1
Оставляя в стороне те трактовки «методологии», которые существовали вне Московского методологического кружка (ММК) как предварительные и неспецифические и, предполагая специальный анализ предпосылок возникновения методологического движения и самого ММК, остановимся на тех трактовках, которые возникли и бытуют в ММК. Это позволит придать историко-критическому обоснованию нашей трактовки более насыщенный и включенный характер.
Несомненным лидером ММК был, до недавнего времени, Г.П. Щедровицкий. Поэтому мы реферативно выделим его взгляды как исходные. Приведем его понимание первых периодов разработок и самого самостановления ММК.
Таблица 1
| Автор | Содержание идей |
| Г.П. Щедровицкий | В 50-е годы формой существования и источником содержательных идей выступала «содержательно-генетическая логика». В ней методологический подход сочетался с установкой на методологическую организацию мышления. Особым образом проявлялся деятельностный и системодеятельностный подходы, имеющие моменты нормативно-деятельностного и теоретико-деятельностного подходов.
С 1952 г. проводились теоретико-мыслительные исследования, а категория деятельности не была использована как предельная, объясняющая все. В 1960-1963 гг. до 1971-1972 гг. был этап теоретико-деятельностных разработок, в которых категория деятельности используется как основная и объясняющая. Так, в 1967 г. спадает внимание к мышлению и возрастает к деятельности. В 1971-1972 гг. основным становится организационно-деятельностный подход, начавшийся в 1965-1966гг. В нем соблюдено соотношение между мышлением и деятельностью, а исследование мышления вновь возрастает в объеме усилий. Уже в начале 50-х г. мы рассматривали себя как методологи. Анализируя науки, средства и методы решения научных проблем, мы устремлялись к возможности их переноса из науки в науку. Более высокая их развитость в естественных областях знания позволяла намечать перенос в гуманитарные области научного знания. В это время плохо различались методология и наука и в центре внимания были научная теория и теоретическая форма мышления при следовании идеям Гегеля («наука тождественна логике»). Мы хотели научно-теоретически описать мышление (диалектика тождественна теории мышления). Поняв источники неудач, мы осуществили ориентацию на практику нашего мышления. Основная идея – замещение практических действий действиями со знаками как собственно мышлением. Появилась необходимость движения во многих плоскостях, в том числе вверх и вниз. Через замещение возникало место для содержания мышления. В связи с замещением возникал аспект противопоставления процессуальности и структурности в мышлении. Через переходы от текста к мышлению выделялись единицы мышления. Позднее разрывы снимались введением синтетической категории «структура». Объект, включенный в оперирование («содержание»), зависел не столько от своих свойств в действии, сколько от цели. Поэтому анализировалось противопоставление «естественное – искусственное». Неудачи вызывали анализ причин и перестройку представлений об объекте, выводя в особый слой анализ рефлексии. Было осознано, что изучать нужно не объект, а объект в деятельности, а затем саму деятельность. Замещение позволяло понять необходимость изучения интенциональности и механизмов сознания. Программа 1955 г. (1958г.) была связана с изучением набора операций, принципов построения замещающих структур, типов знаков и др. Мы рассматривали не задачи, а проблемы, необходимость доказательства, выяснения. До 1958-1959 гг. анализ мышления происходил на материале предшественников, извлекая из них средства организации процессов, методы решения проблем. Затем мы стали анализировать реальные действия в мышлении. Это и предопределило переход от теории мышления к теории деятельности. При рассмотрении различия логического и психологического подходов к мышлению, выделялся аспект нормативности. Было введено представление о воспроизводстве деятельности как реализации норм. Мы не очень отличали нормы от средств. Средства же и способы как конструкции рассматривались как существующие в трансляции культуры. Все это позволило преодолеть противопоставление формального и творческого, развивающего в мышлении. Мышление стало изучаться совместно с пониманием и рефлексией, смыслом и значением. Их соорганизация вела к третьему этапу разработок. В 1965-1966 гг. мы пришли к категории «система», а также противопоставленности «организованности» и «субстрата» (и «морфологии»), системному подходу. Методологический характер работ понимался вопросом о том, что мы получим в конце работы (через 200, 300 лет). Совмещая системный и деятельностный подходы мы выделили системодеятельностный подход, позволяющий методологически организовывать знания различных типов, а затем переходить к уровням организации, социотехническим системам, деятельности над деятельностью. Социотехническое отношение стало основным. В его рамках анализировались кооперации деятельностей, проблемы соотношения понимания, рефлексии, мышления, деятельности, коммуникации. В 1989 г. обсуждались программы будущего, оргпроекты, исходя из осмысливания прошлого, комплексирования наук, деятельностей, внедрение результатов надпредметных синтезов. Подчеркивалось, что нужен мыслящий индивид, могущий жить в сверхрасчлененных структурах и изменяющихся обстоятельствах. Единицей социокультурной жизни виделись клубы и организационно-деятельностные игры. Методологическое мышление, как универсальная форма мышления с самостоятельной сферой мыследеятельности, рефлексивно охватывающее все типы мышления, призвано интегрировать сферу мыследеятельности – соцелостность всех форм мыследействия – мифологическую, техническую, научную, инженерную, проектную, методическую, организационно-управленческую, историческую и др. Такое мышление разрабатывает схемы мышления и деятельности, мыследеятельности, вносит их в пространство полипрофессиональное, полипредметное, системное, организационное, в организацию и управление. Соорганизация схем многих знаний оформляется в методологической работе. Мы и создали, создаем новые онтологические схемы о мире деятельности и мышления. |
Каким образом можно ответить на вопрос о сущности методологии, учитывая вышеприведенное и входя в заимствованную позицию Г.П. Щедровицкого? Методология анализировала в 50-х гг. средства и методы решения научных проблем, которые могли бы переносится из науки в науку. Выход за пределы отдельной науки был бы возможен через смещение акцентов с содержания научных знаний, конкретности процессов порождения теорий на общую форму теоретического мышления и мышления, позволяющего ставить и решать любые проблемы (см. сх. 1):
Схема 1
Поскольку методологически ориентированный семинар и «ММК» как таковой был заинтересован в универсальности при анализе методов и средств, то он мог себя причислять к методологии в обычном, неспецифическом устремлении (см. сх. 2):
Схема 2
На определенном шаге было осознано, что всеобщая форма теоретического мышления является крайне узкой зоной реального мышления в науке и не может раскрыть сам механизм движения науки, реального пути с постановкой и решением проблем. Поэтому нужно было найти такой материал для изучения мышления, который был бы интегрирован в анализ механизма науки, его методов и средств и не зависел бы от фиксированности образцов, их отчужденности от исторически определенного участия в научном поиске. Устремление на всеобщее в мышлении, но такого, реально исторического, оставалось. И тогда было осознано, что материал мышления находится «здесь же». Это мышление самих «методологов», входящих в проблемы конкретных наук, соучаствующих в их разрешении, но ставящих в центре внимания «всеобщее» в своем мышлении (см. сх. 3):
Схема 3
В логике и наукознании XX века уже выделились акценты на «инструментализм» и «операционализм» мышления и познания в целом, особенно в его научной форме. Поэтому анализ мышления, стремление к изучению сущности мышления неизбежно вели и осознавались как построение схем, средств, операциональных систем, имеющих содержательную и онтологическую значимость. Выделенность и «философии языка», опыт изучения свойств языка, языковых знаков, значений, семантики, роли языка в феноменах мышления, в способах организации мышления также являлись фоном работ в рамках ММК.
В частности, всеобщим образом изучались переходы от текста, порождаемого аналитиком науки, к его мышлению и вовлеченности его сознания («табло сознания»), переход от действия к оперированию знаковыми структурами, явление замещения, переводы с одного слоя замещения к другому, совмещенное рассмотрение всех переходов в целостности мышления, разделение процессуально-оперативного и структурно-организационного аспектов в мышлении. На этом фоне удерживалась значимость теоретического мышления, создания и оперирования понятиями, выявление зависимости всех познавательных процедур (моделирования и т.п.) от вводимых понятий, онтологических схем и т.д. Вместе с теоретическим мышлением в качестве базисного акцента удерживался и принцип «псевдогенеза», идущий от Маркса, Гегеля. Неслучайно и логика была названа «содержательно-генетической логикой». В отличие от привычных разработок, уделявших внимание либо мыслям авторов, написавшим свой результат, либо самовыражающимся в ходе поиска, в ММК сама рефлексивность и обращенность к методам и средствам проявлялась в требованиях к методологическим дискуссиям. Докладчик должен был быть готов обнаружить в своем мнении и мышлении методы, средства, цели, установки, форму мысли и т.п. при всей включенности в проблематику той или иной науки. Приведем пример подобных характеристик.
