- Перед вступлением в брак
Сегодня или по крайней мере в недалеком будущем мы можем стать устроителями и свидетелями нового «брака» архитектуры. Со средой архитектура сживается на протяжении последних двух десятков лет как с возможностью обретения выгодной во всех отношениях партии. И, конечно, этот расчет с необходимо следующими одно за другими признаниями «в любви» делает все более натянутыми отношения с традиционными уже партнерами и претендентами: социологией, психологией, теорией информации, бионикой, экологией, семиотикой… В «среде» архитектура видит свое отражение, двойника, более того, идеал, способный избавить от накопившихся противоречий прежних партий. «Средовость» как идеология не вы зывает уже никакого отторжения, превратившись для уверенного в себе архитектурного сознания в атрибут благопристойности, а для обостренного и сомневающегося — в преддверие метафизики.
Можно понять и разделить стремление архитектуры к «партии со средой» и предстать архитектурной средой, поскольку архитектура в силу целого ряда обстоятельств вынуждена не только отстаивать свой статус, но и изыскивать достойного партнера для представления себя обществу и свету.
Идея среды — сильная идея, но обращение к ней не означает (и не означало) автоматического усиления позиций архитектуры и ее метода. «Средовое» поименование не привело к его трансформации и к освобождению от теоретических и практических проблем, заявивших о себе в бытность старых имен и названий. А семантическая емкость термина продолжает навевать неодолимое ощущение естественности (несмотря на то, что произошел явный дрейф от «материи» к «сознанию»). Неудивительно, что все настойчивее звучат как требование, так и скепсис в отношении конструктивизации идеи среды.
Конструктивизация же осмысленна и возможна при критическом рассмотрении: а) переноса понятия «среда» из областей, выдвинувших ее как представление, принцип, наконец, как понятие в область архитектуры; и б) трансформации идеи в границах архитектуры. Сопровождавшийся изрядным энтузиазмом перенос поставил «среду» в архитектуре в логически не свойственные ей ряды (многофакторности, комплексности, полифункциональности…), практически лишив ее субстанциональности; вменил ей задачи «атомизации», измельчив ее объекты; деформировал типологический каркас архитектуры, размыв границы пространства, объема, функции… Трансформация во многом восприняла архитектурную экзистенцию: свертывание социального пафоса архитектурно-градостроительных идей, расшатывание культурного статуса профессии, закрытость для модификации официальных доктрин… Широкое распространение лексики феноменологии, семиотики, психоанализа, экзистенциализма способствовало крайней психологизации и заострению субъективности исходных понятий и представлений.
- Оказаться среди (…)?
Комплименты, замечания и суждения сторонников и противников «средовой партии» поставили архитектуру, тем не менее, перед серьезными дилеммами:
— вступив в «брак», окажется ли архитектура, к примеру, среди вещей или феноменов сознания?
— кто и какими средствами будет располагать в этом «браке»?
— эта «партия» — обретение посредника или рассредоточение себя?
Языковую игру можно продолжать, но так и не прийти к обстоятельствам, разрешающим эти вопросы. Требуется конструкция, и лучше изначально грубая, нежели детализированная и фрагментированная последствиями возникших парадоксов, противоречий к предпочтений, составивших багаж «средового» подхода.
Идея среды, будучи ассимилирована архитекгурным сознанием (или осуществив экспансию в его пределы, что не важно), уже осуществила для него композицию трех важнейших ипостасей архитектуры:
— области сосуществования разного, именно как области архитектуры,
— особого мира как установления к такого рода существованию, именно как мира архитектуры,
— пространства, в котором не стеснясь помещаются и из которого не толпясь выступают устанавливаемые и восстанавливаемые возможности архитектуры, именно как пространства архитектуры.
В первой ипостаси архитектурная среда означает прежде всего вещно-материальное выражение архитектуры, ее слитность со всеми вещными областями существования человека и произведенного им. Выражая собой область, архитектурная среда предоставляет человеку и произведенному им способ существования, что позволяет говорить об этой ее ипостаси как среде существования. Функция архитектурной среды здесь в обозначении границ того или иного способа, в выделении его из других, в локализации его осуществления и в закреплении в качестве некоторого института.
Мир архитектуры, вторая ипостась, выделяет и обозначает в наличных способах бытия и в формах их осуществления архитектурные формы и представляет их среде обитания. Мир архитектуры — это не столько вещный и материальный мир, сколько совокупность представлений, обособляющих специфические способы видения и понимания жизнеустройства.
