Категориальные основания антропологии

Главная / Публикации / Категориальные основания антропологии

Категориальные основания антропологии

 

Эта статья написана по материалам первой лекции вводного раздела учебного курса “ОБЩАЯ АНТРОПОЛОГИЯ”, предлагаемого студентам университетов первого и второго курсов обучения. Введение является сугубо методологическим, вместе с тем требование “дидактичности” определило структуру и стиль текста, которые не могли не остаться в варианте журнальной статьи. Поэтому для коллег методологов хотелось бы заметить, что за кажущейся банальностью слов стоит многолетняя работа в ММК с категориями и понятиями. Раскрывать существо этой работы не позволяют рамки статьи. В свою очередь такую работу можно было бы осуществить на “Круглых столах журнала “ВМ” или в методологических семинарах. Здесь же это содержание остается в контексте

 

Общее введение

Предлагаемое введение является демонстрацией авторской методологической позиции, точки зрения методолога, принадлежащего к школе Московского Методологического Кружка, выражением взгляда, который постепенно формировался практически с момента появления в семинарах Кружка, то есть с 1965 года. На мой взгляд, работы Кружка со времени его возникновения в 1953 году отличались стремлением последовательно реализовать три основных принципа.

Во-первых, принцип РАЦИОНАЛИЗМА в отрицании мистицизма “познания высших миров”: особой практики, блестяще выраженной в одноименной брошюре Рудольфа Штайнера.

Во-вторых, принцип ОНТОЛОГИЗМА в противопоставлении его философскому натурализму. Согласно этому принципу бытие, сущность необходимо представить в категориях существования (представить объект так, как он есть на самом деле), однако при этом ясно понимая отличие мыслительных категорий от совокупности явлений, обозначаемых этими категориями, то есть преодолеть в философской работе натуралистический “принцип тождества бытия и мышления”. С другой стороны, этот принцип выражался в изначальной декларации отказа от традиционной натуралистической схемы теории познания S«O (“субъект-объект”) и заменой ее схемой “деятельности”: “целенаправленного преобразования исходного материала в конечный продукт”. (Позже я дам подробную интерпретацию реализации этого принципа в методологии).

В-третьих, принцип ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (иначе его можно назвать принципом субъективизма) в теории знания, который противопоставлялся принципу объективности естественно-научного знания. Согласно этому принципу знание представляется продуктом практической деятельности. Поэтому форм знаний столько, сколько можно выделить способов реализации рационального практического отношения человека к окружающей действительности.

Замечу, что методологические принципы вводились не как альтернативные, а как “диалектически снимающие” или преодолевающие противоречия и парадоксы философских систем, которые следуют принципам, отрицаемым методологией. Следовательно, методология с самого начала формирования корпуса своих дисциплин, таких как “Содержательно-генетическая логика”, “Системно-структурная методология”, “Теория мышления”, “Семиотика”, “Эпистемология”, “Логика науки” (гносеология), претендовала на статус всеобщего учения о человечестве: его существовании, истории и деяниях. Оказалось, что нет в мире той области или сферы жизни, которая бы не могла стать предметом методологической работы. Современное развитие методологического движения полностью подтверждает это утверждение. Методологи, а значит и методология, работают во всех сферах общественного производства и, прежде всего, там где обнаруживается необходимость решения глобальных проблем, встающих перед человечеством.

Вместе с тем требование неукоснительного следования названным принципам определило направленность, форму и характер методологической работы. Главным предметом для методологии стали законы человеческой деятельности с категорями и понятиями и, следовательно, собственная работа с со знаковыми формами и системами, то есть работа по развитию методологических средств и их внедрению в политическую, научную, инженерную и другие конкретные практические сферы общества.

Таким образом, в ММК на еженедельных и ежегодных семинарах, симпозиумах и конференциях, в лекциях и выступлениях методологов, а впоследствии и организационных играх закладывались основы комплекса предметов изучения человека — Современной антропологии, построенной на совершенно новых, ранее несущестовавших принципах и, в то же время, ассимилирующей все богатство культуры человекознания, выработанного в предыдущей истории.

Прежде, чем переходить к характеристики нашего собственного подхода к формированию предметов человекознания, представлю еще один принцип, без понимания которого невозможно адекватно освоить курс общей антропологии. Этот принцип не методологический, а нравственный и, значит, безусловный. Его безусловность состоит в том, что нет и не может быть таких обстоятельств, при которых этот принцип может быть преступлен. Это принцип гуманизма, филантропии или ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЯ. Согласно этому принципу все наши действия имеют постулируемую ценностную ориентацию, .осуществляются ради сохранения человеческой жизни на земле. Существование человека и человечества в той форме и том виде, какие они есть на планете Земля, есть высшее благо. В истории нравственных поисков человечества принцип человеколюбия выражался самым разным образом, например: “не убий” в Христианстве, или “благоговения перед жизьнью” у А.Швейцера. Но чтобы в каждом своем поступке не стать преступником этого принципа, надо знать природу существования человека. Таким образом, ценностный принцип человеколюбия и методологическая работа по построению основ антропологии непосредственно связаны и эта связь предлагается как основной критерий достоверности всех антропологических знаний.

 

Комплексный подход

Для каждого из нас совершенно тривиальным и уже привычным кажется утверждение “человек — есть объект комплексных исследований”. Однако,.это либо пустая фраза, за которой ничего не стоит кроме указания на невероятную сложность изучения человека и многообразие проявлений его сущности, которые исследуются самыми разнобразными науками, либо выражение крайнего натурализма, согласно которому нужно брать конкретного человеческого индивида и внимательно, скрупулезно его исследовать, воздействуя на него всевозможными средствами, “испытывать”. В классической экспериментальной психологии исследуемый так и называется: “испытуемый” или “подопытный”. Почти как у доктора Снаута из “Соляриса” А.Тарковского, когда он, осознавая собственное бессилие, восклицает: “А может нам Его высечь … розгами!” Словосочетание “объект комплексных исследований” оказывается выражением бессилия ученых перед проблемой изучения человека.

Итак, изучение человека — это проблема! А по точному определению руководителя ММК Г.П.Щедровицкого, проблема является задачей, наподобие школьной, но для решения которой у человечества нет средств и способов решения. Говоря о проблеме изучения человека, я хочу подчеркнуть мысль о далеко неясном и неопределившемся положении с определением предмета человекознания. На мой взгляд, можно говорить не только о нерешенности задачи построения предметов наук о человеке, но и об отсутствии ясной и определенной формулировки существа проблемы. В 1-ом тезисе о Фейербахе К.Маркс выдвигает требование брать «предмет, действительность, чувственность… как человеческую чувственную деятельность, практику, то есть субъективно»*. К.Маркс утверждает, что ошибка всего предществующего материализма, включая и феербаховский, заключается в том, что он рассматривал человека, его сущность или действительность как объект, то есть в форме созерцания. Но что означает «взять предмет в форме практики, как деятельность» и как это сделать!?