Таблица 2
| Автор | Содержание идей |
| А.А. Тюков | В семинаре реализовывалась техника свободного ринга. Мысль докладчика прерывалась в любой момент для введения вопроса: «На каком основании Вы это вводите?» и т.п. Оставались в семинаре те, кто хотел разобраться, понять проблему во что бы то ни стало. Так как содержание и способ обсуждения был явно межпредметен, межпрофессионален, то это и стимулировало овладение культурой мышления, философствования, развертыванием оснований, различных способов и логик. При жесткости критики оставалась приязнь друг к другу. В сопровождающем общении вводились и использовались мифы. Тот, кто мог ввести миф, сказку, как правило, осуществлял свой прорыв в мышлении и понимании. |
| С.В. Попов | Кружок был культурным «андеграундом». Начало игрового периода сопровождалось разрушением кружковской структуры. Они зависели от лидирующих, личностей в сообществе. |
| В.М. Розин | Дискуссии в ММК давали максимальную возможность реализации личности, если у нее возникали большие притязания. Обсуждения происходили комплексно и рефлексивно. Кружок силен разнообразием мнений и открытостью для их защиты, обменом оснований и принципов. Лидер (ГПЩ) всех нормировал, пребывая на вершине пирамиды, всех перестраивал. |
Мы видим, что главные акценты расставлены применительно к позиции «автора» и к позиции «понимающего», переходящего к позиции «критика». Автор был свободен в построении содержания мысли, в возможности защиты своей точки зрения, готов к встрече с оппонентом и воспринимал его как условие своего продвижения, понимания проблем. Само выступление авторов подчинялось общему требованию семинара – осуществлять проблематизацию и, тем самым, пребывать в рефлексивном отношении к анализируемой «практике» (см. сх. 4):
Схема 4
Проблематизация точки зрения «автора» стимулировалась активностью «понимающего» и «критика». Кроме того, понимание и критика, в силу их зависимости от методологической предназначенности коммуникации, сосредотачивались не только и не столько на содержании мысли, сколько на внутренней структуре самого мышления, в которой различались «основание» и «основанное», на подчиненности основанного основанию (см. сх. 5):
Схема 5
Фокусировка на тех или иных моментах содержания и возможность поиска оснований для фокусировок вели в понимании и, в особенности, в критике к предметизации дискуссий и к комплексному объединению предметов рассмотрения (см. сх. 6):
Схема 6
Тем более, что рефлексивный статус содержания дискуссий позволял находить в «практике» предметизированные стороны и вкладывать их в единый комплекс содержания докладов, зависимый от владения автором предметными фокусировками и их совмещением. Тем самым и докладывание, и обсуждение докладов всегда имело перспективы сложных конструирований и реконструкций, переконструирований структур содержания, а затем связывания единиц содержания с их основаниями, обоснования, привлечения разнообразных средств обоснования. Именно все эти сложности методологически ориентированной мыслекоммуникации служили объективной основой для смещения типа материала, типа образцов мышления, на которых можно было бы производить изучение мышления по его сущности и форме (см. сх. 7):
Схема 7
Гораздо удобнее, хотя и сложнее, изучать мышление, происходящее «здесь и «теперь». Его можно модифицировать в зависимости от установки на механизм, на его усложнение, развитие. Потенциально есть возможность и повторения, демонстрации образцов мышления предшественников, и конструирования того мышления, которое соответствует идее механизма, а также знанию о нем. Чаще всего предшественники мало задумывались о механизмах мышления, которые они реально демонстрировали, хотя и могли обсуждать «сущность» мышления и мышление уже своих предшественников. Специфической направленностью ММК и выступило внимание не только «говорить» о правильном мышлении, но и демонстрировать использование знаний о правильном мышлении в качестве нормативных ориентиров построения мыслительных процессов. Поэтому в семинаре М-типа неизбежно возникало совмещение слоев «действий» и «рефлексии» действий, как условие обоснованности, неслучайности мышления, возможности апробации знаний, проверки их на «истинность» или эффективность.
С другой стороны, двух и многослойность механизма М-семинара позволяла свободно апробировать тот или иной стиль, метод, логику демонстрируемого мышления, накапливать опыт наблюдения, оценок иных образцов и их логико-мыслительных форм. Мыслительный «ринг» не позволял консервировать только определенную логику и стиль. Субъективные отношения соответствовали ценности «свободного ринга» допустимости вариантов и значимости субъективного принятия и принятия всех оппонентов. Мифотворчество лишь дополняло, придавало новые краски к межсубъективным отношениям. Однако, содержание мифов не могло не касаться надсубъективного, собственно логико-мыслительного, научного и т.п. Тем более, осознание особого пути, важности получаемых результатов, реализация установок на «подлинное» мышление или научность анализа, специфичности и самоценности культуры мышления в дискомфортной внешней социокультурной среде – все это придавало участию в семинаре маргинальность и выделенность с положительным знаком.
Свобода мыслительного самовыражения неизбежно вела к благополучному выделению лидеров, появлению не только повышенной самозначимости, но и ответственности за удержание как меняющихся содержаний, так и все более мощных и эффективных форм мышления, механизмов проявления и сплоченного совместного бытия. В зависимости от роста лидеров увеличивалась зависимость от них в смещениях по линии разработок, по содержанию целей и проблемных узлов.
В то же время объективно выделялась позиция не только «критика», но и «организатора» дискуссии, а затем и «арбитра». Вернемся к содержанию мысли Г.П. Щедровицкого.
Методологичность анализа связывалась с обращенностью на средства и методы решения научных проблем и к обобщению средств и методов, обеспечивающему перенос из одной наук в другие. В центре внимания было научно-теоретическое мышление, поэтому методы и средства касались, прежде всего, мышления и разработки получили общее название «содержательно-генетической логики». При понимании того, что методы и средства мышления можно изучать и не в науке, а в рамках самого методологического семинара и чем более фундаментальным является изучение, тем более значительным является перенос и на науку, и в другие области применения мышления, объективно ведущей становилась позиция арбитра или внутреннего «теоретика». Применяя результаты арбитражной работы и рефлексии к усложняющимся методологическим дискуссиям, можно было получить внутреннее «экспериментирование» (см. сх. 8):
Схема 8
В условиях придания целенаправленности, целостности мыслительному взаимодействию участников семинара, особая роль принадлежит «ведущему», как правило, лидеру мыслительного сообщества. Он реализует функции «организатора» в мыслекоммуникации, а также «управленца». От него, конкретнее – Г.П. Щедровицкого, прежде всего, зависело сохранение методологической ориентации, выделенность как функциональной структуры методологической мыслекоммуникации с ее блоками «эмпирического материала», «теоретического обобщения», «экспериментирования», «моделирования», «технологического оформления», «языкового сопровождения», » конструирования методов» и др., так и акцентирование на собственно разработку средств и методов мышления. Поскольку, содержанием докладов выступало рефлектирование ситуаций в научных исследованиях и, прежде всего – в теоретическом конструировании, то ведущим процессом мышления в докладе представал процесс проблематизации и депроблематизации (см. сх. 9):
Схема 9
На первом этапе, как уже отмечалось, в центре внимания были средства и методы анализа, проектирования мышления и семинар в содержательной плоскости был «логическим». Соответственно этому, проблемным содержанием и содержанием результатов депроблематизации являлись «знаковое замещение», «движение по многим замещающим плоскостям», «процессуальность и структурность в мышлении», «единицы мышления» и т.п.
При переходе к другому этапу, где само мышление содержательно «размещалось» в более широкую целостность – деятельность, важную роль играло преодоление натуралистического подхода.
Таблица 3
| Автор | Содержание идей |
| Г.П. Щедровицкий | Исследователь в «натуралистическом подходе» объект рассматривает предзаданным и не спрашивает, откуда он появляется. К объекту применяются процедуры, приводящие к знанию (трафареты, шаблоны, схемы, накладываемые на объект) как «изображению» объекта. После появления схем деятельности и мышления, схем многих знаний, надстраивающихся по приложению над многопредметным, многопрофессиональным мышлением, включенных, по содержанию, в системную организованность мышления, в организацию и управление, стало выделяться «всеобщее мышление». Объекты стали помещаться в это мышление, в деятельность, системы деятельности, в мыследеятельность и терять свою самостоятельность. В зависимости от целей, норм деятельности и мышления, характеристики объекта становятся различными, а сами объекты не только включаются, но и порождаются для обеспечения функционирования и развития деятельности и мышления. |
Практика методологического семинара позволяла наглядно и демонстративно показать, что динамика мышления предопределяется не столько стартовым содержанием мысли автора, сколько поставленными целями, задачами, проблемами, «программой» обсуждения. Если начальный материал выступал в функции «естественного», то конечный результат полностью предопределялся проектом и программой разработки, куда вписывался естественный материал, предопределялся «искусственной» формой. Если материала оказывалось «мало», то он дополнялся, а если не соответствовал форме – то модифицировался, либо сам замысел, форма разработки подвергалась коррекции (см. сх. 10):
Схема 10
Рефлексивное осознание зависимости того, что «законно» из первоначального материала, предлагаемого автором, докладчиком, от того, какая складывается соорганизация участников дискуссии, каковы результаты организационно-коммуникативных усилий ведущего семинар, было перенесено на мир деятельности. Более того, зависимость этого типа была применена к самому пониманию того, что такое «знание» и в онтологическом конструировании. Неслучайно и обращение к идеям Канта и, особенно к идеям Фихте, в содержании которых и зафиксирована зависимость содержания знания от используемой познавательной способности, от качеств мыслящего «Я». Механизмическая характеристика методологической мыслекоммуникации привела к введению «всеобщего» мышления как основания любых конкретных мыслительных организованностей. Для такого мышления временными выступают конкретные цели, задачи, проекты, программы, формы мышления. Но для получения реального условия существования такого мышления вообще, для его натурального опознания, требовалось включение многих и любых предметных и профессиональных источников содержания и формы мысли (см. сх. 11):
Схема 11
Соотнесение мыследейственного рассмотрения первоначального материала содержания мысли, а затем и формы мысли с рассмотрением мира деятельности, позволило на более глубоком уровне воспринять как идеи Маркса, его анализ «производительной деятельности», а также праксеологические концепции, так и критически отнестись к бытовавшим в психологии концепциям деятельности. Уже не содержание мысли, а «объект», включался в нормативные рамки, зависел от них, от целей и задач деятеля, от соорганизации деятелей, от применяемых в процессе преобразования материала средств и методов (см. сх. 12):
Схема 12
Онтологической основой деятельности выступила, с одной стороны, реализация норм деятельности, а, с другой стороны, проблематизация и депроблематизация норм деятельности. Особая роль норм в мышлении, логических форм опознана вне мира мышления, а деперсонифицирующая функция этих норм непосредственно вела к «деперсонифицированию» в понимании сущности деятельности. Человек, как и «материал», «продукт», «средство», и т.п., выступали лишь частными морфологиями в функциональных рамках системы. Для психологов такая деперсонификация становилась неприемлемой, источником ожесточенной полемики. Кроме того, относительность любой морфологии в системе и налаживание соответствия функциональной формы и морфологии в пределах принципа бытия организованности – «приоритет формы», реально вели к сознаванию динамики и состояния, к выделению проблематики рефлексии и, в частности, проблематики интенциональности и сознания (см. сх. 18):
Схема 13
Сами системные соотношения позволяли заметить двойственность акцентировок и направленностей в рефлексии. Одна направленность оформляет консервативность форм, норм и динамизм морфологий, а другая – консерватизм морфологии и динамизм форм. Поэтому выделились две основные формы организации мышления в рефлексии – «задачная» и » проблемная». Проблемная форма являлась ведущей, так как она ведет к качественным изменениям функциональных форм, требований к морфологизации, к бытию организованностей (см. сх. 14):
Схема 14
Совмещение понимания и критики в мыслекоммуникации с переходом к рефлексивности мыслекоммуникации и проблемной фокусировке в рефлексии, применение системного перехода в едином устремлении на анализ не только мышления, но и деятельности, позволили в рамках содержательности мысли перенести замеченные явления мыслекоммуникации, рефлексии, системного оперирования в «деятельность». В деятельности усматривались не только нормо-реализационные процессы, но и рефлексия действий, мыслекоммуникативное обеспечение сопровождающей рефлексии, системный анализ, наличие механизмов построения кооперативных структур деятельности, подчиненных либо принципу воспроизводства деятельности, либо развития деятельности. Этим и оформился переход от нормативно-деятельностного к системно-деятельност-ному, а затем и системо-мыследеятельностному подходу (см. сх. 15):
Схема 15
Особую роль играло сосредоточение внимания на использовании получаемых результатов теоретического, инструментально-онтологического анализа в практике методологического мышления. Именно здесь появилось осознание собственно культурного характера методологических разработок, так как прагматическое использование средств и методов не могло обеспечивать феномен трансляции культуры. Двойной характер опоры на появляющийся и накапливаемый арсенал методологии – прагматический и культурный – явился объективным условием появления схем трансляции культуры, развития культуры как средств самоидентификации участников семинара с «идеей» методологии (см. сх. 16):
Схема 16
В пределах системодеятельностного подхода и в связи с анализом оппозиции деятельностей различного уровня соподчиненности и выделением «деятельности над деятельностями», организации и управления деятельностями, выделился социотехнический подход. Он позволял подойти к проблеме соотношения между управленческой позицией и ее обеспечивающими сервисами, включая такие, как научный, педагогический и т.п., включая методический и методологический. На этом фоне могла выделиться особая система и даже сфера методологической мыследеятельности. Вся сфера имеет социотехнические отношения с иными сферами и системами мыследеятельности и мышления (см. сх. 17):
Схема 17
В ММК предпочитался второй тип отношений, привлечение для коррекции по методологическим критериям, т.е. методологизации. Иногда она приобретала те объемы преувеличенности, диспропорциональности в кооперативных целостностях, некорректности, которые стимулировали излишнее и «неестественное» противопоставление иных типов профессионалов действиям методологов и противопоставление самой идее методологии.
