчленка «исследование — проектирование — практика» изысканий по мышлению в ММК фиксирует завершение цикла; введение сознания «в работу ММК» может открыть новый цикл. Новый — но с учетом предыдущего, уже прошедшего. Мы имеем и гарантию, что не будет утеряно и прошлое, а переосмыслено в новых контекстах.. Я имею в качестве таковой гарантии Г. П. Щедровицкого, организатора и мыслителя, владеющего редким даром, всякий раз обращаясь к истории, приумножать новое; согласно Конфуцию, это дар учителя.
Внутренне противоречивой мне представляется вторая рамка — рамка той ситуации в стране, в которой мы сейчас находимся: по данному выше определению, мы должны быть вне нее также. Вопрос: получается ли? Держим ли и этот второй, необходимый компонент рамки? Либо нас просто протаскивает через обстоятельства, и мы только это и осознаем? Как-то патетично получается, чего не хотелось бы. Складывается, тем не менее, впечатление некоторой потери в темпе. Трудно сказать, с чем это связано, феноменологически можно лишь констатировать по многим самым разнообразным фактам (приведу произвольно лишь два из них: наличие эффектно играющих команд, вообще отрицательно относящихся к методологическим «штудиям», и, с другой стороны, схоластическую вымученность некоторых компендиумов с попыткой «полно» изложить методологию как некоторую таким образом транслируемую систему) снижение — за некоторыми немногочисленными исключениями — уровня теоретико-методологических работ, прежде всего в аспекте глубины и дальности их воздействия. Мне кажется, что ранее это имело место; мне также кажется, что в настоящее время наибольшей практичности наиболее уместной может стать «спокойная», «не прямо» практическая теоретико-методологическая работа; вполне возможно, что «выход» на сознание дает определенный шанс. Возможно — или, кажется, поскольку обосновать это с принудительной силой я не в состоянии.
О третьей рамке, культурно-исторической. Думается, что сейчас уже начался и начинает бурно нарастать второй фиксируемый в истории переворот в системе трансляции. Можно верить, можно не верить в закон отрицания отрицания, но глобальные процессы изменения в трансляции с помощью этой схемы могут быть описаны. Дописьменные формы передачи опыта и знаний строились на живой коммуникации: появление письменности во многом ее трансформировали; возникновение и развитие современных технических средств знаменует введение специфических заместителей непосредственной коммуникации. Представляется, что трансляционные процессы далее будут строиться при помощи таких заместителей, т.е. опять приобретут преимущественно коммуникативную форму, снимающую — по закону отрицания отрицания — привычные нам формы, в каком-то смысле возвращающие уже на достигнутом техническом уровне «живую коммуникацию». На мой взгляд, если мы хотим заглянуть в будущее, простраивая идеальные объекты для завтрашнего дня, то не учитывать этого нельзя; по иному, в частности, будет необходимо трактовать и соотношение мыследеятельности и сознания. Продвинутая компьютеризация, например, воздействует на индивидуальные сознания за счет возможности их подключения и легкого подключения по надобности к общему (общим) электронному «со-знанию», что не может не сказаться не только на их «наполнениях», но и на структурах и способах организации. Более того, думается, что мы находимся перед началом самых разнообразных (удачных и не очень) имитаций мыслительных (в узком смысле слова) и даже мыследеятельностных процессов. Ко всему этому необходимо отнестись. Если в шутку, то мне вспоминается трактат одного из первых наших кибернетиков, очень способного и одаренного воображением инженера А. Михневича. Весьма знаменателен финал текста: «Настанет время, когда последнего человека сдадут в музей Истории человечества».
Выделение трех вышеуказанных рамок имело для меня две цели: обосновать, насколько я мог, необходимость самой постановки проблемы соотношения мыследеятельности и сознания, и как бы положить пути ее обсуждения. Важно, чтобы обе эти цели были; реализовываться другими они будут по другому: иные будут рамки, иными их развороты, выживут же наиболее удачные.
Вернусь и к самому началу данных заметок, к трехчленке разворачивания смысла «предыстория — обнаружение — рефлексия с рационализацией»; рамки задают, определяют предысторию как некоторую объективность, как то, в чем происходит наше движение; в ситуативной предыстории и в истории возникает обнаружение смысла — в цепи конкретных событий нечто вдруг становится принципиально важным; к рефлексии с рационализацией сейчас и предстоит перейти.
- Соотношение мышления (мыследеятельности) и сознания можно проанализировать следующими тремя основными заходами: от мышления к сознанию; от сознания к мышлению; в объемлющем контексте. Первый ход опирается, в основном, на игровую практику; второй эксплицитно никогда не провозглашался, да и не мог провозглашаться, но богатейший материал для него накопился, на мой взгляд, в «проектировочном» периоде развития ММК; третий ход предполагает возвращение, конечно, с учетом всего накопленного,
к теоретико — деятельностным разработкам первого периода, в том необходимо подчеркнуть — к разработке по семиотике.