Дело в том, что именно в практике исторической, общественной и культурной человек предстает в самых невероятных формах: и как объект различных воздействий и как непознаваемая, неведомая сущность, которую можно только созерцать. С одной стороны, он то рабочая сила доведённая до уровня примитивной машины, то объект фельдфебельских манипуляций плохого педагога, то объект бессмысленного для него самого эмоционального заражения политическим доктринерством (в толпе, на митинге), то, наконец, просто физиологический материал, сырьё для получения агрессивной мышечной массы, как это подчас происходит в спорте и т.д. и т.п.

С другой стороны, человек — непостижимое экзистенциальное существо, он — творец, создающий шедевры красоты, он способен на нравственный подвиг, на жертву, на исключительно внутренне обусловленный свободный поступок. В какой же из этих явленностей человек предстает перед изучающим его в форме деятельности? Во всех или ни в одной из них? Одинаково верным оказывается и тот и другой ответ, так как “предмет” изучения потому и оказывается “объектом”, что видиться (берется) исследователем как предстоящий субъекту, независимый от исследовательского действия, естественный. Объект, если он не результат знакового оформления осознаваемых исследовательских процедур, если он не продукт искусственных действий, всегда оказывается действительностью предрассудка (не успел подумать, рассудить, как уже утверждаешь, что перед тобой объект — это и есть пред-рассудок). Таким образом, взять предмет в форме деятельности, это значит овладеть и применить искусство исследователя построить такой научный предмет и найти такие понятия для обозначения сущности изучаемого, в которых это самое изучаемое предстало бы перед всеми в форме деятельности. А для этого необходимо совершить только одно: последовательно осуществить и скурпулезно описать свое собственное предметное исследовательское действие, точнее сложную систему действий — комплекс исследовательской деятельности.

На мой взгляд именно в этом утверждении заключался смысл открытия системно-структурной методологии и впоследствии методологии комплексного подхода. Последовательно реализуя принцип деятельности методология утверждала, что не сущестует особых системных или комплексных объектов. В действительности исследования только и существуют, что системный и несистемный анализы, естественно-научный и комплексный подходы. Объекты отличаются друг от друга не своими природными, естественными, изначально присущими им свойствами, а различиями в представлениях исследователей о природе этих объектов, их взглядами и точками зрения, их “предметными позициями”.

Мысль о значении позиции самого исследователя применительно к человекознанию достаточно категорично выразил ещё П.Тейяр де Шарден в своей книге «Феномен человека». Свою работу он расценивал как научную, а не как философский или религиозный трактат. Поэтому, как он утверждал, его интересует «только лишь феномен”, правда как истинный философ он тут же говорил: ”Но зато уж весь феномен»*. Он предлагал рассматривать человека как факт, как явление, ничего не добавляя извне. Но главным в процессе такого рассмотрения он считал самого исследователя, способного видеть: «…видеть больше и лучше — это не каприз, не любопытство» — утверждал он*. По требованию Шардена подходить к изучению человека научно, то есть видеть и описывать его как целостный феномен можно лишь в том случае, когда в центр анализа помещается человек, изучающий «человека», когда изучение осуществляется «прежде всего субъективно, для самих себя, мы — неизбежно центр перспективы»*. Он наметил перспективу решения вопроса о том, что же значит взять предмет в форме деятельности. Имея в виду эту перспективу, можно предположить, что решение проблем человекознания лежит на пути изучения и анализа позиций исследователей. Хочу заметить, однако, что Шардену не удалось разрешить противоречия между требованием рассматривать только феномен человека и признанием значения позиции исследователя. Углубляясь в решение задач систематизации исследуемых явлений и оставляя за рамками описания собственные исследовательские процедуры, ученый (а он утверждает, что он ученый, а не философ) неизбежно отождествляет искусственно получаемые, экспериментальные феномены со свойствами объекта — как выражался Г.П.Щедровицкий: “проваливается в объект”, то есть оказывается натуралистом.

Драма поисков выхода из этого противоречия очень интересна для истории науки и антропологии в частности. Я приведу лишь несколько примеров таких попыток, не претендуя на полноту анализа всех нюансов истории, только подчеркивая сложность проблемы преодоления натурализма в антропологии.

Классическая психология использовала философский постулат непосредственной данности психических процессов сознанию исследователя — он такой же человек, хотя и вооруженный системой аналитической интроспекции. Действительно, если направить свой взгляд внутрь себя, можно обнаружить все человеческие особенности и феномены. Смотрящий в себя или спрашивающий о результатах его интроспекции другого (испытуемого) анализирует полученные психические представления, распространяет результаты своего анализа на всех людей — человека вообще. При этом собственно процедуры и условия интроспекции оказываются за рамками анализа, а в результате, несмотря на слова о том, что изучается внутренняя психическая деятельность, сама эта деятельность, пусть и еще до начала аналитической интроспекции, берётся как объект созерцания.

Американский философ и психолог Дж.Уотсон пытался решить эту проблему, вводя категорию поведения. Он предлагал уйти от философских традиций познания самого себя и начать «держаться того взгляда, что самый интересный и полезный метод — это изучение поведения других человеческих существ, а также мотивов, их направляющих»* *. Однако категория поведения не позволяла реализовать эту интересную доктрину социального познания именно из-за невозможности объективного изучения мотивов как поведения. Введённые позднее в бихевиоризме понятия «внутренних» или «латентных» стимулов не помогли. Перед исследователем всегда оказывалась непреодолимая стена, за которой оставалась невыясненной изначальная субъективная причина того или иного акта поведения. Внутренний, «первичный» стимул оказывался инструментально неизмеряемым и ученому ничего не оставалось делать, как возвратиться к тем же психологическим аналогиям, основанным на … собственной интроспекции. Круг замыкался. Изощренность описания конкретных экспериментальных измерительных процедур не позволяла разрешить потиворечий внешне наблюдаемого и внутренне происходящего.

Один из основателей марксистской психологии в России, С.Л.Рубинштейн решал эту проблему в рамках философии детерминизма и ввел категории внутреннего — психического и внешнего — деятельностного, практического. Внешние предметные условия и практическая деятельность человека составляют совокупность причин его поведения, но действуют они не прямо и непосредственно, а косвенно, опосредовано внутренними психическими процессами. Следовательно, определив в ходе анализа природу этих психических процессов, исследователь получит возможность установить внутренние субъективные причины человеческих поступков и деятельности. Психические процессы во всей их совокупности и взаимосвязях друг с другом Рубинштейн предлагал рассматривать как внутреннюю структуру деятельности.