2
Осуществив общее ведение в пройденный ММК путь и указание на ряд особенностей методологических разработок тех времен, можно поставить основной вопрос – «что такое методология»? Приведем ряд типичных характеристик методологии.
Таблица 4
| Автор | Содержание идей |
| Г.П. Щедровицкий | Мы себя рассматривали как методологи. Анализировали средства и методы решения (научных) проблем, стремились к переносу методов и средств из (науки) в (науку). Мы анализировали практику своего мышления, рассматривали не задачи, а проблемы, извлекали методы решения проблем. Средства и способы рассматривались как существующие в трансляции культуры. Методологический характер работы связывался с вопросом о том, что мы получим в конце работы через 200-300 лет и т.п. Методологическое мышление является универсальной формой мышления, рефлексивно охватывающей все типы мышления. Оно призвано интегрировать сферу мыследеятельности и разрабатывает схемы мышления и деятельности, мыследеятельности, внося их в пространство полипредметного, полипрофессионального осуществления мыследеятельности, в организацию и управление. Это онтологические схемы о мире деятельности и мышления. Мы обсуждаем будущее, разрабатывая программы, оргпроекты с учетом осмысленного прошлого. Методологическое мышление надпредметно. Методологическое сообщество реализует себя в мире принятия решений. Методология нужна для семиотической полноты системы культуры, наряду с философией, наукой, инженерией и т.п. Мысли строятся на основе удержания целого культуры. Методические положения вырабатываются тогда, когда нет образцов для новой деятельности. Задачи методологии состоят в составлении методических предписаний на основе фиксированных норм деятельности, в проектировании новых средств («наука» о деятельности), как последних оснований построения, организации и развития деятельности. |
| Б.В. Сазонов | Методологическая деятельность специфична и имеет предметом анализа и конструирования – развитие и саморазвитие. Методологический сервис осуществляет проблематизацию ситуации и ее разрешение за счет развития и создания средств совместной деятельности. |
| В.М. Розин | При анализе эмпирического материала, его объяснении, осуществляется рефлексия, комплексное обсуждение. Рассуждение носит характер понятийный при приоритете мышления над онтологией. Методологические схемы суть результаты схематизации деятельности методологов и выступают как идеальные объекты, как теории изучаемого. Методологическое мышление предполагает распредмечивание предметного мышления, переосмысливание действительности мысли. Методолог не является социальным инженером, а мыслит, рефлектирует, организует исследование в поликультурных условиях. |
| А.А. Тюков | Методологи, это люди, принимающие чистую рефлексивность своего существования, свободу мысли, плюрализм сознаний. Методологическое мышление происходит в межпрофессиональной, межпозиционной и межпредметной коммуникации. В нем не признается границ сознания, а сознание человека является предметом методологии. Методологическая деятельность связана с расширением сознания, для обеспечения которой создаются специальные средства. Главное в работе методологов – проблематизация. Она осуществляется в связи с разделением и структурной организацией процессов в воспроизводстве и трансляции культуры, с культурным оформлением социальных инноваций, с социотехническим строением систем деятельности, с многослойностью рефлексивного отображения в слоях систем деятельности (4-слойка). |
| В.Л. Данилова | Методологическое мышление – это дисскурс в зависимости от выбора категории, онтологической конструкции типа знания. Оно включает самопроблематизацию. |
| А.П. Буряк | Методология – это механизм построения частных философий. Методологи выступают как аналитики в сфере деятельности и жизни, формулирующие заказы на частные философии, как хранители заготовок, единиц (этических, экзистенциальных, онтологических и др.) смысла из философии культуры, как проектировщики, разработчики миссий, стратегий. |
| В.В. Мацкевич | Объектом методологии выступает мышление как полиобъектная организованность. Она исследует ставшие формы мышления, становящиеся формы, исследует и проектирует междисциплинарные коллективы, комплексирующие мышление и кооперирующие деятельность, рефлектирует включение методов мышления. Методология предполагает место для парадигматизации элементов (целей, ценностей, этических норм и т.п.) и оперирование функциональными местами, а не с их содержаниями. Она предполагает комплексирование реалистической и номиналистической установок, проблематизацию любого подхода, предвзятость, интенциональность. |
| А.П. Зинченко | Методология состоит в разработке концепции и программы создания системы практических наук. Методолог – это философ, работающий с базовыми онтологиями и категориями, это эпистемолог в рамках содержательно-генетической логики, это практик организации коммуникаций и понимания в междисциплинарных взаимодействиях. Он анализирует социокультурные ситуации и выделяет формы мыслимости мира, развивает учение о категориях, понятиях, знаниях как форм удержания знаний, развивает логики, средства мышления, обеспечивающие онтологическое конструирование, запускает управляемое развитие. Задача методологии – технологизация мышления. Методология – зародыш новой социокультурной сферы, ремесло, искусство, которое нельзя профессионализировать, корпус техник, средств, схем. Она ассимилирует все, творит знаки, схемы, объекты на базе категорий как априорных установлений. Она работает в конфликте, проблемных ситуациях и предполагает критику схем по критерию культурообразности, категориальную проработку при создании понятий, знаний. |
| П.Г. Щедровицкий | Задача методологии – охват социокультурной области. ММК хотел дать целостные основания новой системы гуманитарных и социальных наук. Идеалом методологии выступает «практика-истина» на базе организации социокультурного действия, мышления. Точки отсчета – метод получения знаний и нормы организации мышления и деятельности. Претензия – синтезировать онтологический и организационно-деятельностный подходы. Методология является носительницей способов и техник создания онтологий. Она рефлексивно самоопределяется в рамках развития, соответствуя сфере мирового разума, духа. Задача состоит в ассимиляции всех способов, технологий мышления, синтезировании подходов (философского, научного, инженерного, деятельностного, культурно-исторического, эпистемологического), соотнести и конфигурировать через создание онтологических картин. Методология создала «машину», творящую мышления из немышления через переход организационно-мыслительных и организационно-деятельностных схем в плоскость онтологии, объективирования. Сущность лежит в рефлексии распредмечивания, надпредметного мышления, выхода за деятельность и предметность с помощью оргдеятельностных схем в «пустоту». Расширение идет за счет разработки онтологических схем, разворачивания корпуса средств, проблематики с этим связанной и методов развертывания мыслекоммуникации и чистого мышления. |
| С.В. Попов | Методология создала свой объект, онтологию, отображение средств на картинах объекта. Онтологии используются в строительстве жизни. Претензия состоит в построении целостной онтологической картины человеческой деятельности и обеспечение ими организации и управления. ОДИ – практика методологии, проверка идей, имитация социокультурных ситуаций; апробация мыслительных схем, решение проблемных ситуаций, имитация будущего. Методология – сфера теоретического знания о методах мышления и деятельности. Методология живет на сломе естественных механизмов, изобретая новый инструментарий. Методологическая рефлексия возникает в момент смены оснований. Методология формулировала проблемы метода. Еще нет оформленных результатов, демонстрирующих методологическое мышление как таковое, не в терминах существующих наук. Методология создает и разрушает иллюзию идеального мира. Она не чисто теоретическая, а больше программная. Она способна в рефлексии превращать идеальное в средство. Рефлексия лежит в идее методологии. Она против науки и философии, имеет свой тип самоопределения – в способе, методе. |
| Ю.В. Громыко | Методология определяет новый тип научности, тип общественной практики, описывает мыслительные процессы и деятельность, строит методы. Все это свертывается в «сверхнауке» о методе, универсальных законах построения методов. Методология возникла, чтобы заменить науку. Содержательно-генетическая логика, как технология мышления, не охватывается формальной и диалектической логикой. СГЛ суть средство конструирования, проработки содержания о деятельности и способах мышления. Методологическая программа СГЛ – продолжение фихтеанской программы. Г.П. Щедровицкий считал, что методология есть отрицание философии, в которой нет моделирования и онтологического конструирования, и науки, в которой нет категориальной работы. Методология соединяет категориальные способы работы, моделирование, онтологизацию и порождает системный подход, «пожирая» истину и красоту в идеях инструментализма, претендует на искусственное освоение естественного. |
| Н.Г. Алексеев | ММК – это идеальный мир логики, методологии. Нужно самоопределяться относительно творения идеальной действительности, поднять значимость критериев методологического профессионализма, сформулировать эти критерии. Проблема состоит в сохранении общеметодологической позиции. |
Используя массив реконструированных идей активных участников ММК, объем которых можно увеличивать без качественных изменений конфигурируемых «оснований», мы осуществим проблематизацию «ответов» на вопрос о сущности методологии. При этом мы проведем разделительную линию «сохраняемых» и «несохраняемых»» (корректируемых) утверждений. Внутренним основанием проблематизации выступает, как уже обсужденный, продукт работы по базисным различениям и основаниям (см. наши работы и, прежде всего – «Методологический словарь» 2002 г., оформивший повторную парадигматизацию языка теории деятельности, после первых попыток в конце 1970 гг.), так и типа анализа, который мы будем демонстрировать (в его основе лежит метод работы с текстами – МРТ, оформленный в середине 1970-х гг. и подробно изложенный в кн. «Метод работы с текстами и интеллектуальное развитие», 2001 г.).
