*В.М.Розин — Изучение мышления в рамках гуманитарной парадигмы: (четвертая методологическая программа); «ВМ», N 1-2, 1997.)
…я говорю «нам», потому что считаю себя профессиональным методологом, представителем ММК. И одним из самых ярких представителей ММК, Вадимом Марковичем Розиным, нам предложена четвертая методологическая программа. Это значит, с точки зрения В.М., что методология (внутри ММК) до сих пор разрабатывала и реализовывала три Программы, а теперь «может», «должна» или в «действительности» осуществляет свое развитие в рамках четвертой. В ответ я хочу тот же вопрос обсудить с моей точки зрения, приглашая методологов к диалогу по проблемам состояния и перспектив развития методологии.
Для такого предложения у меня есть только одно основание: я отношу себя и В.М. к одной референтной группе. Более того, я считаю, что мы принадлежим одному поколению ММК — к поколению периода интенсивной семинарской работы в разных секциях Кружка. К этому времени «эпоха» личного и дружеского общения (на квартирах, «на ул. Герцена», в кафе «Прага») равных друг другу «диалектических станковистов» закончился и совершенно естественно — в соответствии с возрастом, индивидуальными установками и приходом новых молодых членов Кружка — оформился в еженедельные семинары по обсуждению докладов (как правило, молодых эмэмковцев) под руководством председательствующего, под обязательную магнитофонную запись, со строгим регламентом по времени (равным «прокрутке» обеих сторон магнитофонной пленки) и с правом каждого участника прерывать докладчика в любом месте его речи. Все ситуации дискуссий в жанре «свободного ринга» организовывались и управлялись председательствующим.
В большинстве случаев им был Г.П.Щедровицкий (на основных семинарах функция председателя поручалась и другим членам Кружка — и обязательно другим в секционных семинарах); он же осуществлял и программирование нашей работы. Термин программа пришел значительно позже, а председатели и активные члены Кружка, впоследствии составившие цвет советской философии, культурологии, психологии, искусствоведения, дизайна, актуализировали свою личную энергию, собственные стремления, личностную направленность и ценностные установки, причем каждый в соответствии со своим мировоззрением и индивидуальной историей. Но все они были объединены в ММК.
Создается сеть семинаров (секции «Комиссии по логике и психологии мышления Общества психологов РСФСР» под защитой имени П.А. Шеварева). Г.П. настаивал на организации и это стремление останется у него до конца жизни. Появляется организация со своим институциональным статусом (всегда внешним по отношению к содержанию деятельности на семинарах). В этой организации есть староста, который собирает денежные взносы на нужды формирования интеллектуального фонда Кружка — «библиотеки ММК». В организацию вступают, причем неважно, что акт вступления — это просто слова (подобно фразе «мы с тобой одной крови — ты и я») на одной из вечеринок. Возможно, Розин, Дубровский, Москаева, Даунис и другие этого не переживали, однако я точно знаю, что Кузнецова, Столин, Тюков, Шоластер и Юртайкин не только пришли в Кружок, но и были приняты.
Члены ММК работают в его секциях, проходят ценз «молчания», делают доклады. Каждый член Кружка (хотя на самом деле про каждого сказать не могу) раз в две недели приходит к Вере Сергеевне (машинистке) и диктует ей стенограммы, прослушивая пленки семинарских дискуссий. Кстати В.С., будучи классной машинисткой и имея большой опыт работы, немножко руководила нашей редакторской работой и постоянно ставила нам в пример редакторскую работу Вадима, а меня, например, ругала за медлительность и занудство. Машинистка Вера Сергеевна была таким же членом организации «ММК», как и другие.
Г.П.Щедровицкий не только создал ММК-организацию, но и, с моей точки зрения, определял культурно-исторические обстоятельства возникновения профессионального сознания методолога как сознания человека, относящего себя к определенной группе людей, исповедующих определенную философскую доктрину (наверное, некоторые члены ММК думают иначе). Но Г.П. не был основателем совершенно особого духовного движения, бого-, духо- и социоборчества. «It has happened. It should have happened», чтобы после основания в 1947 году «Философского фронта» в 1954 году А.А.Зиновьев произнес «12-й тезис о Фейербахе»: <<Дело в том, что если буржуазные философы «лишь различным образом объясняли мир», то советские философы и того не делают>>. «Так должно было случиться», чтобы в Советском Союзе после Великой Отечественной войны в условиях «железного занавеса» возникло (не впервые, конечно — родилось вновь) движение интеллектуальной свободы, радости чистого коллективного мышления без примеси личных отношений и обид на критику со стороны.