Первое (область) отлично от второго (мира), как отлична плоскость от объема. Архитектурная среда в ипостаси области существования плоска, одномерна, сплющенна, приведена к одному измерению, а именно к способу существования. В этой сплющенности и плановости естественным образом множатся противоречия между архитектурным способом освоения среды обитания и всеми другими, оперирующими материальными и вещными ресурсами. Различные способы существования, наслаиваясь, наползая и упираясь друг в друга, выталкивают способного к соединению разнородного (принципиального и конъюнктурного, логического и эстетического, конструктивного и ситуативного…) в мир архитектуры, споспешествуя его экспансии в другие области и его стремлению к оформлению иных способов существования. И в этом мире изгнаннику «остается» осознавать себя полноправным хозяином существования, представать мировоззрением, претендующим на всеохватность и цельность. Мир архитектуры — это мир, в котором благодаря архитектурной абстракции позволено осуществить и подчинить разнородное существование единственной природе — природе архитектуры.
Поэтому метафора объема уместна как метафора архитектурной среды. Объем предстает как привнесение дополнительной мерности (с целью объять, вместить, окружить…), охватывающей линейность/ограниченность областей и плановость/одномерность способов существования. Мерность, точнее многомерность, есть первый принцип архитектурной среды, извлекаемый из мира архитектуры.
Мир хотя и объемен, но ограничен, хотя и бездонен, но конечен, и потому пространство является важнейшей ипостасью архитектурной среды. Претендуя на знак и след пространства, архитектурная среда манифестирует своими способами и своей мерой пространственные возможности/ ограниченности. Возможность — как проявление пространственности в предоставляемом ей объеме, как уход от одноплановости и соответственно от столкновения с другими способами существования. Ограниченность — поскольку архитектурная среда не вмещает в себя пространства, поскольку она его ограничивает, переводит в объем, усекает, оскопляет.
Отсюда может следовать по крайней мере утверждение, что среда как принцип, среда как подход, среда как окружение, среда как артефакт… и т. п. не может предпочесть ни преимуществ идеи среды как области существования, ни среды как особой мерности, ни как безмерности или неограниченной возможности, а только композицию данных преимуществ. Следовательно, вопрос о среде не онтологический вопрос, а вопрос средств.
- Знание о среде и средовое знание
Багаж «средового подхода» свидетельствует о том же. Попытки отождествления «архитектуры» и «среды», а также последовавшие затем более тонкие соозначения (архитектурной среды со средой существования, архитектурной среды со средой-миром, со средой-пространством, местом, образом, поведением…) не дали ни той, ни другой стороне нового качества. Да и что они могли дать, если отстаивались по-прежнему представления, дифференцирующие, локализующие и закрепляющие дифференцированное, локализованное в привычном образе мира — мира вещей, тел, предметов, их символов.., пусть и с наложенной на них более тонкой сеткой мерности, позволяющей уж если не «схватывать», то хотя бы концентрировать внимание на связях между наполняющими мир вещами и явлениями.
Действительно, многочисленные (хотя далеко не все) сложности «теории» и «практики» среды возникают именно в этом месте — в отношении к связям, в выделении этого отношения как сущностного для средового мышления и средового сознания. Не приходится сомневаться, что сложность будет сводиться к установлению связей между разнородным наполнением некоторой области существований, а также между областью как целым и каким-либо персонифицирующим ее фокусом. Архитектурная мысль неоднократно штурмовала эту связность, прибегая к тактике сведения разнородного к одному плану или основанию, что фактически означало подчинение различных способов существования какому-либо одному. Аналогичные удобные «связки» закреплялись в виде институтов, а также в своде норм, правил и подразумеваний.
Важно подчеркнуть, что осуществляемый способ «связывания» маскировался под строгие научные методы. Сегодня же светский тон средового подхода состоит в критике сциентизма и в уходе в область гуманитарного. Уход в значительной мере спровоцирован атакой, предпринятой на науку со стороны методологии, с одновременным неприятием методологических оснований, в частности, установки на объективацию. Тем не менее, если в средовом сознании, исследовательски ориентированном, связываемое подразумевается как категориально разное, то прием связывания должен подчиниться определенным формальным условиям-требованиям связывания.