Г.П. Щедровицкий показывает, что «методологическая установка» и направленность сначала предопределялась известными утверждениями о том, что «кто-то» должен обращать внимание на методы и средства, а таких можно называть «методологами». Поэтому участники ММК и в начальный период называли себя методологами и могли называть себя таковыми, наряду с иными названиями – «философ», «логик», «ученый». Участники ММК и, особенно идеолог, лидер кружка, могли опираться на склонность не только, а иногда не столько к содержанию, но и к форме мысли и даже к инструментальному обеспечению мыслительного процесса и применяемых форм мышления. Тем более, в философии ХХ в. уже сложились акценты операционалистического, инструментального, системно-структурного, языкового и т.п., а также прагматического, праксеологического, деятельностного направления анализа (см. сх. 18):
Схема 18
Так как участники «кружка» принадлежали сообществу философов, а не «ученых», то у них присутствовали и рефлексивность в анализе науки, и значительная абстрактность содержаний, касающихся науки, что облегчало выделение логического типа содержаний.
Кроме того, сами методы, средства, изучаемые, выделяемые членами кружка, касались базисного процесса проблематизации и депроблематизации, а поэтому законным становилось устремление на переносимость этих методов и средств из одной науки в другую (см. сх. 19):
Схема 19
С другой стороны, установка на «познание» мышления и сохранение теоретического жанра познания, законного для переходимости от теории к методу, от абстрактного «знания» к абстрактному «предписанию» позволил идти к «мышлению вообще» и «методу вообще», «средству вообще». Тем более, что была преодолена зависимость от прежних концепций, теорий, от анализа «чужих» образцов и возникла неограниченная возможность анализа «своего» мышления и неограниченного усложнения этого мышления в соотнесении с приобретаемыми теоретическими ориентирами. Само усложнение постепенно связывалось с внутренним проблемным полем и необходимостью разбираться с «неясными» сторонами механизма мышления (см. сх. 20):
Схема 20
Методы и средства, с одной стороны, могли помещаться в практику применения и, с другой стороны, они могли помещаться в пространство культуры и трансляции культуры, в образование и т.п. Рефлексия этих пребываний обеспечивала появление теоретических схем, например, «трансляция культуры». Но совершенствование методов и средств вводило перспективу «развития» культуры. В целом это и могло быть объективной предпосылкой для «методологии» как практики создания и совершенствования методов и средств универсального мышления. При этом оставалось еще понять первичность средств и вторичность методов, первичность познания «сущности» мышления, его механизмов и вторичности смены функции знания на предписание. Методолог предстал бы тем познающим мышление, который подготавливал бы переход из познания в практику, построенную на основе сущностного знания. Иначе говоря, методы становились бы «периферией» сущностных знаний и методолог из конструктора и рефлексии конструирования перешел бы в позицию исследователя и рефлексии исследования мышления. Однако, такая фигура уже была пройдена раньше, особенно в немецкой классической философии. Если наука о мышлении может стать основанием для абстрактных и конкретизируемых форм, «правил» мышления, то тогда логика превращается в следствие науки о мышлении. Гегель и гармонизировал отношения между ними в «науке логики», гармонизировав отношения между чистым и практическим «разумами». Преодолев ранее существовавший разрыв в руках Канта и, частично, у Фихте и Шеллинга. Если есть наука о мышлении, то переход к практическому разуму, вне которого мы не встречаем бытия метода в обычном понимании, означает вытеснение, игнорирование сущностных оснований ради особенностей замыслов, ситуации, интересов. Если методолог, пока еще в мире мышления, не хочет опираться на науку о мышлении «полностью», то он создает методы и средства эмпирическиобразно. Но это и противоречило установке активистов ММК. Если же оно «полностью» опиралось на сущностные представления о мышлении, то нужно было еще владеть логикой конкретизации теории мышления при создании методов и технологий мышления.
Наиболее строгий вариант взгляда на «мышление» (и, вообще на «субъективность», дух) был у Гегеля. Методологи ММК не поняли Гегеля, свели его систему к нехарактерным для Гегеля упрощениям, не учли псевдогенетический тип мышления Гегеля, «возвратились» к более предварительной версии сущности мышления. Все это не позволило разобраться с функцией и позицией методолога в мире мышления. Эмпиризм конструирования форм мышления, методов слегка преодолевался установкой на обобщенность, абстрактность форм и средств мышления. Рефлексия практики «своего» мышления была обеспечена этими же ограничениями, так как достойные реконструктивного анализа более глубоких версий сущности мышления остались в стороне. Однако, в ММК делали то, что могли и последовательность в поисках увеличивала возможность накопления новый различений. Вся логика ХХ в. в особых формах лишь переоткрывала то, что было достаточно ясно еще в начале XIX в. Но тогда еще не было «технологической» установки, появившейся именно в ХХ в.
В рамках «технологической», а затем и социотехнической установки, позиция мыслителя, создающего методы, или методолога, должна быть не только имманентной, но и, имеющей свой механизм, свое рефлексивное и иное обеспечение, свой сервис, свои возможности в развертывании коопераций и т.п., то есть включенной в исторические социокультурные и деятельностные отношения. Именно тогда можно говорить о форме действий и процессов в этой позиции, о техничности бытия в позиции. Именно это направление и было осуществлено в ММК на фоне прагматических, праксеологических, операционалистических, инструментальных, структурных, функциональных идей ХХ в. Противоречие имманентности и техничности, наподобие противоречия научности и логичности в системе Гегеля, преодолено различием функциональности в кооперативном пространстве, присущей имманентной позиции такого мыслителя, с одной стороны, и морфологичности механизма и процессов такого мышления.
Иначе говоря, методологическое мышление как универсальная форма мышления, могущая порождать методы на основе сущностных представлений о мышлении, имеет свою содержательность и свою форму. Если форма возникает на базе работы механизма мышления, в частности – его рефлексивно-нормативного обеспечения, то содержательность предопределяется функцией и ходом реализации функции в кооперативных структурах деятельности (см. сх. 21):
Схема 21
Если в период преобладания логического самосознания имманентность, самозначимость мышления была «естественной» для ММК, то позднее, в онтологии мыследеятельности, систем мыследеятельности мышление уже размещалось во вполне определенном мире деятельности через посредство мыслекоммуникации и при реализации рефлексивной функции. За счет разнообразия типов, систем и сфер деятельности в универсуме деятельности и соответствующего их рефлексивного сопровождения и обеспечения, появилось многообразие типов мышления и необходимость их охвата «универсальным» методологическим мышлением. Этот охват мог быть произведен лишь в конфигурирующей позиции универсального мышления, позиции методолога, преодолевшего свою прикрепленность к фрагментам мыслительного пространства.
Именно в этой позиции и могут порождаться средства «охватывания» и организованного отношения к универсуму мышления, схемы деятельности и мышления, мыследеятельности. Вся эволюция ММК и состояла в нахождении этой позиции и подчинении процесса средственно-технологического обеспечения мышления в этой позиции специфическим функционально-позиционным требованиям. Методология могла возникнуть лишь в конфигурирующих усилиях, в условиях межпредметного, межпрофессионального, межпозициионного мыслительного и рефлексивно-мыслительного взаимодействия. Чтобы удержать, «снять» многообразие предметных содержаний и форм методология должны была онтологически предпосылать всем предметам, профессиям, позициям свои «законные» функциональные места. Методологическое мышление было позиционно стоящим «над» всеми позициями и предметами, в том числе и над наукой и философией и др. (см. сх. 22):
Схема 22
Всеобщий характер функционально-нормативного («местного») проявления методологического мышления предопределяет относимость его к миру культуры. Имманентность же этого мышления в свою очередь предопределяет охват целого мыслительной и рефлексивно-мыслительной культуры.
До сих пор мы шли в жанре подтверждения основных идей самополагания методологии, данных Г.П. Щедровицким. Однако, следует отметить то, что соответствует жанру опровержения и проблематизации.
Он подчеркивает, что методологическое мышление является универсальной формой мышления, охватывающее все типы мышления, интегрирующее сферу мыследеятельности, разрабатывающее схемы мышления, деятельности, мыследеятельности, внося их в пространство осуществления полипредметной и полипрофессиональной мыследеятельности, в организацию и управление, программирования, оргпроектирования, пребывая в мире принятия решений. Однако, здесь совмещаются самые различные позиции, функциональные установки и производится замена, а не сервирование дометодологических функций и позиций.