Таким образом, разделив внутреннюю и внешнюю структуры деятельности, ученые получают возможность обозначить предметы психологического и праксиологического исследования в своих различиях и связях в рамках человекознания. Но при этом оказывалась неразрешимой другая проблема — определение границ между внутренним и внешним. Как отделить, например, внутренние психические процессы от внешних практических действий и движений в целостном сенсомоторном акте поведения? Этот вопрос можно легко пояснить на примере решения испытуемым задачи о «горящей свече» *. Испытуемый пытается найти то действие , которое позволит ему нарушить установленное равновесие весов, не снимая с чашек разновесов ни одного предмета. Решить задачу можно одним единственным способом: зажечь свечу — она прогорит и станет легче. Человек думает, переставляет предметы, рассуждает вслух и про себя. Он совершает множество операций. Но какие из них психические, а какие практические — по внешним признакам определить нельзя. Исследователь прибегает к методу “рассуждения вслух”. Испытуемый как правило неспособен точно оределить свои операции, поэтому экспериментатор опять был вынужден прибегать к собственной интроспекции, чтобы понять и описать процесс «анализа через синтез», когда испытуемый рассказывал о ходе его решения задачи.

Другой известный психолог А.Н.Леонтьев, высказывая принцип тождества структур внешней и внутренней деятельности, фактически сделал принципиальное методологическое заявление о том, что границу между внутренним и внешним устанавливает исследователь, владея арсеналом тех или иных средств анализа. Мера чувствительности исследовательских средств определяет границы внутреннего и внешнего. И если к средствам относить понятия, то оказывается, что границы тех или иных представлений о сущности объекта определяются степенью дифференцированнности научных понятий и способами их организации в логике научного рассуждения. Психология вплотную подошла к проблеме языка науки, в котором бы отображалась действительность собственного научного поиска, действительность работы с понятиями.

Психология подошла к рубежу, за которым должен был последовать отказ от натурализма, но этого последнего шага в методологию психология еще не сделала. Сила натуралистической установки заключается в собственных особенностях человеческого рационального познания. У человека нет никаких средств кроме языка для представлени изучаемой действительности. Как только “ученый” найдет категорию для обозначения своего предмета и назовет его, так сразу же происходит метаморфоза по закону имеджинативного абсолюта, сформулированнного Я.Голосовкером *: категория, понятие, знак произведенный исследователем становиться объектом и начинает предстаять перед исследователем. Это парадокс всякого рационального мышления. Природа человеческого мышления посмеивается над незадачливыми учеными, похожими на Панурга, и со своей загадачной улыбкой наблюдает как они до хрипоты спорят о категориях, которые они выбирают, забыв поспорить о способах выбора каких бы то ни было категорий. В таком пренебрежении собственным действием заключается суть сциентизма исследователя. Необходимо найти действия, не нарушая принципа рационализма — логику, в которой были бы представлены, как онтологическое содержание предмета (“объективное существование”), так и форма онтологизации (способ, которым мы полагаем существование).

Если принять верным утверждение, что позиция исследователя, его средства, его предмет центр перспективы, то верным будет также и утверждение, что таких позиций (центров, субъективных точек зрения) может быть много и они могут быть разными. Из этого рассуждения следует принципиальный вывод, что предмет научного изучения — это не сторона, не аспект объекта, а точка зрения — предметное, профессиональное видение и исследовательская деятельность. Та или иная конфигурация этих видений и точек зрения и дает представление о действительноти — объекте как объекте “идеальном”. В этом и состоит принципиальный вывод системно-структурной методологии о строении научных предметов. Таким образом, взять предмет в форме практики, как деятельность, можно только в том случае, если проанализировать и описать нашу собственную, субъективную, познавательную, исследовательскую, преобразующую, практическую деятельность.

 

Методология организации такого анализа определяет в частности различия системного и комплексного подходов. В случае системного анализа главным критерием является целостность и взаимная рефлексивная отнесенность каждого предметного описания друг к другу. Каждое предметное представление должно в особых процедурах “системной интерпретации” оказаться в единстве процессов  и механизмов, конституирующих эти процессы. Системный анализ в его методологической интерпретации и есть логика описания исследовательской деятельности. Логика описания не системного объекта, а системной деятельности отличает этот системный анализ от всех других вариантов. Однако и в этом варианте требование сохранения целостности описания и интерпретации остается главным. Конечно, в случае системно-деятельностного подхода целостность создается в особых процедурах реализации требования взаимнорефлексивного отображения всех слоев системного описания (процессуального, структурного, морфологического и “материального”) и осуществляются эти процедуры в формах организации полипредметной коммуникации. Завершают эту работу, даже если она осуществлена с соблюдением всех норм, конечная объективация и интерпретация “на органическое целое” в категориальной оппозиции схемы “процесс-механизм”. Такой системный анализ, достаточно сложный при описании моносистем, становится практически невозможным из-за отсутствия развитого языка конфигурации различных предметных представлений.* С этой точки зрения комплексный подход — это решение проблемы по “обходному пути”.

Для того чтобы взять предмет в форме деятельности и при этом не утерять ни одной из возможных деятельностных (исследовательских) позиций необходимо самою деятельность познания брать в её всеобщих формах, избегая какого-бы то ни было редукционизма, той или иной дисциплинарной ограниченности взгляда. Этого требует методологический принцип онтологизма. Первой деятельностной процедурой при построении предмета является. полагание исходной онтологии. В формах исходных онтологий всегда существуют два содержания: в категориях — “объективное содержание”, а в форме задания категорий — “деятельностное содержание”. Именно во втором содержании будет присутсвовать логика построения научного предмета и окажется, что мера сциентистского редукционизма будет полностью определяться степенью частности или всеобщности категориальных форм в которых “полагается” познавательная деятельности.

Я предлагаю рассуждение, обосновывающее способ решения проблем конфигурации самых разнообразных точек зрения, взглядов, научных подходов к феномену человека. Мы попытаемся описать общую онтологическую картину человекознания, найти в ней место каждому исследователю и практику, не заставляя их отказываться от своих предметных субъективных точек зрения, и предложить способы позитивной, практически ценной кооперации различных профессиональных позиций. На мой взгляд именно в такой конфигурации предметных точек зрения, при которой правомерными признаются самые разные взгляды и соорганизуются в общем предметном пространстве без изменений, состоит отличие комплексного подхода от всякого другого, включая и системный.