Первое условие: существования, принадлежащие некоторой области, однородны и выделены как разные лишь топологически. В этом случае связь между любыми существованиями пуста, а ее единственным «содержанием» может стать формально-логическое или количественное соотношение (существование А включено в существование В, или может быть включено, или должно быть включено…). Так, пресловутая триада «труд-быт-отдых» разнится лишь топологически и только пока является документом под названием «генеральный план города».
Второе и третье условия имеют дело с собственно разнородными существованиями. Второе характеризуется возможностью или способностью связывания, третье — невозможностью или неспособностью такового. В обоих случаях необходимо различать установление связи и ее представление. Первое будет относиться непосредственно к области различных существований как к условию обращения исследовательского отношения на некоторый «естественный» материал. Второе (представление) — к мирам как подразумеванию должного.
И способность, и неспособность связывания определяются более высокими этажами средовой «иерархии» — миром и пространством. То же относится и к долженствованию связей, представление о котором принадлежит миру, а само происхождение представления — пространству. Так, нельзя «вскрыть», «открыть» связь между историей места и его ставшим архитектурным оформлением. Здесь связь, чтобы быть содержательной и продуктивной, должна быть задана.
Таков в общих чертах многоплановый и многомерный характер связи как атрибута «средовости». Но сколько бы мы ни старались утончить содержания «среды», как бы мы ни старались строить инструменты, работавшие со все более и более тонкими и эзотерическими сущностями среды, мы будем двигаться в досредовом подходе, осуществлять досредовые приемы и способы.
Может быть, «среду» необходимо представлять и возможно мыслить скорее как рамку, как обрамление всего значимого и сущностного для архитектуры? Может быть, это есть прежде всего изменение самого способа смотрения, а не столько изменение его направленности? Мало смотреть не на предмет, а от предмета, направлять взгляд не к вещи, а от вещи и, следовательно, ко всем вещам и предметам сразу, одновременно. Таким образом среды не рассмотреть, поскольку если такое смотрение и удастся, то образ, представший смотрящему, будет всего лишь хитростью под личиной «контекстуализации», не одним своим ракурсом и экспозицией не принадлежащей ни области существований, ни миру долженствований, ни пространству возможного.
Средовый подход в случае своего осуществления ведет не к объектам, не к той или иной области существований по раз и навсегда выверенным направляющим, как того требует научность и логическая истина, т. е. изначально в связанном виде, а в сам мир связей, сквозь связи как особой объективности, снимающей натуралистическое противопоставление способа и материала, средства и предмета, приема и вещи, объекта и метода. Ведь если мы приняли логику связок психологии и архитектуры, функции и архитектуры, знака и архитектуры.., то оказываемся в затруднении при актуализации иных логик, поскольку мы как бы попадаем внутрь одной области, а попытки уйти от ее одномерности будут подавляться охраняемыми ею способами существования.
Неудачи проектирования в деле оборудования и устройства той или иной архитектурной среды еще не отменяют и не дискредитируют само проектирование. И хотя они являются заслуженной дисквалификацией, мы вправе сделать выбор между знанием и мистикой среды в пользу первого. Если видящий среду не мистик, то он видит то, что знает. Другое дело, какова форма этого знания, можно ли ее заимствовать у того или иного мира представлений, какие и как заложить в нее возможности, чтобы не ограничивать знания среды содержаниями той или иной области и предзаданными перспективами воспринятых ранее мировоззрений.
Понятно, что подход как особое знание, дабы не оставаться идеологической формой, должен быть представлен в некотором конструктивном и операциональном виде. Сделаем шаг в этом направлении. Подход осмыслен в случае противоречивости, несвязываемости наличных или предполагаемых существований. Тогда от способа связывания, точнее неспособности связать, нам остается «хотя бы» подход к возможности связывания, «хотя бы» проход к содержанию исследуемой области. Но это «хотя бы» — уже многое, если оно действительное хотение и действительный проход. В противном случае обессмысливается сама возможность идеи подхода. Что значит «психология подходит архитектуре» или «семиотика подходит архитектуре».., а равно — «психологический подход» в архитектуре, «семиотический подход» в архитектуре.., и главное, что значит «среда подходит архитектуре»?
Ответить на этот вопрос — значит сделать среду «подходящей» одновременно архитектуре и как области существований, и как миру представлений, и как пространству возможного.