Нельзя представить себе простую замену универсума мышления и деятельности моносуществующей и из себя развертываемой действительности как реальности. Это возможно лишь в реальности «мирового сознания», «духа» и т.п., а не того, что мы имеем. Если бы Г.П. Щедровицкий и другие члены ММК говорили в языке духовного истолкования, как философы, эзотерики и др., тогда можно было бы с этим согласиться. Но методологи все осмысливают в рамках деятельностного, мыследеятельностного, системо-мыследеятельностного подходов и поэтому предполагают реальность не только «духовного» типа и «всеобщего сознания». Методология должна занимать свое место в мире деятельности, в мире мышления, помещенного в охватывающий мир деятельности и поэтому она должна быть имеющей свою функцию, свою нормативную рамку, соответствующую функции, свой механизм как организованность в соответствующем функциональном месте. Только имея подобные свидетельства своего «в-себе», «для-иного» бытия, методология может рефлексивно соотноситься с иными типами позиций, функций, организованностей, механизмов в том же мире деятельности. Если функция методологии предполагает возвращение к дометодологическим партнерам через посредство методов, оформление процессов, построение форм и этим внесение стабилизирующего и развивающего воздействия, то методология не заменяет, а лишь особым образом сервирует дометодологическое бытие в мире деятельности. Методология «охватывает все», не поглащая это «все», а лишь замещая все, оставаясь у себя, строя онтологические картины и превращая их в основание своего «социотехнического», кооперативного воздействия, в методные основания формоконструирования вне методологической «практики» (см. сх. 23):
Схема 23
Тем самым, универсальность методологического мышления нужно обнаружить внутри методологической позиции по объему того, что замещается и по потенциалу замещаемости, по мощности этого мышления. Методологическое мышление имеет своим прототипом теоретическое мышление, которое так же не поглощает эмпирический материал, а замещает его и затем лишь соучаствует в судьбе этого материала и всей целостности науки. Именно немецкая классическая философия, особенно Гегель, раскрыли все эти мыслительные соотношения на основе учения о духе. Кроме того, само теоретическое мышление имеет свои и функцию, и процессы, и механизм, организованность. В пределах механизма мышления теоретика, мы видим роль средств, языковой парадигмы, правил оперирования средствами в синтагматике и зависимости механизма и уровня совершенства механизма от мощности средств и логических форм, «правил». Точно так же и методологическое мышление по своей мощности зависимо от тех языковых средств теории деятельности, пользуясь которыми, оно строит онтологические схемы и методы (см. сх. 24):
Схема 24
Тем самым, методологическая ответственность перед дометодологическими партнерами сводится к эффективности результатов самопроявления методологии, ее бытия «для-иного», тогда как сама методологическая деятельность заинтересована не в демонстрации рутины, бесконечного оперирования своими средствами. Она заинтересована не в обслуживаемости внешнего в синтагматике, а в совершенствовании своего потенциала, сосредоточенного в парадигматике, развитии парадигматики. Поводом для этого развития выступают затрудения в синтагматике из-за недостаточной мощности парадигмы (см. сх. 25):
Схема 25
Именно в этом и состоит осмысленность тезиса о методологической продуктивности, усмотренной не только в методах (синтагматика типа «для-иного»), но и в средствах (парадигматика типа «в-себе» и «для-в-себе»). И тогда функционирование методологии связано с методологическим производством парадигматического, а не синтагматического типа, тогда как развитие методологии связано с совершенствованием механизма развития парадигматики. Здесь нет интересов самого по себе внешнего, для практики, оргпроектирования, программирования, управления и т.п. Участие в этом выступает лишь включением в общую кооперативную связь, особую «социализацию» методологии. Об этом же говорит и склонность относить методологию к слоям воспроизводства и развития культуры, а не самой по себе практики. Развитие практики является необходимостью дометодологической, существовавшей всегда. Иное дело в том, как именно эта функция реализуется. Также как есть функция развития познания, но еще до появления выделенного теоретического звена и оформления всего механизма научного познания.
Тем самым, мы не можем согласиться с размытостью границ функции методологии, методологического типа деятельности и мышления. Если предписания, проекты средств как последних оснований организации и развития деятельности рассматриваются в качестве методологических продуктов, то это относится к бытию механизма методологической деятельности, мышления, мыследеятельности, но не к самому развитию и организации деятельности. Функция методологии в рамках кооперативной связи состоит в создании «последних оснований», также как вне кооперативной связи она состоит в укреплении «последних оснований» создания оснований (см. сх. 26):
Схема 26
В этой формуле видны черты мысли Маркса, который анализировал эффективность производства в зависимости от средств и производства этих средств за счет использования средств производства средств (см. также нашу книгу: «Маркс – экономическая онтология, метод, мир деятельности»). Никто не станет требовать от средств инструментального производства их прямого участия в производстве средств потребления или применения стратегических, экстремальных сил в условиях решения тактических задач. Точно также средства и формы проблематизации парадигм языка теории деятельности не стоит непосредственно применять при коррекции парадигматически значимых синтагм, высказываний в мыслекоммуникации. Именно такими функциональными различиями можно осмыслить отличия понятий от категорий, так как категории предназначены для конструирования понятий как средств построения собственно мыслекоммуникативных высказываний. Совершенствование категорий лишь подготавливает более совершенное построение понятий, но не занимается самим конструированием понятий, хотя и извлекает повод к своему «действию» через критический анализ практики конструирования понятий. В точке зрения
Г.П. Щедровицкого такого иерархирования и жесткости методологического самоопределения мы не находим.
В точке зрения Б.В. Сазонова сохраняется внешняя устремленность к развитию и саморазвитию, к проблематизации и депроблематизации ситуации, хотя и через «развитие и создание» средств совместной деятельности. Если сохранить такую устремленность, то все формы участия в развитии и саморазвитии, в которых есть разработка средств деятельности и мышления, согласование и организация деятельности с помощью этих средств, нужно назвать методологическими. Следует подчеркнуть, что само понимание «развития», «саморазвития», «средств» деятельности и мышления в методологии и в дометодологических формах аналитики (наука, прогнозирование, проектирование, консультирование и т.п.) достаточно различается. Философия, особенно в послегегелевский период, во многом анализировала и входила в отношения развивающего типа, имела как понятийные различения о подобных явлениях, так и их вовлечение в ход анализа проблемных ситуаций. Но моменты содержаний онтологем, понятий, категорий внутри философского «пространства» и рефлексии мышления, культуры, языка, развития и т.п. не принадлежали еще собственно методологическому пространству, функциональному месту, механизму методологической деятельности и мышления. Они лишь подготавливали почву для возникновения методологии.
Б.В. Сазонов отмечает специфичность методологической деятельности, наличие «своего» предмета анализа, своей сервисной бытийности, создание средств совместной деятельности. Однако, у него нет вполне определенной черты, разделяющей «внешнее», «внутреннее» для методологии, характера реагирования внутреннего на внешнее с соблюдением принципа сохранения внутреннего, различия между чувствительностью методологии на внешние призывы и ее законной нечувствительностью и т.п.
Следует отметить, что до периода проведения ОДИ и, особенно, до начала «перестройки», методология достаточно отчетливо соблюдала свои интересы как фрагменты культуры, чаще всего, предлагая проекты и программы коренного реформирования науки, образования, логики, философии и т.п., вне прямого заказа на преобразования. При этом удавалось, в значительной степени, сохраняться по образу своих действий. В то же время и тогда различительные линии были начертаны лишь предварительно и многие могли воспринять выдвижение этих проектов и программ как «внутреннее изделие» методологии. После начала игрового периода и, особенно после 1985-1986 гг., в благоприятной среде множества заказов на игры и возможности их финансового обеспечения, уровень определенности разграничительных линий стал неуклонно снижаться.
В.М. Розин подчеркивает ряд особенностей методологического мышления. Например, это приоритет мышления над онтологией, понятийный характер рассуждения, включенность рефлексии, схематизации мышления и деятельности самих методологов, распредмечивания мышления в поликультурных условиях. Действительно, онтологии появляются в ходе методологического мышления, в слое синтагматики и подготавливаются к отчуждению от мышления. Поэтому приоритет должен даваться основанию, а не основанному, мышлению, а не онтологии. Но и само мышление имеет своим основанием парадигматику, базисные средства построения мышления, высказываний и формы этих процессов, формные абстракции – «правила логики». Чтобы построить высказывание и достичь намеченной цели, решить задачу, вовремя реагировать на препятствия, затруднения, нужна рефлексивная самоорганизация. Но и рефлексия является основанным, а не основанием, так как парадигма и выступает как внутреннее основание, не имеющее персонификации, а поводом к синтагматическому реагированию предстает необходимость выразить в языковых средствах содержание внешнего напряжения, внутренней и позиционно адекватной интенции. Само распредмечивание является «растворением» синтагматической организованности в парадигматическом основании построения любых организованностей синтагм при фиксированных требованиях и формах определенного типа синтагм. Аналогично этому, в синтетической онтологии языка «растворяются» онтологии отдельных предметов и получают вторичную предметность через соотнесение онтологии языка с типовой предметной фокусировкой и однородностью набора материала для его языкового выражения. Также и в «метафизиках» философского характера «растворяются» частно-предметные онтологии. Распредмечивание означает замещение предметных представлений языковой онтологией во вполне определенном месте этой надпредметной онтологии. Но это замещение, если оно не теряет зависимости от внешних обстоятельств, заказов, зафиксированных содержательных проблем, является временным условием возврата в скорректированную предметизацию, является перепредмечиванием, построение предмета в ответ на заказ и как условие депроблематизации.
Тем самым и у В.М. Розина не находится разграничение между внутренним и внешним методологии, а указанные особенности остаются периферическими для «собственно» методологии, отражающими реальное усложнение мышления в методологии. Если многие такие особенности и не присущи, либо присущи не совмещенно для дометодологического мышления, то они выступают как исторические образцы «чего-то», названного методологией вне строгой и определенной исходной характеристики, дающей другим законный характер. Самоопределение здесь остается эмпирическим, без введения «сущности».
Эмпирическими и периферическими являются характеристики методологического мышления и самих методологов в мнении и А.А. Тюкова, подчеркивающего чистую рефлексивность, ее субъективное принятие методологами, свободу мысли, плюрализм сознания, протекание мышления в полипредметном и полипозационном пространстве, непризнание границ сознания. Указание на проблематизацию также еще не специфично для методологии, так как критическая ориентация существует и в науке, в управлении, в трансляциях и т.п., составляя лишь предпосылку появления методологии. Сама проблематизация создает лишь повод для инвентаризации языковых средств, могущих обеспечить проблематизацию и депроблематизацию, для коррекции набора средств парадигматического типа. Подобным образом в науке «давление» новых эмпирических материалов, осознание необходимости их теоретического освоения создает повод для проверки теорий на возможность отреагировать на повод. И только при определенных условиях, необходимость перестроения теории ведет к проблематизации самих оснований, понятий, а затем и категорий, как оснований инструментально-парадигматического типа. И оформление социальных инноваций в культурных средствах не является, собственно, методологическим «производством», производством конечных оснований. Еще менее определенной является точка зрения В.Л. Даниловой, так как выбор категорий, онтологем, типов знания для дискурса, может происходить и вне методологической позиции. Ее характеристики остаются исторически-процессуальными вне функционального первоначала.