Это было интеллектуальное движение с невиданным до того «объемом» личного общения в условиях режима партократии и изолированности от современной мировой культуры. Именно интенсивность личного общения мыслящих людей стала отличительной чертой групп, положивших начало методологическому движению. Интенсивное личное общение, а значит отношения с пристрастиями, с антипатиями и симпатиями, с личными разрывами, но всегда при сохранении уважения уму и почтения правильной мысли. И Г.П.— не основатель этого движения, он попадает в него — как и сокурсники, друзья, ровестники.
«Так случилось — так должно было случиться», чтобы А.Зиновьев, Б.Грушин, М.Мамардашвили, В.Костеловский, Г.Щедровицкий объединились в общих философских исканиях. «Кружок онтологистов» (так еще называли группу А.Зиновьева) формировал дух полемики, дух диалога и содержательного дискурса, дух разговоров в стиле «доказательств и опровержений», когда есть упоение от интеллектуального боя и личное удовлетворение от удачно сформулированной и острой мысли, бьющей противника «наповал». Но ведь затем были сидения в кафе (на студенческую стипендию), и разговоры до утра, и личные признания, и откровения. Совершенно прав Б.Грушин, вспоминая именно об общении, я сказал бы — о яростном общении. Именно человеческое общение «диастанкуров»?? создавало методологическое движение и готовило почву для нашего появления — привлечения (вовлечения) тех, кто сегодня называет себя профессиональными методологами (вынужден вновь оговориться: ничего не могу сказать о «молодых методологах», называющих себя учениками Г.П.). Именно «диалектические станковисты» формировали нормы этого общения в драме разрывов, любви, ненависти, сходств и различий, но всегда признавая человеческую мыслительную равномощность друг друга.
На базе таких интеллектуальных ристалищ возникли «свободные ринги» семинаров Кружка, где обсуждались практически все проблемы современной науки в самом широком смысле этого слова.
Время шло. Приходили люди. Люди уходили. Семинаров было много (четыре на неделе) только с точки зрения «внешних» людей, по меркам жизни официальной советской науки. Нам же было мало, так как прибывало все больше сторонников предлагаемых Кружком форм совместной интеллектуальной деятельности. Семинары в Москве и (некоторые) в Новосибирске, Харькове, Свердловске, Киеве уже не удовлетворяли сформировавшимся нормам полемики «глаза в глаза». Не хватало и собственных многодневных совещаний ММК в Новой утке, Подольске, Горьком, Киеве. Поэтому в 1979 году мы решили перевести свою работу в форму «деловых игр». Начали мы эту работу, как водится в ММК, с анализа понятия игр для взрослых и их практики. И поскольку многие из нас имели опыт использования игровых форм для целей исследования, обучения и различных видов социально-психологического тренинга, то, естественно, в самом начале наши «Организационно-деятельностные игры» создавались, с одной стороны, в оппозиции к культуре деловых игр, а с другой — на основании опыта семинарской работы.
Приведенные иллюстрации из «биографии» ММК мне необходимы для пояснения моей точки зрения на нормы анализа истории развития социальных движений вообще и истории ММК, в частности. Я утверждаю, что использование понятия программы для исторических интерпретаций развития движений, подобных ММК, неправомерно, так как не соответствует критерию валидности. Кстати сказать, проблема соответствия метода и предмета изучения интенсивно обсуждалась в ММК в конце 60-х на семинарах под председательством В.Дубровского. Несомненно, что она обсуждалась, прежде всего, применительно к изучению научного мышления, но это не лишает результатов этих разработок статуса методологических средств.
Я утверждаю, что для соблюдения принципа соответствия анализ «общественных движений» необходимо осуществлять, используя методы реконструкции социо-культурных обстоятельств жизни человеческих объединений различных типов и методы эмпирического анализа социально-психологических механизмов событий, происходящих в выделенных объединениях. Сделать эту работу необходимо с соблюдением всех норм содержательно-генетической логики, которые мы освоили: смоделировать ситуации разрывов в развитии систем деятельности, определить факторы разрешения структурных противоречий и несоответствий в формах существования «организованностей материала», сформулировать выделенные противоречия в виде «содержательных проблем» того или иного предмета — истории, культурологии, социологии, социальной психологии, а может быть и в комплексе наук — антропологии. Причем сделать это надо в ситуациях непосредственной дискуссии, в развивающихся ситуациях столкновения различных точек зрения, различных видений и их обоснований, т.е. реализовать историко-генетический и комплексный подходы, а также метод системного анализа развития социально-производственных систем деятельности. Разработки названных и многих других идей велись на всем протяжении жизни ММК и легли в основу формирования корпуса методологических дисциплин, включая и «содержательно-генетическую логику», наравне с такими, как «общая теория деятельности», «эпистемология», «семиотика», «гносеология». «Методологию» от всех других доктрин отличало требование содержательного, т.е. эмпирического, и генетического, т.е. исторического, анализа.