- Три понимания архитектурной среды
Архитектурная среда как область существования
Архитектурную среду можно понимать как область существования различных способов жизнедеятельности, архитектурная специфика которой выражается в ее особой структурированности, разграничивающей и закрепляющей способы в их формах существования мерностью, привносимой из мира архитектуры (ее истории, культуры, профессиональных традиций, социальной роли…), и в раскрытии дополнительных возможностей существованию, извлекаемых из пространства архитектуры (ее теоретической и философствующей мысли, архитектурной изобретательности и воображения…).
Собственно архитектурное отношение выражает себя здесь объёмно-пространственным оформлением реальных хаотичных процессов и явлений за счет их погружения в структуры и процессы рациональности. Тот или иной тип оформляющего процесса-структуры порождается в пространстве архитектуры, преломляется в ее мирах и являет себя в области архитектуры вещно-материальными образованиями как архитектурная среда.
Можно проследить и обратный ход: от вещно-материальных образований через их образцы и прототипы в мире архитектуры к сокрытому за ними в ее пространстве.
И прямой, и обратный ходы задают архитектурную среду как целое, доводя ее до средовой «полноты», скрепляя и задавая ее проявлениям необходимо средовое соотношение. Архитектурная среда как область существования является, с одной стороны, как бы сублимацией мира и пространства архитектуры, с другой — их занавесом, на котором время от времени возникают тени мира и пространства. Вырвавшись из этого контекста-цикла, архитектура лишается своей средовости, а также и своей среды. И уже никакие апелляции к иному (неархитектурному), не составляющему ее мира и пространства, не могут осредствитъ архитектуру.
Это очень широкое понимание архитектурной среды, но в данном случае оно и не может быть определеннее и уже, ибо такова специфика области существования — абстракции реального, строящейся с целью пометить нечто существующее, независимо от нашего на то желания или намерения.
Существует то, что находит к тому способ существования. Сам способ является конгломератом множества (бесконечного множества) приспособлений: ухищрений, сообразительности, осмотрительности, активности, реактивности, экспансивности… Важно сказать, что способ в средовом контексте есть не что иное, как организм (перевертывая биологический постулат «организм есть способ существования в среде»).
Подобная категоризация накладывает соответствующее правило на описание среды существования. «Существования», выделяемые в среде по характеристикам их способов, описываются как организмы(1). Описание(2), вне зависимости от нашей установки на исследование или проектирование, строится как бы двухэтажным или двухслойным. На первый этаж кладется генезис области, на второй — ее функция (генетическое и функциональное описания). И первый просвечивает сквозь второй, во многом приобретая его характеристики и особенные свойства. Оба этажа описания вакантны, но при исследовании востребуется должное представление о назначении области при всех возможных версиях ее происхождения и исторического развития, а при проектировании интересны прежде всего возможности области, завязанные на ее долг перед происхождением или долгую историю.
Оба этажа описания задают существование его необходимости и реальности, но не в отстраненном виде, а в средовом контексте мира и пространства архитектуры. Последние, будучи нанизаны на упомянутые прямой и обратные средовые ходы, суть не что иное, как арсеналы средств архитектурного проектирования (прямой ход) и архитектурного исследования (обратный ход).
Существо архитектурной среды
Здесь среда понимается как мир, снимающий своей внутренней организацией разнородность и противоречивость способов существования. Снятие обеспечивается преимущественно переходом от реальных составляющих области к идеальному состоянию, к образцовости как состоянию культуры, усмиряющей противоречивое и разнородное в мыслительной и исторической возможности их пространственного разнесения и разграничения в объеме мира (другими словами, в пространстве культуры).
Культура как устройство мира предполагает вместо измерения — распространенного отношения к вещам (их количествам, весам, процентам, пропорциям и пр.) — соразмерность, и не столько за счет нашего организующего вмешательства, сколько за счет исторически-временного. И тогда не «вместо», а «вмещение», «вместилище» всего образцового, отобранного работой времени и расстояния. Мир-как-культура есть идеализация существования. Идеализация влечет существование в его восхождении в иерархии знаково-символических образований: от их включенности в область или способ существования в качестве образцов к качеству и статусу прототипов, уже не вмещающихся в область и способ, и далее через регулятивность эталонов как конститугов мира-культуры к предельному значению идеи культуры. Последнюю уже нельзя связывать с какой-либо областью. Культура в идее объемности и пространственности замещает любую из них.