Содержание мнения А.П. Буряка неоднородно. Если методология является механизмом построения частных философий, то она не обладает самостоятельностью и обслуживает решение философских проблем, интегрируясь в целое философствования и философского мышления. Это не противоречит вхождению методологической деятельности в кооперативные отношения с философской деятельностью, решение сервисных задач, обеспечения процесса создания «частных» философий. Но само построение частных философий является внутренним процессом в философии. Совсем иная направленность у методологии, если она анализирует сферы деятельности, в том числе и философские звенья этих сфер. Но анализ деятельности, сфер деятельности может производиться и вне методологии, в практике дометодологической формы рефлексии. Здесь нет специфики бытия методологии. Даже в том случае, если осуществляется проектирование, разработка миссий, стратегий, присутствие методологии не является обязательным, так как все эти виды мышлений и разработок производятся лишь за счет помещения в рефлексивные типы позиций – проектировщика, стратега и тому подобное, а не за счет собственно методологизации (см. сх. 27):
Схема 27
При обращенности к сфере культуры и акцентировке на функциональное предназначение разрабатываемых в методологии средств, методов, онтологий, можно говорить о «хранении» созданных единиц. Но это должны быть и единицы в «своем» звене культуры, рефлексивной культуры, что не совпадает с философским осмысливанием культуры, построением философии культуры, не обязательно подчиненным методологическим требованиям и, тем более, не помещенным во внутрь методологической позиции, сферы методологии. Иначе говоря, и здесь границы между внутренним и внешним для методологии указаны весьма неявно, неопределенно, что придает неопределенность введению функционального места методологии.
Неопределенность «самоопределения » и «самополагания» методологии остается и у В.В. Мацкевича. Если объектом методологии выступает мышление, даже если оно предстает как полиобъектная организованность, специфика методологии не видна в отличие, например, от логики и науки о мышлении. Исследование мышления, в том числе и «комплексирующееся», и исследование деятельности различаются по объекту изучения, если не введены соотношения между мышлением и деятельностью и не разъяснено расположение мышления в деятельности или деятельности в мышлении. Тем более, если упоминаемые междисциплинарные коллективы найдены или не найдены в целостности деятельности или мышления, необходимо еще найти объект изучения для методологии, после чего в нем можно отыскивать и мышление, и деятельность, и коллективы, методы мышления и деятельности и т.п. (см. сх. 28):
Схема 28
Все, что сказано, может быть находящимся «внутри» методологии и стать основанием для внутренней предметизации, если найдены функция, место, организованность методологии.
В.В. Мацкевич утверждает, что методология предполагает место для парадигматизации элементов (целей, ценностей, этических норм и др.). Но, чтобы была парадигматизация, требуется перевести содержание целей, ценностей, этических и иных норм в содержание текстов, схем, синтагм в языке теории деятельности, проверить «размещенность» целей, ценностей, этических и иных норм внутри методологического пространства, присущность методологии, а затем осуществлять, собственно, выделение парадигматических единиц как средств построения любых синтагм в рамках методологического мышления. Все это не замечается в данном воззрении.
Важной для методологии выступает мысль В.В. Мацкевича о том, что методология оперирует функциональными местами, а не содержаниями как наполнениями этих мест. Именно в методологическом обеспечении любой рефлексии любой деятельности в центре внимания находится выявление деятельностных функций того, что анализируется. Для этих выявлений, придающих сущностный статус анализируемому, и требуются специальные средства методологии и способы их применения. Переход от функционального анализа к морфологическому и организованностному является вторичным (см. сх. 29):
Схема 29
Однако, подобные переходы не раскрываются в иерархии приоритетов и самого механизма методологического бытия, даются мимоходом, как «очевидные». Справедливым является и указание на комплексирование реалистической и номиналистической установок. Номинализм имеет своим основанием организационно-мыслительный характер существования любых средств методологического мышления, так как само мышление подчиненно охватывающему деятельностному бытию методолога, его включенности в кооперативно-деятельностные отношения, в зону «практического разума». А реалистическая установка базируется на реализации функции отражения и онтологического статуса применяемых средств методологического мышления (см. сх. 30):
Схема 30
Практичность разума проявляется в базисной установке на проблематизацию, оспаривание правомерности прошлой практики как соответствующей «идее», в том числе и проблематизацию, о которой говорит В.В. Мацкевич, «любого подхода». В этом состоит интенциональность, «предвзятость» методологии. Действительно, если рефлексия, как предпосылка методологии, по функции предполагает нахождение причин, имеющихся или возможных затруднений, а по механизму предполагает проблематизацию соответствия реальной деятельности ее «сущности», «идее», «функции» в конкретных исторических условиях, то методология придает этой установке неслучайность, принципиальность. Тем более, что содержательность неслучайности деятельности, функционально значимое выражение неслучайности и выражена в подходе. Для придания неслучайности практике деятельности нужно обеспечить, прежде всего, неслучайность реализуемого подхода, вклад в достижение которой и вносит методология с ее возможностями проблематизации в рамках потенциала применяемых средств и методов. «Предвзятость» методологии как раз и состоит в неслучайном и «упорном» применении соответствующих средств в обнаружении расхождения между реальным и идеальным бытием мира деятельности и нахождении путей преодоления такого расхождения (см. сх. 31):
Схема 32
Иначе говоря, методология выступает средством и условием придания неслучайности «очистительному» процессу в мире деятельности. В этом состоит ее универсумалисткая «миссия».
А.П. Зинченко говорит о методологии как разработке и концептуальном обеспечении программирования системы практических наук. Если обращать внимание на программирование, то его можно осуществлять и без методологии за счет функционального помещения себя в место для программирования этих наук. Создание концепции в ходе программирования, если она обращена по содержанию к деятельностным механизмам «практических наук», уже ближе к возможности применения методологических средств. Но концепции подобного рода возникали и возникают до вовлечения методологии. Поэтому, если видеть методологию как «одно из средств» соучастия в построении подобных программ, то нужно ввести специфику такого участия, исходящую из внутренних свойств методологии. А это то как раз и не обсуждается. Кроме того, следует обосновать и охарактеризовать особенности «практических наук», их отличие от предметизированных наук и комплексных совмещений предметных наук при изучении социокультурных явлений.
А.П. Зинченко видит методолога как совместителя философской, эпистемической, практической работ, прежде всего, в организации междисциплинарных взаимодействий, аналитического отношения к социокультурным ситуациям. Однако, все эти работы могут рассматриваться как места приложения результатов методологических разработок, соучастия в этих разработках или осуществления работ и вне участия методологов. Поэтому нельзя раскрыть методологию, ее бытие лишь по критерию участия во «внешних» работах и вне анализа и использования функций собственно методологических.
Среди множества видов работ мы встречаем и такие, как выделение форм мыслимости мира, развитие учения о категориях, понятиях, знаниях, развитие логики, средств мышления, обеспечивающих онтологическое конструирование. Подчеркивается, что задача методологии – технологизация мышления. Следует подчеркнуть, что все или почти все виды этих и подобных работ, уже существовали в культуре, в философии с ее логическим и онтологическим обеспечением. Перевод мышления в технологический режим проводился и проводится с использованием иных подходов и оснований. Тем самым, если рассматривать эти работы функционально, то методология неотличима от дометодологических вариантов реализации подобных функций. Отличия появляются тогда, когда осуществляется введение особых механизмов как морфологии методологического осуществления реализации функций, когда складываются иные организованности, чем возникшие до методологии. Но и эти механизмы либо реализуют свою, методологическую, функцию, либо они вовлекаются в бытие «для-иного», имеющее перспективу терять свое «в-себе» бытие, свое специфическое. Тем самым, развитие логики, учения о категориях, понятиях, конструирование этих средств, онтологий, может быть «внутренним» и «внешним» событием для методологии. Точно также «запуск развития», достижение «управляемости развитием» нельзя непосредственно относить к бытию методологии «в-себе» вне точного определения функционального места, типодеятельностных характеристик методологии в универсуме деятельности.
Неслучайно, что А.П. Зинченко, как и многие представители ММК, говорит о методологии как зародыше новой социокультурной сферы, имеющей ремесло, искусства, техники, средства мыследеятельности, ассимилирующей все, участвуя в конфликтных, проблемных ситуациях, критикуя по критериям культурообразности. В этих подходах к осознанию методологического бытия, как явления, вносятся значительные неопределенности.
Для того, чтобы анализировать трансформацию и даже замещения «старой» социокультурной сферы «новой» требуется разделение суммы прошлых процессов и механизмов и тех новых процессов и механизмов, которые в социотехническом пространстве коопераций возникают для снятия воспроизводимых разрывов определенного типа. Какие именно разрывы здесь предполагаются? Если все виды работ, указываемые А.П. Зинченко, как и другими, уже были, то нужен новый тип сервиса, механизма, вносящий новое качество. Этот механизм, функцией которого и является внесение нового качества, порождает «продукт», потребляемый в прежних процессах и социокультурных и деятельностных механизмах как условие снятия разрыва. Так как этот «продукт» имеет свою определенность, то его помещение в прежнее пространство предполагает учет качеств «продукта», адаптацию к ним и этим модификацию бытия в этом пространстве. В результате модификации бытия и корректного применения «продукта» достигается эффект перехода в новое качество (см. сх. 33):
Схема 33
Адаптация к «результату», а затем кооперативному бытию «нового сервиса», не означает поглощения прежнего бытия, его «устранения», так как сервис перевертывает отношения с базисом и превращает его в сервис своего бытия, лишает прежние функции самостоятельности и этим лишает себя статуса «сервиса», превращаясь в новый базис. Если новый базис не сохранит сервисность, то он рискует «развалить», а не «развить» то, что он обслуживает. Именно эта опасность и мерцает в течение всего периода существования методологии в форме ММК. Еще Гегель обсуждал указанные переходы в анализе развития и показывал, что сервис всегда должен оставаться сервисом, но сохраняющим свою специфичность и этим побуждая базис развиваться (см. также нашу работу: «Гегель: мышление и развитие» 2000г.). Все эти «тонкости» и не были тщательно проанализированы в ММК.
Однако, остается главный вопрос – о типе сервиса, присущего методологии. Ответы, как правило, остаются либо неопределенными, либо синкретичными, совмещающими множество разнородных критериев.
П.Г. Щедровицкий демонстрирует те же особенности расхода к ответу на вопросы о функции методологии, о различии своего «в-себе», «для-иного» и «для-себя» бытия. Он говорит об охвате социокультурной области, о создании оснований системы гуманитарных и социальных наук. «Охватывание» принадлежит организационным задачам и не имеет отношения к методологии. Создание оснований связано с внешнеметодологической функцией в кооперативных отношениях с «сообществом» наук, в рамках рефлексивного обеспечения перехода от безосновности к основательности проектов бытия этих наук. Однако, и в этом случае нужна спецификация оснований и способов их получения, характерных для методологии, чтобы не смешивать с дометодологическими формами порождения оснований.