Поэтому я приглашаю читателя и В.М. прочитать и понять слова Г.П. не с точки зрения примеривания их к собственным индивидуальным переживаниям и ощущениям, а логически. Напомню главную мысль: «Я — сосуд с живущим, саморазвивающимся мышлением, я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли» (курсив мой — А.Т.). Представим, что это не биографическая справка, а эксплицированный принцип сознательной профессиональной работы. Мне странно, что В.Розин, наверняка принимавший участие в дискуссиях Кружка по проблемам интерпретаций понятия «органическое целое» и введение категориальной оппозиции «процесс — механизм», осмысливает проблему соотношения человеческого мышления и логик с индивидуальным сознанием как парадокс. Более того, он формулирует «мыслительную антиномию: мыслит личность — мыслит некое надиндивидуальное мышление».
Во-первых, как психолог я не понимаю этой антиномии. Личность и индивидуальность далеко не тождественные понятия, поэтому противопоставлять их как суждения о механизмах или процессах мышления просто нельзя. Если же под словом личность подразумевается понятие индивида, или, еще точнее, индивидуальности, то т.н. антиномия превращается в псевдопроблему, во всяком случае, для психологов. В психологии уже более 70 лет считается доказанным, что индивидуальность есть ансамбль приобретенных в ходе индивидуальной истории жизни и освоенных способов человеческой деятельности, в том числе мыслительной, и превращенных в процессах интериоризации в способности. Проблема не в том, «кто» мыслит, а в том, за счет действия каких механизмов культурные способы «правильного мышления» — логики, культурная форма становится индивидуальной способностью, и проблема эта — психологическая. Правда, для традиционной психологии, где предмет изучения — психика или психические процессы, она всегда останется неразрешимой. В 60-е и 70-е гг. эти проблемы становились центральными для обсуждения во многих семинарах ММК в рамках формирования общей теории деятельности, которая стала методологической базой новой психологии.
Во-вторых, для меня очень легким оказалось восприятие и понимание объяснительной мощности схемы «процесс — механизм» и соответствующей категориальной оппозиции, создающий целый веер логических ходов и развития «критик». Дело в том, что по своему первому образованию я — станкостроитель. Действительно, когда я конструировал металлорежущий станок, я должен был построить такой механизм, чтобы он смог обеспечить «протекание» совершенно определенных процессов резания металлов. Их описание никоим образом не присутствует даже в описании конструкции, не говоря уже о самой конструкции. Эти процессы описываются в «Теории резания металлов», основанной на «Теоретической механике» и «Теории сопротивления материалов». Точность размеров, чистота поверхности, форма и размеры изделия, в основном определяемые «скоростью резания», требуют совершенно конкретного механизма, конкретной конструкции, конкретной «кинематической структуры».
Я сконструировал механизм (включая и токаря), обеспечил его энергией движения, включил, и в результате получил продукт с характеристиками, соответствующими норме, заданными в описании процессов (хороший станок), или несоответствующими норме (плохой станок). Может так случится, что я создам механизм, который в результате совершения мною «хорошей логической ошибки» произведет что-то, ранее не существовавшее, и потребуется новая теория, способная описать новые процессы. Это может произойти под влиянием моих личностных или сознательных установок, или под влиянием внешних обстоятельств моей жизни. Во всех случаях я совершаю сознательные мыслительные действия. Я действую, а не мыслю, или, точнее, мыслю только в том значении этого слова, что действую. И если я этим действием сотворил что-то новое, то действительностью мышления это станет лишь тогда, когда будет найдена культурная форма описания, язык логики моего действия. Логика — это действительность мышления как процесса, а мое действие — это действительность механизма мышления, т.е. его организм.