Очевидно, что соответствующие разработки при принятии такого анализа могут быть весьма обширными; здесь же в общем виде я сделаю лишь два замечания.
Первое — «наблюдательское». Предполагаемая последовательность ходов рассмотрения противоположна, идет с «конца» действительной истории развития ММК. Мне это не представляется случайным, напротив, представляется — как уже ранее фиксировалось — связанным с завершением определенного цикла развития соответствующих идей, с доведением их в этом цикле до практической реализации. По «Книге перемен» творческий импульс истончается в месте (среде) собственного исполнения, что, конечно, не означает – а это уже по Шеллингу — его потенциального (идеального) исчерпывания. Ход с конца в этой связи, между прочим, означает последовательное снятие тех ограничений, что накладывались в техническом разворачивании – и это естественно, так должно быть — импульса, что хорошо схватывается в двух основных значениях слова «утончение» в русском языке.
Весьма интересна одна, получившая широкое хождение два -три года назад, констатация из практики игр — тезис об избыточности методологических средств. В ней, на мой взгляд, фактически содержится осознание одного из типов ограничений — ограничения, связанного с реализуемостью. Хочется добавить, что подобные ограничения настолько очевидны, “естественны”, что именно в силу этого ускользают из внимания анализа; требуется культура — культура работы с очевидностью, с тем, что массовидно и повседневно по своему существу либо начинает становиться таковым. Представляется, что такая культура есть неотъемлемый компонент философского (и как продолжающего его — методологического) подхода. На этом, кстати говоря, базируется принудительность и «само собой разумеемость» на долгое время получаемых результатов, определенное время исправно работающих «мегамашин».
Второе замечание относится к дальнейшему изложению. В нем очень частично и лишь в первом приближении я постараюсь дать структуру первого захода «от мышления — к сознанию», а также наметить — только наметить планируемый выше второй, противоположный первому, ход. Выйти на более широкое целое (что связано с проработкой соотношения мыследеятельности и деятельности) мне пока не удалось.
- Соотношение мышления, мыслительной деятельности, мыследеятельности и сознания, по-видимому, задает три разные проблемы, соответствующие, как уже указывалось, различным и по этому аспекту выделенным этапам истории ММК. Если брать последний, игровой период, то ведущей, или определяющей, является пятичленная схема коллективной мыследеятельности; собственно, она и есть ее наиболее общее определение. И когда при анализе соотношения мы от нее «идем» к сознанию, то возникает вопрос, от чего конкретно отталкиваться — от схемы в целом (что мне не удалось) или от какого-нибудь ее компонента (была выбрана мысле-коммуникация). К чему же «придти», представлялось интуитивно ясным: к рабочей характеристике сознания, наиболее часто используемой на играх же. Согласно такой характеристике сознания достаточно закономерно возникает образ сознания как некоторого «резервуара», своеобразного хранилища, а если с сарказмом и иронией – то кучи, мусорной корзины или свалки. Кстати сказать, именно последнее мы всегда подразумеваем и в обычном словоупотреблении, когда говорим путанном сознании. Подтверждается это и в первом, приближенном, феноменологическом описании. Достаточно задаться вопросом — а в каких соотношениях друг к другу находятся различные организованности сознания? — чтобы стал очевидным простой и в чем-то удивительный ответ: в самых разных! Организованности сознания в отношении друг к другу могут выступать и как противоречивые, и как взаимодополняющие, совместимые и несовместные, зависимые и независимые, в самых различных типах обуславливания и т.д., и т.п. — и все это в одном, произвольно взятом, индивидуальном сознании, нечто подобное «женской логике». Сие получило свое обоснование и в философии; представьте себе, что мы поверим и примем механизмы порождения идей во внешнем опыте, предложенном Локком – ассоциации (связи) по смежности, сходству и контрасту, и как только примем, сразу и с неизбежностью получим вышеописанную картину. Парадоксально, что она действительно есть, что сознание выступает как организованное и неорганизованное одновременно.