Легко обнаруживается, что архитектура все шире задействуется в качестве предиката самых разнообразных вещей и явлений (от архитектуры тела до архитектуры художественного романа). Представляется, что это действительно и не метафора, и не эпитет, а выражение содержаний данных вещей и явлений в средствах и языке культуры, а таковыми являются объемность/пространственность и единовременность, которые в этом (втором) понимании архитектурной среды синонимичны.
Отсюда следует еще одно различение в понимании архитектурной среды. Так, связностью содержаний архитектурной среды в ее первом понимании (как области существования) является со-бытие единичных, конкретных, конечных явлений. Это «со-» есть связка не временем, а существованием, пребыванием в существовании, если сказать точнее. Ясно, что единицами оперирования в первом понимании архитектурной среды будут места, а их системным выражением — структура мест, или морфология, средством же оперирования или нашим деятельным отношением к месту будет планирование.
Связностью применительно ко второму пониманию архитектурной среды будет являться со-временность как единовременность представления разных мест в разном(3). Время выступает здесь не как процесс, а как константа, универсалия, функционирующая связь, но разомкнутая в отличие от воспроизводящейся связи события. Функционирующая связь выделяется из области существования и представляется миру архитектуры (культуры). Ее освобождение от «продуктивности» есть залог транслируемости связи как неизменной и приобретения ею статуса нормы [6]. Сама идея культуры складывается исторически в идее пространственности. И как пространство дано нам в множественности объемов, так и мир культуры дан нам множественным(4).
Архитектура как культура всего, что обращается к идеям современности, объемности и пространственности, также множественна. Таким образом, мир архитектуры значительно шире области архитектуры, и эту «широту» архитектуры можно возвращать в ее область, перенося внимание и заботы с собственных, «областных» способов деятельности на подход, сближающий архитектуру и культуру, уводящий архитектуру от стихийных, естественно сложившихся способов существования.
Подобное понимание архитектурной среды не исключает и логического ее осмысления. Соразмерность достигается не только в мире (объеме и пространстве) культуры, но и в средствах и приемах конструирования или в логических конструкциях, строящихся в пространстве мысли и накладываемых на «живую» ткань существования. Наиболее характерные примеры такого подхода дает биология, соединяющая и связывающая в своем мире две несовместимости, например, рациональность и витальность, цель и случай… Таковы популяционно-генетические конструкции, конструкции экосистем и биомов [3].
Это второе понимание архитектурной среды обращает нас одновременно в мир культуры и в пространство логики, погружает в каналы трансляции норм и образцов, уподобляя архитектурную среду всеобщей коммуникации языков, способов, форм существований. Но это не вещественно-материальная предметность области архитектуры или архитектурной среды в ее первом понимании, а «пространство» между вещами и предметами, в котором последние «коммуницируют» между собой. Пространство здесь взято в кавычки, поскольку ему с необходимостью и неизбежностью оставлено только не занятое объемом вещей и предметов. Постольку следующий шаг должен быть в «освобождении» архитектурной среды от ее связанности объемом и материей, нормой и мерой.
Архитектурная среда как возможность
В этом ракурсе архитектурная среда наиболее трудна для понимающей работы, требующей разотождествления привычности объема с необычностью пространства, а также физического пространства, которое есть, с мыслительным пространством, которого может и не быть. Понять необходимо чистую возможность: вне опоры на путь и вне ориентиров в пути, без сопутствующей истории и без видимой перспективы, иначе — понять пространство как чистую абстракцию и чистую форму.
Это уже потом чистая форма как объективность мысли, просто как объективность, раскрывается сокрытым в нем содержанием в мир и область архитектуры. До этого же происшествия нам остается только возможность содержания, сама возможность. Остается спросить: какие возможности несет или скрывает архитектурная среда?
На любой вопрос легче ответить, если сначала понять характер ограничений, нежели возможностей, если сначала понять, с чем приходится считаться как с необходимостью, в чем наш долг, каковы наши «должности»… Чистая возможность трудна для понимания, поскольку понимание приспособлено к существующему. Возможность же лежит за пределами осуществленного и существующего. Осуществленная возможность — это уже не возможность. Существо возможности ограничивает возможности «не по существу»… Тем самым архитектурная среда в ее третьем понимании всецело принадлежит идее развития, как к чему-то выходящему за рамки воспроизводства, удерживающего область существования в ее собственных границах, и за рамки функционирования, отпускающего и удерживающего меру воспроизводства.