 

Пространство комплексного человекознания

В основе нашего рассуждения лежит фундаментальное различение двух отношений человека к окружающей действительности и к самому себе, а именно: познавательного, созерцающего, с одной стороны, и практического, преобразующего, сдругой. В свою очередь практическое отношение также может быть разделено на непосредственно преобразующее, без точно определенной до начала преобразования модели, и на проектировочное, когда непосредственному преобразованию предшествует особая деятельность по конструированию и моделированию будущего в виде проекта. Такое представление о трёх типах деятельностного отношения к человеку соответствует типологии знания, которую предложил Г.П.Щедровицкий.* Он классифицировал знания на три типа: «естественно-научные», «инженерно-конструктивные» и «практико-методические». Важно подчеркнуть, что каждый тип знания о человеке есть продукт различных видов деятельности, которые в совокупности и образуют пространство человекознания. Соответственно, познавательное, проектировочное и практическое отношение к действительности можно рассмотреть как процессы деятельностей: исследования, проектирования и практики. Отношения этих деятельностей друг к другу можно схематически изобразить в виде трёхмерного пространства, определённого тремя осями ортогональных координат (см.: рис.1).

Использование “ортогональных пространств” в методологии по крайней мере с 1979 года стало делом привычным. Однако я не обнаружил работ, кроме предлагаемой мною, где бы использовалась вся онтологическая мощность “картезианского пространства”. Как правило речь идет о построении пространства ортогональных проекций и соблюдении принципа отнесения действительности на ортогональные проекции. Согласно принципу “ортогональности” действительность — это то что “плавает” в пространстве и может отображатся на трех проектных плоскостях, перпендекулярных друг другу, то есть независимых друг от друга и не сводимых друг к другу. На мой взгляд идея этого принципа родилась во время проектирования первой игры, хотя попыток, подступов и предпосылок к решению проблемы комплексирования было много и раньше. Проектируя организационно-деятельностную игру (название пришло позже) “Ассортимент товаров народного потребления Уральского Региона”, необходимо было построить достаточно понятное ее описание и сохранить все многообразие процессов, происходящих в игре и все предметные и профессиональные точки зрения, которые представлялись в ней. За неимением места для подробного анализа всего хода полемики  в процессах подготовки и проведения ОДИ-1, я зафиксирую главный результат, конституирующий принцип ортогональных проекций.

В конкретной реальности игрового взаимодействия каждый участник представляет свои предметные видения действительности. В ходе обсуждения выявляются средства и способы его работы и в реальности времени участники образуют сеть взаимодействий своих позиций, ролей, межличностных отношений. По структуре деятельности все три образования возникают и существуют независимо и только в эмпирическом пространстве игры они все живут “здесь и теперь”. Таким образом представить весь этот комплекс процессов, структур и морфологических позиций можно “растаскивая” всю эмпирию всю “систему” игры  на три “доски отображений” происходящего: “доску предметных представлений”, “доску средств и технологий” и “оргдеятельностную доску”. Сделать это и была предпринята попытка. Оказалось сказать легче, чем сделать! Как бы там ни было, но принцип отображения действительности на трех ортогональных проекциях был сформулирован. Формулировка этого принципа и стремление реализовать его практически определили содержания многих последующих игр (во всяком случае тех, в организации и проведении которых участвовал я).· С этой точки зрения именно организационные игры давали несравненно более богатый материал для решения проблем полипредметного и полипрофессионального комплексирования с использованием средств ортогональных пространств, чем традиционная форма методологического семинара.

Это первый подход к комплексированию предметов. Однако последовательно он может быть реализован только в предположении актуального существования эмпирически целостной полисистемы в форме осуществляющейся игры, так как обратного хода от “проекций” к действительности осуществить нельзя. Действительность “образуется” за счет обратного действия в ходе “рефлексивной сборки действительности”. Если последовательно и радикльно не используются все нормы работы с картезианскими пространствами, обе эти процедуры носят сугубо интерпретационный характер. Прямое действие при этом всегда оказывается по происхождению феноменологическим, а обратная рефлексия по результатам оценки понимания оказывается методологической изотерией, то есть непонимаемой рефлексией. Но тогда возникает серьезный вопрос рефлексия ли это, или особый способ проектирования. Технология подобной методологической работы должна стать предметом особого анализа в “методологии системного и комплексного анализа”, я же предлагаю другой способ реализации комплексного подхода.

В построении категориальной онтологии антропологии я использовал картезианский принцип образующих пространства. Не дествительность проецируется на три плоскости, а три координаты образуют действительность. Уже нарисовав три перпендекулярных координаты я определил существование всего, что находится в пространстве. Но главное заключается в том, что сам рисунок (схема) картезианского пространства есть форма представления моей исследовательской деятельности, на стадии онтологизации. Это есть определение моего существования в качестве изучающего — “полагаемую и положенную” действительность. “Мыслю, следовательно существую” — говорил Р.Декарт. В одном акте мысления — изображения схемы трехмерного ортогонального пространства — я соединяю три действительности, три существования: мыслительную деятельность, объектную реальность и знаковую форму онтологии. Я утверждаю что это может позволить сделать только категориальная онтология картезианских пространств.

Итак, три всеобщих типа деятельностного отношения человека к действительности, три типа знания и три типа деятельностей, продуцирующих эти знания. Первая трехкатегориальная онтология в которой ни один из трех тпов не может быть сведен ни к одному, потому что они ортагональны. Однако только все вместе они определяют существование всякого конкретного вида деятельности. Чтобы такую детерминацию осуществить, сами образующие должны быть представлены как “шкалы”, “векторы”, “координаты” — они должны иметь размерность. В этом и заключается основная идея построения комплексных пространств и, в частности, пространства комплексного человекознания.

 

Рис.1. Схема «пространства человекознания», или типологическая система комплексирования «точек зрения».

 

Каждая образующая этого пространства обозначает один из трёх фундаментальных видов деятельности: исследование, проектирование, практику. Виды деятельности могут быть рассмотрены с точки зрения развития и исторической смены более простых способов реализации соответствующих отношений к дествительности более сложными и развёрнутыми. Историко-критический анализ, подробности которого я не имею возможности приводить (замечу только, что в методологии была разработана сложнейшая процедура так называемого метода “псевдогенетического анализа”, который я использовал при историческом анализе развития способов деятельности), позволяет нам для каждого вида деятельности выделить четыре ступени развития их способов. Мы приведём лишь краткие их характеристики.