Некоторым приближением к разъяснению особенностей функции методологии служит введение «идеала» методологии, в котором постулируется совмещение практики и ее истины на базе социокультурного воздействия методологии, введения практики в зону соответствия «истине». Однако, требуется раскрытие функциональных отношений практики и методологии или всего дометодологического и методологического, где бы была видна специфичность методологии, ее псевдогенетическое порождение, возможности влияния в рамках ценности внесения истины в практику и т.п. Указания на то, что методология дает методы получения знаний, нормы организации мышления и деятельности, что она синтезирует онтологический и организационно-деятельностный подходы, что она является носителем способов и техник создания онтологий, все эти указания дают локально-процессуальный и процессуально-функциональный образ методологии. Более охватывающей является «рамка развития» в соответствии со «сферой разума», «духа».
Тем самым, П.Г. Щедровицкий, пользуясь опытом развития ММК в 1950-1990 гг., приближается к базисной и простейшей форме разграничений, где можно находить методологический функционал (см. сх. 34):
Схема 34
Философия и логика, вместе с онтологическим и понятийно-категориальным акцентами, не могли наладить реальные отношения развития практики из-за отсутствия организационно-деятельностного подхода, хотя прототипы его содержались в учениях о практическом разуме. Дополняя философию, логику и другие области знания и культуры, методология, как подчеркивает П.Г. Щедровицкий, видит свою задачу в ассимиляции всех технологий мышления, синтезировании подходов с помощью онтологических картин, развертывании корпуса средств, методов развертывания мыслекоммуникации и чистого мышления.
Тем самым, создавая конфигурирующую позицию в соотнесении со всеми формами мышления и всеми подходами, методология приобретает возможность конфигуративного порождения мыслекоммуникаций и ее обслуживающего чистого мышления. За этими утверждениями стоит совокупная деятельность, ее мыслекоммуникативные представительства и механизм соорганизации универсума коммуникации с помощью чистого мышления, его онтологического сопровождения (см. сх. 35):
Схема 35
При всей справедливости общего контура, взгляды П.Г. Щедровицкого остаются в дифференцировках синкретическими. Внешняя функция методологии выходит за пределы совокупной организации и окультуривания рефлексивных процессов, внедряются в прямое организационное отношение к социокультурной практике. Подобное прохождение мимо прямого кооперативного соприкосновения с «партнером» остается и в обслуживании полифонии гуманитарно-социальных наук, организации социокультурного действия и мышления. Наиболее близкое приближение к «естественной» границе внешней функции фиксируется в создании норм организации мышления и деятельности, в рамках синтезирования онтологического и организационно– деятельностного подходов. Только в этих рамках способы и техники, включая создание онтологий, становятся принадлежащими методологическому пространству. Это и составляет «машину», творящую мышление, о которой говорит П.Г. Щедровицкий.
Важно то, что он видит сущность методологии в рефлексии распредмечивания, надпредметного мышления, выхода за рамки деятельности с помощью оргдеятельностных схем в «пустоту». Сама необходимость проходить путь распредмечивания в мышлении и мыслекоммуникации, возникает в тех позициях, в которых создается потребность в реализации арбитражной функции в межпредметной коммуникации, как в науке, так и в управлении, организации больших систем. Эта потребность удовлетворяется за счет дометодологических форм мышления. Однако только рефлексия подобного арбитрирования позволяет осознать функцию арбитража и привести морфологию мышления в соответствие с функцией арбитража (см. сх. 36):
Схема 36
Само по себе арбитрирование в рефлексивной мыслекоммуникации является базисным источником появления онтологий и средств теории деятельности, то есть принадлежит к механизму методологии. Именно здесь происходит переход к исходным основаниям, «началам» как средствам методологического мышления, в которых «снимаются» конкретные содержательности, пришедшие «извне» и остаются только «внутренние» содержания, обслуживающие бытие «в-себе». За счет конфигурирования всей подобной арбитражной практики и введения арбитражной позиции, стоящей над совокупной рефлексивной коммуникацией и появляется методологическое «место». Его сущность лежит в языкопрактике и языкоконструировании в связи с созданием средств организации рефлексии, а парадигматическая составляющая и выступает как собственно методологическое бытие «в-себе» (см. сх. 37):
Схема 37
У П.Г. Щедровицкого еще нет структурно-механизмического взгляда на методологию в рамках позиционной типодеятельностной функции. Для того, чтобы этот взгляд иметь, требуется серьезная парадигматизация языковых средств теории деятельности и создание соответствующей языковой онтологии (см. также наши работы: «Язык теории деятельности: становление», 2001; «Методологический словарь для управленцев», 2002; «Онтологии в рефлексивном пространстве», 2002; «Язык теории деятельности: проблемы трансляции», 2003).
С точки зрения С.В. Попова, методология имеет своей претензией построение целостных онтологических картин человеческой деятельности. Поскольку сама онтологическая работа реализует теоретическую функцию, то этим выделяется построение охватывающей теории универсума деятельности. Подобная теория является внешне-внутренним продуктом методологии как использование базисных средств, парадигмы языка теории деятельности для освоения всей массы сведений о деятельности, построения деятельностной «метафизики», мировоззрения. Однако, это лишь исследовательское проявление средств ЯТД. Практическое их использование С.В. Попов видит в практике проведения игр, ОДИ, где проверяются идеи, имитируются социокультурные ситуации, апробируются мыслительные схемы, решаются проблемы, имитируется будущее.
Тем самым, наряду с онтологическим конфигуративным конструированием, соответствующим «чистому разуму» предполагаются действия по совершенствованию включаемых в онтологическое мышление средств, переход к онтологическому и инструментальному обеспечению постановки и решения проблем внеметодологической деятельности, что и соответствует «практическому разуму». С.В. Попов утверждает, что сфера методологии состоит в теоретическом знании о методах мышления и деятельности, живя на сломе естественных механизмов, изобретая новые инструменты мысли в ходе смены оснований.
В этих соображениях сохраняется недостаточная определенность. Теоретические или квазитеоретические представления, онтологии деятельности реализуют познавательную функцию, тогда как методы – нормативную функцию и познавать методы, тем более строить теоретическое «знание» о методах, осмысленно лишь как познавание нормативной деятельности и той ее формы, которая соответствует созданию методов как организованностей, продуктов особого рода. Если методология познает деятельность, включая нормативную, то она познает и развитие деятельности, «сломы» механизмов деятельности, базисных средств и оснований. Следовательно, нельзя говорить, что методологическая рефлексия «возникает» в момент смены оснований. Она изучает всю динамику деятельности, включая и разрывы, сломы. Но поводом для запуска методологического анализа выступает разрыв, слом и др. явления, объяснение которых еще не найдено. Если осуществляется корректирующее и социотехническое отношение к разрыву, тогда появляется не познавательное, а «практико-корректирующее» отношение. В размышлениях С.В. Попова, как и многих других, видна синкретичность, колебание между познавательным и корректирующим, включая развитие, отношением как соответствующим методологии, между построением онтологий и совершенствованием средств этого построения, между анализом разрывов и созданием разрывов, оправданных в рамках идеи воздействия на практику деятельности. Одно дело корректирование и развитие фиксированного типа деятельности, в данном случае – методологической деятельности, а другое дело, корректирование «внешней» деятельности, выход за пределы собственной определенности. Смешиваются основания самоопределения – «в-себе», «для-иного» и «для-себя», применительно к методологической деятельности, позиции, функции. С одной стороны, он говорит о создании и снятии иллюзий идеального мира деятельности, что ближе к собственно методологическому процессу, а, с другой стороны, он же говорит о том, что методология есть «не чисто теоретическая», а больше программная, что обращено уже к коррекции иного бытия. Говорится о том, что методология превращает идеальное в средство, в устремленности на воздействие на внешнее. Хотя С.В. Попов утверждает, что в идее методологии лежит рефлексия, он не различает предпосылку методологии – рефлексию, и ее критериальное обеспечение, составляющее функциональное основание методологии. Говорится и в одном акценте, и в другом, но как бы параллельно, а не иерархично, без выделения однозначного основания методологии: «Свой» тип самоопределения усматривается в способе, методе, а не основании метода, способа – исходных средствах организации рефлексивной работы. Основание и основанное часто перемешиваются и функционально, и организованностью, и в процессах, и в механизмах.
Недостаточная определенность и однородность сохранены и во взглядах Ю.В. Громыко. Он усматривает в методологии и функцию определять «новый» тип научности, и тип общественной практики, и строительства методов, и описания мыслительных процессов. Хотя и говорится о «сверхнауке», но она включает и учение о методе, и об универсальных законах построения методов. При этом, такая сверхнаука должна заменить «обычную» науку. Метод сам по себе, как мы говорили, не может составить объект науки, так как он объективно представлен лишь в качестве специфического текста. Другое дело деятельность или мыследеятельность, результатом которой выступает метод. Но тогда нужно говорить не столько о методе и даже методической деятельности и т.п., а о деятельности, хотя и определенного типа. Если выделяется деятельность, то появляется основание для того, чтобы говорить об интегральной науке, поскольку разнородность деятельности разлагается по фокусировкам и «проекциям» на множество «начал» предметизированных наук (см. сх. 38):
Схема 38
Для того, чтобы конфигурировать имеющиеся науки и получить «общую теорию деятельности» и т.п., требуется найти основание конфигурирования. Именно выявление феномена деятельности, его множества свойств, обнаружение феноменов усложнения деятельности, ее системообразовательного кооперирования и т.п., подготовило ту замещающую конфигурацию, которая была осуществлена в ММК. Для прихода к основанию конфигурирования, достаточно проанализировать теоретическое наследие Гегеля, Маркса и Богданова.