Обе действительности создаются нашими человеческими совместными действиями, «в частности», действиями общения. Но чтобы не создать «кадавров», не выдумать «деревянный велосипед», не породить «призраков», действовать необходимо в действительности культурного, нормального, правильного мышления. Нужно сделать так, чтобы на каждую индивидуальность (по отдельности) и на группу взаимодействующих (вместе) «сел всадник саморазвивающегося мышления», чтобы их «осенило духом». А чтобы такое событие произошло, и произошло без исторических ошибок, надо мышление изучать, и изучать содержательно. В противном случае есть риск редуцировать исследование мышления к построению языков формальных логик.
Таким образом, ценностными и целевыми установками первых генераций Кружка были, по моей интерпретации, установки на изучение природы человеческого мышления. В этом я полностью согласен с утверждением В.М. Правда, на этом мое согласие с ним и заканчивается. Прежде всего, это были, на мой взгляд, именно ценностные и иногда целевые установки, но никак не программные (хотя в скобках надо оговориться, что начиная с середины 60-х гг. употребление терминов «программы», «программный» и т.д. стало почти повсеместным, особенно в среде культурологов и историков). Однако особенности моды, пусть даже в науковедении, не оправдывают профессионального методолога. Понятие «программы» и тем более программы методологической мы в Кружке стали обсуждать только в начале 70-х, да и то лишь в контекстах обсуждения других проблем — строения «общей теории деятельности», «системного анализа» и «комплексного подхода». Впрочем, право автора делать исторические реконструкции с использованием понятий, введенных в культуру употребления позже реконструируемых событий.
Важнее другое: «методолог» (на мой взгляд, если он себя так квалифицирует профессионально, а не по причине существования действительно частного события общения и совместной работы с Г.П.) не имеет возможности реализовывать право волюнтаризма автора. Для методолога неукоснителен принцип соответствия мыслительных средств изучения выделенному «объекту изучения». Во всяком случае, пока он не раскритикован. Попытки такой критики принципа соответствия предпринимались со стороны А.Раппопорта, И.Бакштейна через введение принципа плюрализма существования сознания и «миров мышления». Эти дискуссии возобновили в методологии (70-е гг.) разработки по формированию «теории сознания». И вновь это было реализацией целевых направлений, но не «программой» развития методологии.
Я не согласен с формулировкой и второго парадокса. Никуда методологи не соскальзывали. Сейчас для каждого грамотного методолога очевидно утверждение, что изучать действительность — значит не только ее исследовать по образцу естественной науки, но и конструировать по образцу проектирования языков и логик, а также осуществлять практическую деятельность по преобразованиям материала изучаемой природы. Изучать — значит осуществлять комплекс методологически (прежде всего логически и культурно основательно) и методически (т.е. практически эффективно) соорганизованных типов деятельности, вырабатывая комплексное знание о действительности. Соответственно, «диастанкуры» (в согласии со своими установками) формировали разные направления и разные предметы изучения действительности живой человеческой мысли. Зиновьев становится логиком и создает не только «Многозначную логику», но и множество логик, дающих форму и язык разным видам мышления — научного, социологического, экономического. Мамардашвили становится классическим философом, практиком-диалектиком, сформировавшим нормы чистого философствования и практически развивая «живое мышления». Щедровицкий становится методологом, формирующим корпус дисциплин, которые в совокупности позволят человечеству описать и объяснить механизмы мышления.
«Объявив мышление основным объектом изучения и реально начав его исследовать (курсив мой — А.Т.), методологи»…. Так начинает формулировку парадокса В.М и я в отличие от него продолжаю ….в строгом соответствии с логикой исследования сформулировали проблему в виде категориальной оппозиции «процесс — механизм» и в виде задач формирования предметов исследования. В кружке обсуждались основные онтологические представления о мышлении («мышление как деятельность», «мышление как процесс производства знаний», «мышление как языковая структура оперирования») и жизни сознания. Формулировались и переформулировались цели изучения мышления как деятельности: изучение «процессов», «структур», «систем оперирования», «логик». Вырабатывались процедуры знакового оперирования со знаниями: «принцип двойного знания», «принцип не тождественности бытия и мышления». Шла нормальная работа, обусловленная усвоенными в ходе образования, приобретаемыми в ходе семинарских обсуждений нормами и направляемая индивидуальными ценностными и целевыми установками. Нет никаких парадоксов и тем более соскальзывания!