Исследование. Для реализации познавательного отношения и, соответственно, осуществления деятельности исследования, обязательным является следование критерию беспристрастности (объективности). Очевидно, что наиболее простым способом реализации деятельности исследования оказывается наблюдение. Исследователь, подобно астроному, не может воздействовать на объект. Он выделяет конкретную вещественную морфологию предмета (объект наблюдения), дает в меру своих возможностей параметрическое описание последнего и регистрирует наблюдаемые изменения определенных параметров и свойств. Описав динамику изменения выделенных им свойств, исследователь обнаруживает закономерности в существовании описанных явлений. Дальнейшее представление естественной сущности изучаемых явлений оказывается делом теоретической интерпретации. Именно такая теоретическая интерпретация и становится «объективным знанием сущности изучаемых явлений». Оказывается, что требование беспристрастности оборачивается полной зависимостью суждений об истинности знания от степени развитости языка описания и систематичности понятий, при помощи которых исследователь составляет свое «объективное» описание. Основой доказательства истинности знания о природе изучаемых явлений, является, во-первых, неизменяемость свойств объекта во времени и, во-вторых, повторяемость обнаруженных закономерностей.

Более развернутым и развитым способом исследования становится эксперимент. В настоящее время этот способ реализации познавательного отношения к действительности стал основным, распространился на все области человекознания и, в некотором роде, уже давлеет над исследователем, становится стереотипом естественно-научного мышления. Экспериментатор выстраивает определенную модель и в виде гипотезы формулирует представление о сущности и механизме жизни изучаемого предмета. Затем он помещает эмпирические объекты в специальные условия контролируемых и варьируемых прараметров. Если гипотеза верна, то эмпирический объект поведет себя в изменяющихся условиях по предполагаемому закону. Так как в действительности условий очень много и все их учесть и зарегистрировать практически невозможно, то экспериментальный способ исследования развивался по пути поиска и выделения значимых параметров. Каждый раз необходимо было найти главную, существенную переменную, изменения которой могли бы однозначно доказать или опровергнуть гипотезу. Изучение человека, как показывает история антропологии, физиологии, психологии, социологии и других областей человекознания, подверглось значительному влиянию парадигмы экспериментальной науки. До сих пор образ точного, однозначно интерпретируемого знания о тех или иных аспектах существования человека все ещё вдохновляет умы многих ученых. Однако дело в том, что экспериментатор явно (а чаще неявно) исходит из постулата о неизменности природы изучаемого предмета: под воздействием условий эксперимента «объект» проявляет свою неизменную сущность. Экспериментатор в силу влияния такой парадигмы не в состоянии предположить, что изучаемый предмет (а в нашем случае человек) тоже способен экспериментировать над экспериментатором. Именно на эту особенность сложных рефлексивных систем обращал свое внимание В.Лефевр*. Рассуждая о равнозначности рангов рефлексий систем, взаимодействующих в социально-психологическом эксперименте, он утверждал о ложности многих заключений, сделанных на основе парадигмы традиционной экспериментальной науки.

Третий из описываемых нами способов исследования — формирующий эксперимент. Формирующий эксперимент по своей сути является попыткой применить методологию эксперимента по отношению к объектам, способным к научению — к живым системам. Этот исследовательский подход наиболее последовательно реализован в теории поэтапного формирования умственных действий П.Я.Гальперина и его учеников. По этой теории заранее предполагаемый результат, полученный в ходе педагогических воздействий на человека, имеет силу доказательства о правильности предположения*. Действительно, если исследователь в гипотезе описал параметры и свойства умственного действия, затем сумел эти свойства планомерно сформировать у человека и получил их, то значит он доказал правильность своей гипотезы. Говоря проще, если сумел сделать, то значит знаешь механизм существования. Если из руды получил чугун, заранее предположив его свойства, следовательно знаешь природу чугуна и плавки. Однако и этот способ и, соответственно, знания, получаемые с его помощью, не могут учесть свойства безграничной пластичности человеческой психики. Человеческая душа (субъективность) оказывается способной изменить самое себя, восприняв влияние различных условий включая и воздействия педагога-экспериментатора. Но именно эта сторона сущности человека остаётся за рамками исследования, осуществляемого способом формирующего эксперимента.

Четвёртый способ, который мы определили как квалификационный анализ, представляет собой сложную организацию комплексного исследования психологических механизмов поведения человека. В основе этого способа лежит постулат о способности человека выполнить любую норму деятельности. Если же по какой либо причине (личные установки, стереотипы сознания, болезнь наконец) предлагаемая человку норма «противна», то он будет её нарушать, что и обнаружится в его поведении.

На первом этапе реализации этого способа даётся общее онтологическое описание существования человека в тех или иных конкретных социальных условиях. Такое описание основывается на культурно-историческом категориальном анализе. Далее онтологическое описание преобразуется в нормативное представление о процессе деятельности человека, и на основе этого представления строятся условия поведенческой ситуации «испытуемого» и норма его поведения. Конкретный индивид приглашается в эту ситуацию, где ему предлагают действовать в соответствии с запланированной нормой. Далее могут разыгрываться два варианта: в первом индивид точно следует норме, при втором варианте в его поведении обнаруживаются отклонения от нормы или сопротивление ей. Первый случай для исследования мало интересный. Не получая никакого нового знания, ученый лишь убеждается в том, что норма «хорошая». Второй случай дает возможность представить отклонения как симптомы «внутренней естественной природы субъективности», которая сопротивляется норме. Исследователь, систематизируя симптомы в симптомокомплексы, выстраивает синдромы поведения человека в конкретных социальных условиях*. При этом учёный подвергает сомнению свое онтологическое описание и тем самым развивает свои научные знания о человеке. Этот способ впервые в своей основе был предложен Зигмундом Фрейдом в психоанализе и постепеннно и с трудом распространяется на различные области человекознания. Это способ исследования позволяет на каждом шаге конкретизации знания о человеке представлять его в форме деятельности, или точнее, совместной деятельности исследователя и «испытуемого».

Проектирование. Выше мы дали краткие характеристики способов исследования в их развитии. Переходя к описанию способов проектирования, возьмём в качестве дифференциального признака отношение между проектной идеей и её воплощением в законченном «рабочем проекте», в завершенной «модели потребного будущего».

Такая классификация позволяет выделить четыре основных способа реализации проектировочного отношения к действительности: проектирование по прототипам, морфологическое проектирование, тотальное проектирование («know-how») и ситуативное программирование.

В случае проектирования по прототипам деятельность проектировщика фактически сводится к репродукции способа получения уже готового образца, когда-то и кем-то созданного. Применительно к человеку это способ может быть выражен знаменитой фразой: «по образу и подобию своему». В зависимости от того, в какой степени проектировщик сможет описать в идеальной форме выбранный им в качестве образца предмет (в нашем случае, человека), он получит тот или иной проект или «идеал» возможного будущего для других людей. Прототип может оказаться реальным историческим лицом: живым или жившим (Алла Пугачёва, Андрей Сахаров и т.д.), а может быть литературным героем (Илья Ильич Обломов, Жан Кристов). Но во всех случаях он должен быть представлен «как живой». Гигант Давид, созданный воображением и мастерством великого Микельанджело, прекрасный образец человека. При этом способе проектирования сам процесс деятельности проектирования, а главное реализации проекта в жизни, остаётся тайной за семью печатями, сокровенной тайной творчества художника-конструктора.