Возникает желание его «почистить», внести организованность. Я опущу здесь из рассмотрения крайне животрепещущую сейчас этическую сторону подобного желания (это требует особого и не очень легкого разбора), подчеркну лишь, что в мировой культуре сложились две (опуская промежутоные, смешанные формы) традиции работы с сознанием. С первой из них связаны техники работы, направленные на очищение сознания посредством как бы его полного физического опустошения, приведения к своеобразному нулевому состоянию, где некий сохраняющийся «маяк» (он может быть самым различным, вплоть до аморфного, размытого фона) определяет возможность последующего упорядочивания сознания как бы заново; таковы различные техники медитации, методы Р.Штейнера, «чистка сознания» по К.Кастанеда и др. Их все условно можно назвать «восточным подходом», естественно-искусственным способом. Возможна и принципиально иная ставка — ставка на борьбу через и посредство логоса; здесь при воздействии на сознания (имеются в виду индивидуальные сознания) используются другие техники — проблематизация и распредмечивание, идеализация и схематизация, рефлексия и т.д. «Играющим людям» они хорошо знакомы; их, в свою очередь, можно обозначить «западным подходом», или искусственно-естественным способом. В плане своей практической реализации указанные техники наиболее полно разработаны в ОДИ.
Сказанное дает возможность перейти к соотношению, но предварительно еще следует выяснить, каким образом, через что его характеризовать. В общем-то знать нечто — означает выразить его через другое. В нашем случае представляется уместным построить различение посредством категориальных связок, т.е. используя привычный для нашей традиции аппарат. Способ характеристики уточняется, в нем возникло несколько кандидатов (вполне возможны и другие) на проведение различения: внешнее и внутреннее, искусственное и естественное, процесс и результат. Выбор пал на последнее.
Существенным и принципиальным в игротехническом опыте является то, что «работаем» мы с материалом (вступаем в диалог, поддерживаем и т.д.) — с отдельными субъектами, с игроками каждой данной ОДИ, любой из которых имеет свое и всегда конкретное, индивидуальное сознание, а организуем и управляем — и это второй слой нашей «работы» — совместной, включающей и игроков, и организаторов игры, коллективной мыследеятельностью, текущей между всеми участниками игры.
И здесь проступает обозначенное выше различение, выражаемое в методологической рефлекции в категориальной связке «процесс-результат», переводящей снятый в ОДИ практический ракурс в теоретическое различение. Согласно ему мыследеятельность начинает трактоваться как процесс — процесс заранее, в ходе подготовки игры, продумываемый, а, следовательно — с корректировками — ее организующий и управляющий, и то, что откладывается, «отпечатывается» в сознании в ходе этого процесса, представляется его результатом.
В процессе мыследеятельности, коллективной мыследеятельности, перво-основой, тем, откуда все идет и, в конечном счете, за что все «цепляется», является ее коммуникативная составляющая. Если принять это за аксиому, то становится очевидной центральная роль анализа форм, или способов, организации коммуникации и выбора соответствующих средств ее проведения. Такой подход разворачивается в разработке открытой системы понятий; среди них можно указать, например, на такие, как позиция, самоопределение и т.д. Отметим, что через организацию значимого для участников диалога в ОДИ достигается подключение «субъективирующих процессов» мыследеятельности, понимания и рефлексии, служащих — что в данном рассмотрении принципиально важно — переходным мостиком от существующей вовне деятельности, актов деятельности, к их «овнутрению», к индивидуальным сознаниям участников игры.
Итак, процессы мыследеятельности отпечатываются на специфических живых субстратах, в индивидуальных сознаниях. Можно рискнуть на заявление, что это — с той или иной силой или глубиной «отпечатка» — имеет место всегда, будь то ОДИ либо какая-нибудь значимая жизненная ситуация. Теперь предстоит выяснить, что отпечатывается? Иногда это выражается в иной форме: что снимается? В ответе целесообразнее всего прибегнуть к представлению о многослойности, делая тем самым — как бы это ни показалось завышенным — кардинальный шаг, уже переводящий нас к структурам сознания, а тем самым, и к постулированному вначале «обратному ходу» — от сознания к мыследеятельности.
Приведем простое — насколько возможно простое — различение: одно дело, когда отпечатывается склеенное, сращенное с предметностью, представление, и другое, когда отпечатывается сам путь движения, «взятие» данной предметности. Объективируясь в сознании, эти два отпечатка будут играть в нем весьма различные роли, обслуживать различные его функции. Описав их в логике — идеально, мы получим первую, пусть примитивную, структуру сознания, полученную — что представляется даже сверхважным — не через компилятивную обработку, а через общую игротехническую практику и собственный опыт в ней.
- В данных заметках мне хотелось выстроить для себя плацдарм для последующей работы, т.е. попытаться «подергать» проблему с разных, кажущихся значимыми, сторон. Многое потом может показаться и наивным, и просто неправильным, тем не менее кое-что нащупано, почувствовалось и даже начало собираться, образовался материал для обдумывания и практики. Если изложенное хоть в чем-то поможет интересующимся данной проблематикой, то автор будет считать свою задачу выполненной.