Трудность понимания архитектурной среды как пространства возможного, или, что здесь то же самое, пространства развития, укоренена в необходимости его таковым еще и помыслить. Третье понимание архитектурной среды, это — мыслительное понимание, и чтобы ему состояться, требуется «осуществить развитие», превозможение. Где? В пространстве философии архитектуры.
Относительно легко понимаемо место возможности, сколь-нибудь выраженное в области существования. Сложнее понять время возможности, как сбой в механизме трансляции культуры. Но и способ выражения возможности, и характер (мера) сбоя трансляции, несомненно, будут ограничениями понимания чистой возможности, локализующими возможность о определенную форму и тем самым дифференцирующими неограниченность и безмерность пространства как сущности возможного. «Геометрия без созерцания пространства была бы совершенно непонятна, поскольку все ее построения — лишь различные способы ограничения этого созерцания» [5]. В этом смысле все построения архитектуры суть различные способы ограничения пространства созерцания (мышления): либо существующим материалом, техническим или человеческим, либо мерой выражения и восприятия культурных образцов.
Подобное понимание архитектурной среды неизбежно сталкивает с альтернативой роста и развития. Освоение архитектурными объемами пространства человеческой практики это — рост архитектуры, который по определению понятия «рост» неуправляем и неорганизуем, поскольку осуществляется по естественным законам существования. Их нарушение организующим вмешательством уничтожает способ как способ существования и переводит существование из естественного процесса в искусственную природу культуры или в произвольную игру возможностей. В последнем — в игре возможностей — заключаемая смысл развития как противопоставления росту.
Рост планомерен, но планомерность еще не означает его предварительного организационного оформления в сведении разнообразия к одному плану или их ограниченному числу, в которых бы продолжало осуществляться наращивание единообразного и однородного. Устремленность к росту массы, тела, объема… естественна и нуждается только в последующем организационном оформлении. Развитие во многом произвольно, и в этом его искусственность. Воля проявляет себя здесь в представлении, в волении иного, разного, в уходе от естественно сложившегося способа существования, в выходе из круга функционирования и из цикла воспроизводства, в их помысливании как оставляемого целого, так и предстоящего возможного, оформляемом проектами и программами.
Воля опрокидывает область и мир архитектуры в ее пространство подобно тому, как геоцентрическое существование и представление человека было опрокинуто Коперником в безграничность и безмерность Пространства. Чтобы принять раскрывшееся пространство возможностей, человек вынужден был «вырезать» в этой пустоте и безмерности объемы, ограничивая ими Пространство до Солнечной системы, Галактики, Вселенной…
Процедура извлечения объемов из «пустоты» пространства предполагает, во всяком случае, понимание и помысливание сущносги пространства. Иначе подобная работа обессмысливается, неважно в какой области она протекает — геометрии, астрономии или архитектуре. Пониманию, чтобы здесь состояться, предстоит работа, как бы обратная работе по изобретению пространства. Ему предстоит опрокинуть теперь пространство на область существований архитектуры и на ее мир с целью поиска и обнаружения новых сущностей архитектуры.
Каждое «опрокидывание» (инверсия в языке топологии) — области и мира в пространство или пространства на мир и область — и будет являться моментом развития как волевого акта, интеллектуального усилия, предотвращающих разрастание того или иного способа, следование выделенному тем или иным образом подходу — другими словами, предотвращающих исчерпание ресурсов Области и смеющихся над опасениями по поводу конечности Мира архитектуры, поскольку это будет каждый раз (в каждый момент развития) изобретенные Области и Миры.