Другой способ: морфологическое проектирование, или собственно конструирование — это ни что иное как создание конструкции из имеющегося в наличие материала и конструктивных элементов. В истории человекознания этот способ социального проектирования нашел свое выражение в решении проблем культуротехнического построения идеала личности: сформировались такие дисциплины, как культурология и этософия*. На материале культурно-исторического анализа создаются идеалы»рыцаря», «буржуа», «гражданина». Конструируется типологический образ человека: «человек разумный — гомосапиенс», «человек созидающий — гомо фабер», «человек играющий — гомо людер», «человек общественный — гомо версус» и др. На всех этапах проектирования по этому способу происходит постоянное сопоставление вещественной формы промежуточного результата с отличительной, системообразующей характеристикой проектной идеи.

В настоящее время технологическая революция и распространение идей тотального проектирования затронули и гуманитарную сферу. Возникает и развивается множество психотехник, ориентированных на получение заранее определенного результата. Проектировщики (а в этой функции сейчас выступают обществоведы, социотехники, психотерапевты, педагоги и многие другие) создают представления об «образе жизни» современного человека. Образ жизни выступает ориентиром созидания технологии человеческого существования (например, для экологического проектирования).

Наиболее развитым способом реализации проектировочного отношения, является, на наш взгляд, ситуативное программирование, или как иногда выражаются, сценарное проектирование условий жизнедеятельности человека. В данном случае проектируются условия ближайшего и перспективного будущего существования человека. Проектировщик перестает ориентироваться на конкретный идеальный образ человека. Главным для него становится общечеловеческая ценность сохранения жизни человека и человечества.

Так деятельность проектирования развивается от примитивных способов воспроизведения уже имеющегося образца до сотворения условий, достойных принципа «благоговения перед жизнью» Альберта Швейцера *.

По третьей оси координат нашего пространства комплексного человекознания представлены способы практического, непосредственно преобразующего отношения к действительности: манипулирование, регулирование, целевое управление и образование. Мы выделяем четыре основных способа практической деятельности по степени конкретной материальной независимости существования объекта от воздействия на него. Конечно, можно выделить больше различных видов способов практики, но приводим описание наиболее ярко отличающихся друг от друга.

Манипулирование — это наиболее простой способ воздействия на предмет (в том числе и на человека). При манипулировании практик имеет дело с внешней материальной оболочкой предмета: он переставляет, поворачивает, отделяет части или соединяет их — манипулирует предметом без орудий или при помощи них. Конкретных форм такой практики в отношении человека бесчисленное множество (мать, пеленающая ребенка, массажист, надсмоторщик, поводырь и т.д. т.п.). Все они опираются на чувственную форму предмета, представленную в восприятии человека практика.

Вторым способом практики является регулирование как воздействие на такие элементы механизма объекта, которые меняют режимы его функционирования. Практик выделяет те элементы (функциональные органы) единой функциональной системы организма, воздействуя на которые, он может перевести организм из одного состояния в другое. При этом способе важнейшим является соответствие энергии и движения воздействия той энергии и тому движению, на которые способен реагировать функциональный орган. К регулированию жизнедеятельности человека можно отнести различные формы медикаментозной терапии, методы стимульного воздействия на поведение человека, способы директивного управления *. Все формы практического отношения к человеку, которые мы относим к способу регулирования, в социальной психологии принято связывать с понятием социально-психологического треннинга. Системы тренинга могут быть охарактеризованы как способы регулирования, прежде всего потому, что под воздействием «тренера» меняется режим функционирования механизмов психической регуляции состояний и поведения человека.

Следующие два способа реализации практического отношение к человеку: целевое управление и образование объединены тем, что оба направлены на создание условий развития жизнедеятельности. Целевое управление определяется как совокупность воздействий на управляемую систему деятельности со стороны управляющей системы с целью сужения веера возможных стихийных изменений и направления всего развития к заранее поставленным целям*.

Наиболее развитой формой практического отношения к человеку становится образование. Индивид не станет личностью, если общество не будет систематически заниматься его воспитанием, обучением и духовным становлением. Необразованный человек — это человек без «образа» или просто безобразный. Отличие образования от целевого управления состоит прежде всего в отсутствии жестко определенной цели о том, каким должен быть образованный человек. Это не значит, что у учителя или воспитателя нет вообще целей, однако цели приобретают особую функцию:ценностных ориентаций. В образовании главной целью становится признание безусловной ценности личной уникальности воспитанника, ученика, духовно самосознающего себя человека.

Конкретные технологии и организационные формы образования будут определятся ценностным содержанием представлений о сущности целостного человеческого существования. Например, если человек представляется в виде организма, функционирующего в определенной среде, то воздействия на него буду осуществлятс с целью его адаптации к условиям жизни. Если же в качестве основного содержания жизни личности выдвигается принцип духовного развития, то все процессы образования будут направляться на создания условий, где личность сможет совершать более свободные, более самостоятельные и более ответственные поступки, где человек будет способен больше сделать, чем он мог делать раньше. Конечно и само развитие может представляться различными философами по разному, но главное, чобы оставался незыблемым принцип развития*.

Мы дали описание пространственной организации комплексного изучения человека в системе координат исследования, проектирования и практики. Каждая из названных деятельностей была представлена развивающимися способами реализации соответствующего отношения к человеку со стороны изучающего. Согласно описанию каждая точка этого трёхмерного пространства может быть представлена как пересечение характеристик по трём образующим. Давая пространственную характеристику любой точке пространства мы тем самым определяем возможную профессиональную позицию в изучении человека. Например, точка зрения современной биологии на человека может быть описана как пересечение экспериментального способа в исследовании, морфологического проектирования и регулирования в практической деятельности. Соответственно, любая позиция ученого, изучающего человека может быть представлена как точка зрения в пространстве комплексного человекознания.

Предлагаемая нами интерпретация системы комплексного человекознания как пространства точек зрения (особенных видений) позволяет впервые взглянуть на человека субъективно, взять его как предмет в форме конкретной практической деятельности тех профессионалов, которые его изучают. В реальности человекознания нет чистых типов исследователя, практика или проектировщика. Если бы они могли существовать, то должны были бы стать «одномерными». Даже исследователь и проектировщик одновременно, но не практик должен быть описан по нашему пространству как двумерный человек. Реальная человеческая деятельность в отношении к человеку, по крайней мере, трёхмерна. Чистые типы — это наши абстракции, категориальные определители, но именно они позволяют точно, дифференцированно и в рамках типологии всего деятельностного многообразия описать любое практическое отношение к человеку. Подобно тому, как в таблице периодической системы элементов есть пустые клетки, в нашем пространстве могут оказаться незаполненные точки (кубики). Это говорит о том, что ещё не сформировалось особой профессиональной позиции и соответствующей научной дисциплины. Следовательно, «пространство комплексного человекознания» позволяет прогнозировать развитие изучения человека в будущем.