Как утверждает В.М., эти установки были «программными». Я уже говорил, что автор культурно-исторической реконструкции вправе индивидуально обусловленную направленность работ наделять качеством программности. Вместе с тем, утверждение — «как известно, эти установки были отрефлектированы в трех методологических программах»,— на мой взгляд, малообосновано. Да, нам (методологам) известна такая интерпретация истории развития методологического движения за 40 лет, предложенная Розиным. Но придавать этой индивидуальной интерпретации безличную формулу «как известно», неправомочно. Нет того социального целого, к которому можно было бы отнести такое деиндивидуализированное знание.
Опять же со всеми оговорками я произношу «нам — методологам», так как и себя, и В.М. отношу к представителям того особого духовного движения, которое, на мой взгляд, до сих пор не институализировано. Повторяю и подчеркиваю: духовного движения, а не группы (групп), потому что ММК в форме сети семинаров уже не существует. Есть методологические семинары, но нет сети. Есть группы методологов, но нет «ассоциации» методологии. Методология живет (и это правда и реальность) в виде отдельных методологов и групп, отдельных игр, которые проводят отдельные методологи или их группы, отдельных встреч отдельных методологов, мало- или многочисленных.
Нет методологического Кружка, ни московского, ни российского, ни советского. Нет потому, что нет в живых человека, обладавшего человеческими качествами (правом) требовать и организовывать «личное общение», но только в форме мыслительной коммуникации, интеллектуального дискурса, открытого внешнего группового диалога с тем, чтобы всем вместе и по отдельности нести на себе всадника: развивающееся человеческое мышление, человеческий дух, чистую живую рефлексию человеческого бытия, не стреноженную путами индивидуальных предрассудков и акцентуаций, какими бы изотерическими они не были.
В этом, на мой взгляд, и заключается суть гуманитарной парадигмы в изучении мышления. Эту парадигму приняли члены сначала «логического», а потом «методологического» Кружка, и руководить таким кружком мог только Г.Щедровицкий. Зиновьеву это было не нужно, так как он сам в себе нес и космос и государство, и все логики и полифонию своего внутреннего диалога. И другие «первые» довольно скоро ушли из круга постоянного общения, за исключением Г.Щедровицкого, Н.Алексеева, В.Костеловского (в Москве), И.Алексеева, И.Ладенко, М.Розова (в Новосибирске) и пришедших в Кружок еще более молодых «семинаристов». Но для всех приходящих и остающихся главным было принятие «парадигмы», согласно которой организованное, управляемое, постоянное интеллектуальное взаимодействие — это не только ценность, но и единственная форма личного вхождения в действительность духа и сферу философии.
Ситуация взаимодействия принципиально не меняется и тогда, когда Щедровицкий становится признанным лидером движения, руководителем ММК, семинары которого институционально оформляются как работа «Комиссии по логике и психологии мышления Общества психологов РСФСР» или «Комиссии по системному анализу при Совете по кибернетике». Как я уже замечал, возникает ММК как организация в сети постоянных еженедельных семинаров, работавщих по технологии «свободного ринга». ММК и методологическое движение получает имя своего руководителя. Развивающаяся и становящаяся на ноги методология прочно связывается с именем Щедровицкого. Возникшие социальные обстоятельства, особенно в условиях Советского Союза, требуют от членов Кружка особого профессионального самоопределения, как минимум внутреннего понимания своего социального положения. Организационные обстоятельства, интенсивность работ и мощность разработок ММК вызывают необходимость определения своего отношения со стороны внешних «доброжелателей» уже не отдельно к Г.П.Щедровицкому, а к организации, которая берет на себя претензии и ответственность занять место философии.
Вместе с тем, поскольку члены ММК, выступая с общих позиций во внешнем окружении (на конференциях, институтских сессиях, других семинарах), не заявляют никаких (выработанных на семинарах и объединяющих членов Кружка) Программных документов, поскольку члены Кружка продолжают реализовывать свою индивидуальную направленность, остаются в своих социальных институтах, постольку самоопределение в методологии происходит только в поле индивидуального сознания каждого отдельного «методолога». Поэтому никаких смен методологических программ не происходило. Каждый методолог (как однажды образно высказался сам В.М.) «копал свои траншеи». Каждый из методологов разрабатывал свои направления. Объединяло их участие в семинарах ММК и обсуждения результатов их разработок. Объединяли их совместные разработки на семинарах, рабочих совещаниях ММК и в тех рабочих группах методологов, которые удавалось создавать в различных институтах. Объединял их дух совместной коллективной мыслительной деятельности, созданный в семинарах Кружка, но только не та или иная программа.