- К эпистемическому контуру архитектурной среды
Выше уже предположена необходимость рассмотрения архитектурной среды как рамки. Тем самым среда исключается из объектов, подлежащих восприятию, и возвращается на свое законное место в круге понятий. Так, нельзя лицезреть «форму», невозможно видеть «функцию», ошибкой или самообманом является отождествление архитектурной композиции с реальным взаиморасположением объемов, масс, пространств и т.п., проникших без необходимых логических и семиотических преобразований из мира представлений и понятий архитектуры в область ее существований
Три понимания архитектурной среды — это три рамки, три ракурса рассмотрения среды как понятия. Архитектура давно не требует загромождения себя все новыми и новыми «объектами», пусть даже такими мистическими и почти нематериальными, как среда. Полагание среды вещью (пусть даже вовсе не материальной) обрекает ее на заклание типологическому подходу, властвующему в архитектуре. Многочисленные типажи и типы активно заселяют область архитектуры, регистрируясь под именами жилой и промышленной среды, среды дошкольных учреждений и досуговых, цветовых и предметных сред, культурных и исторических, образных и психоделических…
Среда еще может претендовать на материал(5) архитектуры, требующий нахождения и приложения способов своего оформления. Но именно средствиальное качество среды привлекло к ней первоначальное внимание архитектуры, внимание столь страстное и заботливое, что превратило средство в вещь, постаравшись не заметить самого превращения. Не остановила архитектуру в ее безотчетной натурализации и семиотизации среды и исходная рамка подхода (средового подхода). Казалось бы, расцвет семейства подходов должен был стать знаком того, что архитектура приобретает, если уже не приобрела, новые измерения — возможности как средства и средства новых возможностей, а именно подходы и программы как качественные образования архитектурной теории и практики.
Понимание их назначения следует из фиксации метаморфоз, касающихся места знания в архитектурной сфере. Один из исторически первых пиков архитектурной практики, приходящийся на античность, имеет в своем основании и объяснении «знание обо всем» [2]. В историческом процессе профессионализации и обособления отдельных составляющих архитектуры — технической организации работ, механики, изысканий, художественно-пластического воплощения замысла, политического утверждения проекта… — «знание обо всем» как собственное знание архитектуры было растеряно. Растерянность архитектуры обернулась взошедшим «урожаем» множества профессиональных и околопрофессиональных практик. Другое дело, что архитектура оказалась не в состоянии культивировать в себе способности «агронома-селекционера» (хотя с чувством этим никогда не расставалась).
Потом были разного порядка возрождения и взлеты, и сегодня архитектура остановилась, казалось бы, перед очередным пиком, но лишенным ясного знаниевого основания, как это было прежде. Основание укладывается пока по форме «знание-о-???». Ясность только в том, что это не систематизирующее знание первого пика и не парадигматизирующее последующих, так или иначе репрезентирующих весь «письменный» мир архитектуры, а скорее знание в креативной и волевой функциях (термин О.Г.Исаева [3]).
Также понятно, что архитектура не может, да и не должна отвоевывать утерянные практики. Борьба за материал — это способ, принадлежащий прошлому. Признание знаниевого способа способом владения не облегчает, а во многом затрудняет обретение архитектурного благополучия. Проблематичны и сомнительны в своей практичности процедуры систематизации, обобщения, заимствования, модификации, трансформации… знания при ширящемся разнообразии его областей-поставщиков, с которыми архитектура вынуждена соприкасаться и пересекаться, при множественности миров культуры, в которых так или иначе архитектура представляется и означается, при неопределенности пространственных границ, в которых она вынуждена сегодня осуществлять свое мышление.
Поэтому уже на первом шаге построения знания, которое было бы собственным знанием архитектуры, нужен особый подход, вообще подход. Чтобы говорить далее о подходе, необходимо всю совокупность средств, за счет которых себя ранее осуществляла архитектура, отнести к способам, и даже не потому, что они являются таковыми по сути, сколько для различения их с подходами, иначе под подразумеванием «подхода» окажутся воспроизводящимися те же способы.
Различие может состоять в следующем. Способ есть процедура, связанная характеристиками материала, в котором она осуществляется. Сама процедура может быть отделена от способа (от связанности материалом) и перенесена в иную область существования материала или в материал с иными характеристиками, но от этого процедура еще не становится способом. Способ во многом конституируется родовым признаком материала и его области существования, т. е, является порождением конкретной, уникальной ситуации. Эта особенность способа объясняет (или хотя бы указывает) на многочисленные сложности, возникающие при переносе опыта и вообще заимствования каких-либо средств. Таким образом, способ существует как способ, будучи погружен в определенную область материала.
Тем не менее способ стремится себя выразить, но выражается в конечном счете не в процедуре, как чистой операторике и потому бессодержательной (различить, разъять, соединить, сложить, скопировать, спропорционировать, скомпоновать, рассчитать…) и не в знаковой форме (образца, эталона, методики, предписания), совместно замещающих соединенные материал и процедуры оперирования с ним, а в понимании этой связности, выступающим, например, личностным знанием мастера архитектуры.