Построенное нами пространство можно рассматривать не только как типологическую систему описания профессиональных позиций, но и как пространство проблем. Между каждой точкой пространства есть расстояние, которое может быть интерпретировано как дистанция между различными профессиональными позициями. Один ученый при изучении человека стоит на позиции эксперимента, прототипного проектирования и практики манипулирования, а другой на позиции: тотального проектирования, квалификационного анализа и практики образования. В силу значительной дистанции между этими позициями этим профессионалам очень трудно понять друг друга. Неизбежно возникает проблема «общего языка» представителей различных дисциплин.

Таким образом пространство человекознания — это пространство проблем межпрофессиональной коммуникации. Но в отличие от системного подхода, где главным является поиск решения проблем в объединении позиций на общих онтологических или методологических основаниях, то есть проблем поиска общего языка, в предлагаемом нами комплексном подходе во главу угла ставится проблема организации взаимопонимания различных позиций в общечеловеческом языке.

Вместе с тем, подчеркивая возможность решения проблем комплексирования знаний о человеке за счёт организации межпрофессиональной коммуникации представителей разных дисциплин в средствах естественного языка, мы имеем в виду коммуникацию в узком смысле слова. Коммуникацию не следует смешивать с разнообразными формами человеческого речевого взаимодействия. Мы говорим о коммуникации как о специфическом обмене содержаниями предметных представлений, профессиональных позиций в средствах естественного языка. Существуют другие формы социального бытия человека: деловые и статусные отношения, межличностные и интимные взаимоотношения, где используется человеческий язык, но они не являются коммуникацией.

При рассмотрении коммуникации как отдельной особой формы социального бытия человека, необходимо выделить её характерные признаки. К ним относятся: общий предмет обсуждения, равноправность позиций всех участников коммуникациии, разделение общей для всех ценностной ориентации на «понимание чужой точки зрения»*. В таком случае главным условием комплексирования знаний о человеке, иными словами построения общей антропологии, становится категориальная определенность и понятийная строгость суждений представителей профессиональных позиций, участвующих в коммуникации.

Взаимопонимание в коммуникации достигается только при условии эксплицированного представления своих исходных онтологических оснований каждым участником, будь то «докладчик», «оппонент» или «интерпретатор». Систематичность используемых понятий, логичность построения текста, схематичность педставлений — это всё минимальные условия для того, чтобы истина родилась, а не “подохла в споре”. Мы говорим об условиях успешной коммуникации. Однако соблюсти эти условия оказывается в каждом конкретном случае не только архитрудно, но иногда и невозможно. Поэтому процессы межпрофессионального понимания, анализ условий этого понимания, создание условий, благоприятствующих точному и ясному изложению всех позиций становится самой насущной проблемой организации комплексных исследований человека, формирования позитивной антропологической работы. Коммуникация, как и все человеческие формы существования, обладает свойством рефлексивности. Поэтому решение проблем коммуникации может лежать на пути непрерывного программирования совместной межпрофессиональной деятельности, включающей этапы создания условий взаимодействия разных профессиональных позиций, осуществления коммуникации с уточнением, доопределением и, иногда, перопределением позиций и, наконец, анализа результатов взаимопонимания.

Таким образом, антропология и комплексное человекознание как проблема неразрывно связана с формами организации межпрофессиональной, межпредметной и межпозиционной коммуникации. В свою очередь для каждого ученого, берущегося изучать человека, эта проблема оборачивается необходимостью определения собственной позиции в рамках познавательного, проектировочного и практического отношений к действительности. Проблема осложняется, так как мало внутренне самоопределится, надо ещё найти средства выражения своей позиции, понятные коллегам, представителям других дисциплин. Последнее обстоятельство на первый план выдвигает проблему языка межпредметной коммуникации как специфической системы средств, могущих обеспечить взаимопонимание разных точек зрения и подходов к изучению человека, иногда противоположных.

В последнее время в семиотике появляются попытки разрабатывать язык онтологических схем, как специальную систему средств для межпрофессионального взаимодействия. Возможно язык онтологических схем завоюет свое место в будущем, как это случилось с языком инжерных чертежей или радиосхем, но одно уже сейчас представляется достаточно очевидным: богатства естественного языка необходимо ограничить категориальной строгостью онтологических описаний. Я продемонстрировал требования строгости прочтения схем на примере схемы картезианского пространства. Сама идея такого использования этой схемы была предложена в 70 годах дизайнерами при решении проблем типологии проектирования продукции различных производств (роадиотехника, электроприборы, электрическая игрушка).

Сутью моего предложения использования этой схемы в онтологической работе заключается в том, чтобы на образующих пространства ставить категории. Картезианское пространство интерпретируемое как исходная онтологическая картина позволяет впервые осмысленно задать не монокатегориальную онтологию (все есть вода, человек — это сознание)и и не бинарную онтологии, основаннную на категориальных оппозициях, а трехкатегориальную онтологию, при которой нет возможности свести одну из категорий к статусу свойства другой, не нарушив принципа ортогональности.

Такую работу мы проделали при построении категориальных оснований новой психологии, которая может претендовать на место вершиннного кубика в пространстве общей антропологии. Эта работа составит содержание двух разделов антропологии: биологии человека и психологии. Однако это предмет дальнейших рассуждений, а в заключение я хотел бы обратить внимание на два очень важных для антропологов момента.

Во-первых, мы говорили о ценностной ориентации на понимание чужой точки зрения в коммуникации и мы снова подчеркиваем это важное обстоятельство мепрофессионального понимания. Но нельзя забывать, что не может быть взаимопонимания между позицией, признающей безусловную ценность человеческого существования и позицией человеконенавистника. Комплексировать эти позиции бессмысленно и безнравственно.

Во-вторых, предлагаемое пространство комплексного человекознания ограничено рамками рационального знания. В культуре существуют и другие — иррациональные формы знания о человеке и природе, например, мистические. Поэтому я хочу закончить эту статью указанием перспектив постановки и обсуждения проблем взаимодействия рациональных форм знания о человек с другими. Это уже происходит, но к моему сожалению в основном в слабо рефлексивном сознании методологов и поэтому часто некультурно. Вместе с тем именно культура рефлексивного мышления и ее формирование создает главную притягательную силу методологии в варианте, развиваемом членами ММК.