Из всего сказанного я делаю вывод, что интерпретация истории развития методологии как смены трех методологических программ, предложенная Розиным, оказывается, во-первых, неправильной и, во-вторых, ложной.
Неправильной потому, что она не соответствует нормам содержательно-генетической логики и историко-критического анализа применительно к таким объектам изучения, как общественные движения. Правильной, на мой взгляд, была бы работа по демонстрации разрывов и противоречий в ситуациях работы ММК, которые ставили методологов перед необходимостью введения понятия программы как средств разрешения сформулированных проблем развития методологии (замечу, что даже в конце первой игры в Новой утке, когда понятие программы и непрерывного программирования нами эксплуатировалось, что называется, «во всю», даже тогда Г.П., говоря о развитии средств методологии и методологического мышления, не использовал понятие программы).
В.Розин тщательно и достаточно интересно анализирует работы методологов по исследованию мышления в период им называемой первой методологической программы, делает значительные и, на мой взгляд, часто натуралистические заявления, например: «мышление как форма сознания и индивидуальной человеческой деятельности», «сведение мышления к речи и затем к значениям слов позволило Выготскому…», «в мышлении личность, с одной стороны, реализует себя с помощью рассуждений, получая при этом знания, с другой — подчиняется требованиям мышления как социального института» и, наконец, «мышление не может быть сведено к значениям слов и понятий». Ну, конечно же, не может, Вадим Маркович! Ни Вундт, ни Гельмгольц, ни Кюльпе, ни Вертгаймер, ни Бюлер, ни Ах, ни Штерн, ни Дункер, ни Выготский, ни Рубинштейн, ни Леонтьев в психологии, никто в логике и, конечно, никто из методологов не сводили мышление к «значениям слов и понятий».
На самом деле представители ММК (включая и В.М.) в непрерывных семинарских штудиях решали сложнейшие проблемы развития содержательно-генетической логики, уже тогда (в начале 60-х) формируемой как современная теория мышления. С одной стороны, опираясь на традиции (а тогда были опубликованы, окрыты для доступа в библиотеках, ходили в самиздатовских перепечатках и переводах многие неизвестные советским философам и, тем более, представителям других дисциплин работы), а с другой — в оппозиции к ним, решая проблемы соотнесения формы и содержания в движении понятий и понятийно выраженных знаний, проблемы соотнесения процессуальных, структурных, морфологических описаний мыслительной деятельности в рамках системно-структурного анализа и деятельностной онтологии. Обсуждались проблемы формирования понятий в системах операций анализа, синтеза и обобщений, а значит обсуждались структуры смыслов и значений и их жизни в оперативных системах языка — логиках и в лингвистических системах естественного языка. Эти и многие другие проблемы рационального знания (точнее, сознания; хотя попадались и мистические и мистифицированные примеры сознаний) обсуждались на живом материале наших «собственных» дискуссий, на материале наших собственных спосбностей понимать друг друга в совместной выработке общих позиций, с которыми члены ММК выходили на внешнюю, часто агрессивно враждебную аудиторию, которая уничижительно определяла нас «щедровитятами», а семинары ММК именовала не иначе, как «собрания имени ГэПэ».
Была серьезная, подчас мучительная, работа. Может, кто-то куда-то порой и соскальзывал, пытался что-то к чему-то сводить, но этого не делала методология. Мы приходили в семинары, зараженные духом антисциентизма, антиредукционизма, антинатурализма, антипсихологизма. Многие из нас были технически образованными людьми, но мы никогда не были технократами. Более того, истинные технократы самого разного толка очень быстро покидали семинары, неудовлетворенные отсутствием какого-либо прагматизма — научного, «делового», или социального. ММК и его представители с самого начала не только реализовывали, но и формировали гуманитарную парадигму, но не мистическую, а рациональную. Да, все это было и остается в методологии по сей день. Однако, не было ни первой методологической программы, ни второй (была ли третья? — об этом чуть позже). А пока я именно поэтому (во-вторых) определяю интерпретацию Розина как ложную.