Подход не имеет непосредственной связи с материалом области, представляя собой совокупность знаков — знаков «способов». Знак «способа», не завязывая подход на материал, тем не менее указывает на него и, следовательно, нагружает подход объективированным значением некоторой совокупности способов. Так прорисовываемый подход является в отношении архитектуры подходом вообще, т. е. вспомогательным средством в аналитике и разработке так называемого средового подхода(6). Сам средовый подход мыслится рациональной соорганизацией средств, имманентных как архитектуре, так и другим областям практик в рамке той или иной программы — экологической, этнокультурной, образовательной… — как пространства, в которое развертывают себя подходы, не соорганизуемые в объеме действительного мира представлений.
Относительная свобода подхода от материала позволяет исследователю или проектировщику двигаться как бы в способах той или иной практики, в то время как ее материал еще не выявлен в полной мере в своих естественных характеристиках, но тем не менее предписывает определенную логику «скрытых способов». Так, нельзя осуществить «способ Мельникова», но возможно обратиться к его подходу, который при осуществлении потребует фиксации, осмысления и означения теперь уже собственно авторских (актуального исполнителя), а не «мельниковских» способов. Соединить и то, и другое — значит привести их оба к явному логическому противоречию. Это замечание справедливо и в отношении комплексирования разнородных способов.
Поэтому, когда кого-нибудь поражает широта и разнообразие областей, в которые включается сегодня архитектор (может, вынужден), или удивляют исследования архитектора А. К. Бурова в Институте кристаллографии и в Геолого-географическом институте Академии наук СССР, или требования Витрувия к всеохватности знаний архитектора, то этот «некто» пусть видит за этой широтой и разносторонностью не столько искусство владения множеством специальных знаний, не столькв разнопредметный профессионализм, так или иначе укладывающийся в определение или в «единицу» способа, сколько нечто ему противостоящее — подход, позволяющий уйти от способа как связанности природой материала той или иной области практики(7).
Назначение программы — быть пространством, в которое развертывают себя подходы, не соорганизуемые в объеме действительного мира представлений. Поэтому программу можно определить и как «способ в квадрате», поскольку ею объективируется новая область существований с присущими только ей особыми способами и возможными подходами к ней. Интенциональность программы — в ее отнесенности к новым пространствам, мирам и областям.
Программа — это следующий за подходами логический шаг, который имеет обусловленность двоякого рода. Общим пафосом смены средств, а именно способа подходом, подхода программой, является неблагополучие «средового исследования» и «средового проектирования» в служении удовлетворяющей нас средовой полноте (в ее бытийном переживании, в логическом признании, в художественном достоинстве). Насколько бы ни преуспели охранительные традиции, здравствующие школы, встающие перспективы в отстаивании или в свержении способов, в которых осуществляет себя средовой подход, решающей его судьбу окажется практика, не терпящая противоречия должного и необходимого как дисфункции культуры в отношении деятельности. Это есть один из знаков, выражающих актуализацию средства в новой для него форме — программной. Другим знаком, указывающим в направлении восхождения от подхода к программе, служит факт исчезновения какой-либо связности в существованиях, составляющих курируемую подходом область. А отсюда один шаг до разрушения самой архитектурной практики(8).
Здесь самое время поставить точку и уже за ней поразмышлять о том, что программа в отличие от проекта не есть альтернатива существующей традиции. С программой все обстоит сложнее и потому требует специального размышления (да и критика, и рефлексия того и другого на страницах методологических изданий предшествуют этому тексту, к тому же локально ориентированному). Там же, где традиция хранит и воспроизводит практику, а в этом ее смысл, там и нет необходимости в привнесении новой сложной логики. В соответствии с этой еще не построенной логикой первым архитектурным знанием должно быть знание о таких областях и способах существования, в которых именно архитектурная традиция есть залог самого существования.
___________________________________
Литература:
- Генисаретский О.И. Начало знаний о культуре. — Теоретические и методологические исследования в дизайне (Избранные материалы. Труды ВНИИТЭ) М., 1990.
- Глазычев В.Л. Эволюция творчества в архитектуре. М., 1986.
- Исаев О.Г. Программа исследования методологического знания. — Материалы 2-го эпистемологического семинара «Эпистемология и исследование», Ульяновск, 1992.
- Maйepc H. Биомы. — Каталог биосферы. М., 1991.
- Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения. М., 1987.
- Щедровицкий Г. П. Основные категории системного подхода. — Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектирование (теория и методология). М., 1975.