* Ìàðêñ Ê.,Ýíãåëüñ Ô. Ñî÷. Ò.3. Ñ.48

* Òåéÿð äå Øàðäåí. Ôåíîìåí ÷åëîâåêà. Ì., 1987, ñ.36

 

*  Òàì æå.

* Óîòñîí Äæ.Á. Ïñèõîëîãèÿ êàê íàóêà î ïîâåäåíèè. Ì.; Ë., 1926. Ñ.IÕ.

* Ðóáèíøòåéí Ñ.Ë. Ïðîáëåìû îáùåé ïñèõîëîãèè. Ì., 1973, ñ.360.

* Ãîëîñîâêåð. ß.Ý. Ëîãèêà ìèôà, “Íàóêà”, Ìîñêâà 1987, ñ.114-164.

* Çäåñü ÿ íå ìîãó îáñóæäàòü îáøèðíóþ ïîëåìèêó ïî ñóùåñòâó îòëè÷èé ñèñòåìíîãî àíàëèçà, ðàçâèâàåìîãî â ðàáîòàõ ìåòîäîëîãîâ îò âñåõ äðóãèõ âàðèàíòîâ, ïîýòîìó ñîøëþñü òîëüêî íà äâå ðàáîòû, âàæíûå â êîíòåêñòå íàñòîÿùåãî ðàññóæäåíèÿ:

Ùåäðîâèöêèé Ã.Ï. Äâà ïîíÿòèÿ ñèñòåìû. — Òðóäû ìåæäóíàðîäíîãî êîíãðåññà ïî èñòîðèè íàóêè è òåõíèêè. Ì., 1974. Ñ.28-33;

Òþêîâ À.À. Ïñèõîëîãè â ÌÌÊ — æóðíàë “ÊÅÍÒÀÂД, 1993, ¹ 1, ñ.32.

* Ùåäðîâèöêèé Ã.Ï. Ìåòîäîëîãè÷åñêèé ñìûñë ïðîáëåìû ëèíãâèñòè÷åñêèõ óíèâåðñàëèé. —  êí. “ßçûêîâûå Óíèâåðñàëèè è ëèíãâèñòè÷åñêàÿ òèïîëîãèÿ” Ì., 1969, ñ.47

  • Òþêîâ À.À. Îðãàíèçàöèîííûå èãðû êàê ìåòîä è ôîðìà àêòèâíîãî ñîöèàëíîãî îáó÷åíèÿ.-  êí. “Àêòèâíûå ìåòîäû îáó÷åíèÿ ïåäàãîãè÷åñêîìó îáùåíèþ”, Ì. ÀÏÍ ÑÑÑÐ, 1983 ñ.73-80.

Òþêîâ À.À. Îðãàíèçàöèîííûå îáó÷àþùèå èãðû è ìîäåëèðîâàíèå ïðîöåññîâ ñîöèàëüíîãî ðàçâèòèÿ ëè÷íîñòè.-  êí. “Èãðîâîå ìîäåëèðîâàíèå. Ìåòîäîëîãèÿ è ïðàêòèêà”, Íîâîñèáèðñê, “Íàóêà”, 1987, ñ.48-61.

* Ëåôåâð Â.À. Êîíôëèêòóþùèå ñòðóêòóðû. Ì., 1967

*  Ãàëüïåðèí Ï.ß. ïñèõîëîãèÿ ìûøëåíèÿ è ó÷åíèå î ïîýòàïíîì ôîðìèðîâàíèè óìñòâåííûõ äåéñòâèé // Èññëåäîâàíèå ìûøëåíèÿ â ñîâåòñêîé ïñèõîëîãèè. Ì.,1966, ñ.236-277.

* Òþêîâ À.À. Êâàëèôèêàöèîííûé àíàëèç öåííîñòíûõ êîíôëèêòîâ — “Ïñõîëîãè÷åñêèé æóðíàë” — Íàóêà, 1993, ¹3.

* Ãàëüïåðèí Ï.ß. Ïñèõîëîãèÿ ìûøëåíèÿ è ó÷åíèå î ïîýòàïíîì ôîðìèðîâàíèè óìñòâåííûõ äåéñòâèé // Èññëåäîâàíèå ìûøëåíèÿ â ñîâåòñêîé ïñèõîëîãèè. Ì.,1966. Ñ.236-277.

* Øâåéöåð À. Êóëüòóðà è ýòèêà. Ì., 1969. Ñ.300.

* Òþêîâ À.À. Èññëåäîâàíèÿ îðãàíèçàöèîííî-óïðàâëåí÷åñêîé äåÿòåëüíîñòè è ïîíÿòèÿ ðóêîâîäñòâà, îðãàíèçàöèè, óïðàâëåíèÿ // Àêòóàëüíûå ïðîáëåìû îáùåé, ñîöèàëüíîé è ïåäàãîãè÷åñêîé ïñèõîëîãèè: Ñáîðíèê íàó÷íûõ òðóäîâ. Ì., 1980. Ñ. 57-76.

* Òþêîâ À.À. Îáðàçîâàíèå è äèçàéí: ïðîñòðàíñòâî âçàèìîäåéñòâèÿ. — Æóðíàë “òåõíè÷åñêàÿ ýñòåòèêà” — Ì., 1994, ¹1, ñ.32-38.

Òþêîâ À.À. Î ïóòÿõ îïèñàíèÿ ïñèõîëîãè÷åñêèõ ìåõàíèçìîâ ðåôëåêñèè // Ïðîáëåìû ðåôëåêñèè: Ñîâðåìåííûå êîìïëåêñíûå èññëåäîâàíèÿ. Íîâîñèáèðñê, “Íàóêà”, 1987, Ñ.73

* Òþêîâ À.À. Îðãàíèçàöèÿ ó÷åáíûõ çàäà÷ â óñëîâèÿõ îãî ñîòðóäíè÷åñòâà ñòóäåíòîâ // Ïñèõîëîãè÷åñêèå îñíîâû èíòåíñèôèêàöèè îáó÷åíèÿ èíîñòðàííûì ÿçûêàì. Ñáîðíèê íàó÷íûõ òðóäîâ ÌÃÈÈß èì.Ì.Òîðåç.Âûï.283.Ì.,1987. Ñ.88-98.

* Òþêîâ À.À. _0Îðãàíèçàöèîííûå îáó÷àþùèå èãðû è ìîäåëèðîâàíèå ïðîöåññîâ ñîöèàëüíîãî ðàçâèòèÿ // Èãðîâîå ìîäåëèðîâàíèå: Ìåòîäîëîãèÿ è ïðàêòèêà. Íîâîñèáèðñê, 1987. Ñ.48-61