Вместе с тем, действительно были в развитии Методологии периоды (у кого и у чего их нет?). Многие (не только В.М.) склонны определять их как «эпохи» — «содержательно генетической логики», «общей теории деятельности», «организационно-деятельностных игр». С этим можно согласиться. Правда, памятуя историю интенсивной разработки самых разнообразных методологических программ в 70-е годы и, особенно, обсуждения проблемы отсутствия в методологии разработанной «Теории мышления» и «Теории сознания» (на четвергах в НИИОПП АПН СССР), можно согласиться с мнением В.М., что в первый период методология рассматривалась методологами в виде предметов содержательно-генетической логики как современной теории мышления. Как утверждал тогда (70-е гг.) Щедровицкий: «Нам так и не удалось этого сделать! Не удалось это сделать даже такому величайшему мыслителю, как Вадим Маркович Розин» (цитирую по памяти стенограмму обсуждения докладов по теме «Категории в …»). Если верить моей памяти, то переход к проблемам исследования механизмов деятельности всех типов и видов был обусловлен необходимостью разрабатывать логику и невозможностью прямого хода по построению логики какого-то вида (это делали и продолжали делать А.Зиновьев, Э.Ильенков, И.Ладенко, В.Давыдов, А.Брушлинский в философии и психологии). Также естественен и необходим был переход от проблем формирования научных предметов нового типа (нормативно-деятельностных предметов)в целях ненатуралистического изучения человека в рамках Общей теории деятельности к игровому движению.
Со своей точки зрения я мог бы предложить не менее семи периодов развития методологии, детерминированных сменами основных онтологических схем, которые становились исходными онтологиями развития методологического движения. Но это предмет отдельного обсуждения и я надеюсь предложить его на IV чтениях памяти Г.П.Щедровицкого. Этими же размышлениями я хочу донести до слуха читателя мысль о том, что не было программ развития методологии. Во всяком случае, не было первых двух программ. Что же до третьей, то у меня есть парадоксальное основание для утверждения, что и ее не было. Дело в том, что в создании игрового движения (конкретно первых, а по-моему, и всех других игр; могу ошибаться) В.М. не участвовал. Следует абсолютно формально логический ход рассуждения: «Программой развития методологии является только такая программа, в которой участвуют все методологи. В.М.Розин несомненно методолог. В разработке «третьей программы» методолог Розин участия не принимал. Следовательно, игровое движение не может признаваться программой»… Это, конечно, ирония, но задумайтесь!..
Подумав (в свою очередь) и прочитав внимательно статью коллеги Розина, я пришел к выводу, что копья ломаю зря: В.М. не обсуждал программ развития методологии. Он обсуждал методологические программы развития исследований мышления. Иными словами, как говорила всегда о значении ММК Г.М.Андреева, ценность методологов в том, что они блестяще умеют разрабатывать частные методологии. Вадима Розина интересует частная методология? Флаг ему в руки! В корпусе методологических дисциплин «Теория мышления» остается самой неразработанной. Начиная с середины 60-х годов — с вхождения в обиход понятия программы — в ММК начинают интенсивно разрабатываться методологические программы (они так и назывались) развития инженерии и дизайна, систем искусственного интеллекта, психологии, сферы спорта высших достижений, организационно-управленческой деятельности, искусства, градостроительства, герменевтики, языкознания и других предметов. И во всех случаях представители ММК несли в эти предметы культуру методологического мышления и организации совместной полидисциплинарной деятельности в разных коллективах.
Но нет! Интерпретация истории ММК и собственные предложения В.М. понимает как относящиеся ко всему корпусу Методологии. Он приводит на мой взгляд принципиальную цитату: «Альтернативным решением проблемы (альтернативным натуралистическому — А.Т.), на мой взгляд, является развитие методологического мышления как универсальной формы мышления»… (далее) «Развитая таким образом методология будет включать образцы всех форм, способов и стилей мышления»… (далее) «она будет свободно использовать знания всех типов и видов, но базироваться (курсив мой — А.Т.) в первую очередь на специальном комплексе методологических дисциплин — теории МД, теории мышления, семиотике, теории знаний теории коммуникаций и взаимопонимания». Обратите внимание, каждая действительно методологическая программа отличалась от всех других (целевых, сетевых, линейных и пр.) тем, что они базировались на комплексе методологических разработок, существовавших на момент разработки и реализации соответствующей программы «частной методологии». В свою очередь, реализация этих программ обогащала методологию новыми средствами мышления, деятельности, рефлексии. С этой точки зрения я утверждаю, что методологи все время реализовывали единственную программу развития методологии — программу эффективного (с точки зрения формирования культуры методологической деятельности, коммуникации и мышления, ) «паразитирования» на материале развития всех и всяких предметных областей и сфер.
Таким образом, я делаю заключение, что В.М.Розин предложил нам частную методологическую программу создания, или развития, теории мышления (признаюсь, я пока с трудом могу помыслить программу исследований без создания соответствующего предмета и, соответственно теории как элемента структуры такого предмета). Я не берусь (в рамках моих размышлений) рецензировать эту работу, т.е. критически обсуждать «принципы гуманитарного подхода», «методологическую концепцию мышления» и в целом структуру программы. Не могу я этого делать, так как, будучи методологом, освоил культуру реализации методологических комплексных программ, разработка которых предполагает, прежде всего, реальную, действительную, живую и текущую рефлексию непосредственной коммуникации за «круглым столом». Может быть, обмениваться взаимными рецензиями на статьи и монографии друг друга необходимо, полезно и интересно в других культурах, но для культуры методологического мышления — это преступление.
И все же (хотя бы для имитации диалога и обмена точками зрения) я выскажу свою позицию по проблеме методологических разработок современной теории мышления. Я предлагаю коллеге Розину рассмотреть не способ псевдогенетического выявления проблем исследования мышления, а способ задания исходной категориальной онтологии по принципу «раз и навсегда».
Такая онтология задается как частная онтологическая картина для теории мышления в рамках категориальной онтологии «новой психологии» (опять же в рамках методологической программы развития психологии). Представлена она схемой картезианского пространства «развития души человека» (см. рис.)
Эта схема онтологическая, т.е. задающая существование «как оно есть». Эта схема представляет картезианское пространство по типу, т.е. образующие — личность, сознание и деятельность — ортогональны, они факторы, а значит независимы и детерминируют существование «точек» пространства — их определяют. Эта схема рациональной онтологии, а значит в рамках научных предметных абстракций психологии личности, психологии деятельности и психологии сознания следует утверждать, что личность — это не деятельность, сознание — не личность, деятельность — не сознание и т.д. Эта схема пространства, а значит она задает единственное пространство, где действительности личности, сознания и деятельности живут в неразрывном комплексе, как взаимоопределяющие развитие каждого и определяющие в целом развитие человеческой души. Однако при этом в соответствующих предметных трактовках можно представлять отдельно: развитие личности, развитие сознания и развитие деятельности. Наконец, эта схема методологическая, так как она принципиально требует другого метода исследования механизмов развития души, а именно, квалификационного анализа (см. мою статью в журнале «ВМ», «Категориальные основания антропологии», 3-4,94). Метод этот, что важно для нас в контексте настоящих размышлений, предполагает непосредственное общение людей с целью взаимного самоопределения своего местостояния на возможных траекториях душевного развития и дистанции душевного взаимопонимания. Причем, подчеркну, все это должно осуществлять в рамках рационального сознания и обеспечивающего его существование мышления.
Я привел эту онтологию только как пример возможности разработки совершенно другой методологической программы, в частности исследования мышления, где огромное количество размышлений В.Розина могут быть продуктивно использованы. Важно, что способ задания исходных онтологий (выработанный в методологии) позволяет с самого начала выявить ряд логических следствий, в том числе принципиальные различия в рамках уже предметных позиций. Например, по моей онтологии сознание — это формальная образующая души, а мышление — формальная образующая сознания, развитие которого начинается с самого начала генетического возникновения сознания, т.е. с момента рождения ребенка (тому есть огромное количество эмпирических подтверждений в психологии и педагогике). Отсюда следует принципиальное различие наших с В.М. взглядов на онтогенез (я думаю и на филогенез) мышления. Мышление развивается как ступени обогащения рефлексии в качестве действительности сознания все большим количеством и развитым качеством языковых форм — логик. Как следствие этого утверждения: логики абсурда, женская логика, все формы модальных логик — все они формы мышления. Изучать мышление — значит исследовать все возможные формы мышления (может быть, даже чувственного и интуитивного). Кто знает, может быть в ходе исследований нам удастся найти рациональные логические формы описания мистических практик.
Но главное следствие из моей онтологии — это утверждение, что мышление живет в своей реальной предметной жизни только как рефлексия, как действительность сознания, а следовательно, как действительность диалога, коммуникации индивидуальных сознаний. Поэтому я утверждаю, что программа исследований мышления, предложенная нам методологом В.М.Розиным, не методологическая по сути своей, так как не предлагает нам форм организации нашей совместной исследовательской деятельности, форм нашего диалога и методологической работы.
В заключение скажу о методологической концепции мышления В.Розина — «Пусть цветут сто цветов!». Несомненно, и эту концепцию можно обсудить (и даже на страницах этого журнала). Но только это, с моей точки зрения, будет другая песня — не методология.