Тем самым, следует говорить о «сверхнауке» не как об универсальных законах построения методов, а об универсальных «законах» бытия, возникновения, функционирования, развития и редукции деятельностного мира. Для мыслительного показа этого бытия и придания неслучайности онтологического развертывания, требуется теоретическое мышление и его формы. В содержательно-генетической логике усматриваются исходные начала этого и иных специфичных для методологии форм мышления. Ю.В. Громыко указывает, что СГЛ является технологией мышления, несхватываемая и формальной, и диалектической логикой, привлекаемой для конструирования и проработки деятельностных содержаний и способов мышления. При этом разработка СГЛ является продолжением линии, намеченной Фихте. Следовало бы еще раз отметить, что Фихте, подхватив импульс Канта, сделал только первые шаги в самопознании «чистого мышления» и соответствующей формы движения мысли. Наиболее системно и глубоко раскрыл эту проблему Гегель, «метод» которого связывался марксистами с диалектической логикой. Поскольку, эта логика была плохо реконструирована, понята, то и утверждение Ю.В. Громыко носит декларативный характер. Фактически Гегель и противопоставлялся источникам формализма в теоретическом мышлении. Но теоретическое мышление – предельный тип «теоретического разума», предполагающий изученность и корректную использованность «практического разума». То, что выделено в СГЛ и работах ММК, касается именно «практического разума», более широкого бытия рефлексивного мышления, чем теоретическое, «чистое мышление». Если теоретическое мышление и порождает онтологии, то в моделировании, о котором упоминает Ю.В. Громыко, используется иная организация мышления. Следует говорить здесь уже не о СГЛ, а о той технике мышления, которая обеспечивает решение всех рефлексивных задач и проблем. Такой технике соответствует то, что понималось еще и Кантом как «практический разум». С этой точки зрения, теоретическое или чистое мышление появляется как преодоление случайности моделирования и следствие перехода в абсолютную познавательную позицию. Гегель показал, что в ней и могут порождаться места для всех иных форм мышления, для всех типов «объектных» содержаний. Неслучайно, Гегель показал в логике чистое мышление, а в иных частях системы – обоснование приходимости к ней. Моделирование выделяется как закрепление промежуточного этапа на пути к «истине», совмещающего как стихию мыслительного и деятельностного самовыражения, так и промежуточное состояние критериев, исходящих из частичного познания «сути дела». Если методология стремится стать «сверхнаукой», то она должна иметь всеобщее основание, источник развертывания полноты знания о мире деятельности в форме охватывающей онтологии, механизм развертывания, то есть те атрибуты, которые и продемонстрировал Гегель в применении к универсуму, а не только к тому слою универсума, который называется деятельностный мир. Переход к моделированию является переходом к «инобытию» чистого мышления и, к его деятельностной морфологизации.
Иначе говоря, именно философия, в лице Гегеля и его предшественников, подготовила акцентировку на особенностях мира деятельности в слое чистого мышления и, поэтому, онтологически. Практика же деятельности, отраженная теоретически Марксом, а также практика моделирования, включая моделирование деятельности, подготовили акцентировку на особенностях рефлексии и рефлексивно-организационного, развивающего и др. отношения к деятельности. Оставалось совместить два начала и обеспечить моделирование, в широком смысле, чистым мышлением внутри самой конфигуративной рефлексивной позиции. И тогда «практический разум» становится периферией «чистого разума» как потенциальная возможность практичности. Методология находит свою функцию в выделении этой потенциальности, выраженной в парадигме «языка теории деятельности», тогда, как перевод в синтагматический план, является инобытием парадигмы и он оправдан лишь как условие совершенствования, проблематизации и депроблематизации парадигмы, как бытие методологии «для-себя» (см. сх. 39):
Схема 39
Сама необходимость в коррекции парадигмы, категориальных разработок может иметь своим импульсом или стремление к «истине» и «красоте» внутри языковой онтологии, либо выявление неистинности и некрасоты в моделировании и опыте развития деятельности. Нельзя согласиться с мыслью Ю.В. Громыко о том, что истина и красота «пожираются» в идеях инструментализма. Именно та парадигма, которая базируется на языковой онтологии, построенной в рамках критериев красоты и истины, и является совершенной, соответствующей самой функции парадигмы как потенции всех синтагм, как сохраняющей истинность в содержании всех синтагм, отражающих практическое бытие. Именно тогда проявляется «практика-истина», о которой говорил П.Г. Щедровицкий.
Тем самым, в ходе обзора и критического рассмотрения взглядов на функцию, организованность методологии, мы увидели очень много промежуточных, подготавливающих положений, обладающих недостаточной определенностью, однозначностью, не дающих представление о «началах», иерархизирующих рамках. Неслучайно, что Н.Г. Алексеев ставит проблему формулирования критериев методологического профессионализма, что невозможно сделать, не преодолевая эмпиризм и теоретическую недостаточность основания для выработки таких критериев. Если Н.Г. Алексеев говорит о проблеме сохранения общеметодологической позиции, то мы могли бы сказать, что такая проблема может появиться при уже наличии этой общеметодологической позиции. А она еще не дана в ММК. С.В. Попов утверждает, что еще нет оформленных результатов, демонстрирующих методологическое мышление как таковое. Причина лежит, прежде всего, в предварительности самосознания мыслящих методологов, предварительности исходных оснований, хотя и в условиях огромного опыта и следов опыта работы ММК.
Дополним материал высказываний членов ММК и уделим внимание проблемам, возникшим в методологическом движении.
Таблица 5
| Автор | Содержание идей |
| Г.П. Щедровицкий | Методологи, как и другие носители интеллектуальной культуры общества, обязаны управлять умами своих сограждан. Задача методологии состоит в том, чтобы отделить средства от их предметных ограничений и с сохранением особенностей предметного содержания положить их в едином арсенале. Необходимо делать это, обеспечивая трансляцию из поколения в поколение. Это приведет к профессионализации методологического мышления, превращению его в методологическую деятельность, организованную внутри себя со своим разделением труда. Принцип опыта имеет смысл лишь при условии, что существует механизм работы с абстракциями. |
| В.М. Розин
|
Для методологической философии главным остается технологическая сторона. Цели методологии – создание условий для развития деятельности (дисциплины, предмета); анализ проблем и затруднений, возникших в определенной дисциплине, с которыми ее представители уже не в состоянии справиться; определение и конструирование путей и способов решения подобных проблем и затруднений. Она создает условия как для развития дисциплины, так и для нового мышления. Без направляющих ориентиров философии (целей, отношений к действительности, ценностей и пр.) методология существовать не может. А философ, при анализе мышления, все чаще обращается к методологии. |
| А.А. Тюков
|
Методологи, а значит и методология, работают там, где обнаруживается необходимость решения глобальных проблем. Главным предметом для методологии стали законы человеческой деятельности с категориями и понятиями, работа по развитию методологических средств и их внедрению в практические сферы общества. Границу между внутренним и внешним, смотри принцип А.Н. Леонтьева о тождестве структур о внешней и внутренней деятельности, устанавливает исследователь, владея арсеналом тех или иных средств анализа, определяясь степенью дифференцированности научных понятий и способами их организации в логике научного рассуждения. |
| С.В. Попов | Методология претендует на разработку теории мышления, разрабатывает интеллектуальные инструменты для показа, объективации нового слоя культурных проблем. Проблем вне исторического контекста не существует и методология не может быть сугубо объективной. |
| А.П. Зинченко
|
Методология есть способ критического отношения к существующей человеческой культуре. Функция и назначение методологической работы состоит в развитии деятельности, ее трансформации. Цель и задача чистой методологии состоит в том, чтобы отделить средства от их предметных ограничений и с сохранением особенностей предметного содержания положить их в едином арсенале. |
| А.А. Пископпель
|
Л.С. Выготский образно сказал, что методология подобна скелету, опоре движения. Методология выводит науку за собственные пределы, преодолевая ее ограниченность и обеспечивая единство с общенаучным, философско-мировоззренческим и социокультурным контекстом эпохи. |
| С.В. Наумов | К 1983 г. был сформирован тезис о том, что ОД-игры есть практика методологии. |
| В.М. Розин
|
Понимание методологии как науки о методах мышления, когда-то плодотворное, сегодня отходит на второй план и даже затрудняет развитие методологии. Реально методы мышления в ней не изучаются. Г.П. Щедровицкий утверждал, что методология перестраивает науки и это особый тип теоретического мышления. Э.Г. Юдин считает, что методология – это часть философии. Но философия поставляет для других наук не методы, а категории, картины мира, онтологии и через них косвенно влияет на методы. Общая методология разрабатывает основные свои принципы (рефлексии, распредмечивания, проектирования новых предметов, программирование мыслительной деятельности и т.д.), используя знания о мышлении и деятельности, культуре и т.д. Задача частных методологий – методологическое обеспечение типов деятельности, практик. Методология в рамках ММК стала натурализироваться, критикуя у других натурализацию мышления, сворачиваться в «теорию деятельности», мыследеятельности. Причин здесь много. Уход из ММК основных участников, эволюция взглядов лидера, переставшего заниматься эмпирическими исследованиями. Он пришел к выводу, что главное сделано, построена теория деятельности как последнее основание методологии и основная задача состоит в распространении теории. Влияет и смена форм работы. От коллективной работы суверенных исследователей перешли к монологическому мышлению Г.П. Щедровицкого и его руководству. Кроме того, был дрейф от философии и логики к организационно-управленческому варианту методологии и организационной теории. Методология свелась к интеллектуальной технологии, к отказу от живой работы в пользу развития средств и схематизмов. Задача стала видеться в рефлексии, в нормировании мышления, в экспансии. Самостоятельное развитие методологии исчерпало себя. Обособленное развитие методологии и философии ущербно. Нужно задавать вопросы о том, зачем она нужна, каковы ее ценности, выполняет ли он в культуре свое предназначение. Распространено утверждение, что методология – это форма рефлексии. Но и философия – особая форма рефлексии. Рефлексия в методологии предопределена требованиями осмыслить возникшие проблемы, противоречия, препятствия и наметить путь разрешения затруднений и этим способствовать развитию предмета. Поэтому методолог выступает и как исследователь мышления, деятельности и как помогающий развивать, перестраивать предмет. Методологическое мышление себя рефлексирует и оценивает, свои возможности, выясняет границы и эффективность средств и методов. Отсюда противопоставление мыслительно-деятельностной и онтологической «способностей» методологии. Периодически методолог рассматривает свое содержание, видение на предмет его искусственности, как результат своей активности. Процедуры, обычные в методологии, выделение и анализ эмпирического материала, построение моделей, онтологических картин, теоретического обобщения, разработка проекта функционирования объекта, анализ путей реализации проекта. Научная ориентация и привела к выделению общей методологии, исследуя мышления, деятельности интеллектуальных объектов. «Законы» мышления и деятельности позволяют рассматривать мышление и деятельность как особые естественные объекты. Последнее основание методологии является не наука, не теория деятельности, а тандем «методология-философия». Она, общая методология, должна следовать, обслуживать частные, хотя может и опережать. Моделирование и рефлексия предметных и дисциплинарных форм мышления и деятельности – первичны, развитие средств и принципов – вторично. |
| Г.Г. Копылов | Методология родилась на вере во всемогущество мышления, правильности мышления при трансформировании деятельностных структур. Ее продукты – методики, предписания, нормы, люди как носители методологи эзотеричны, не предъявляют основания, не объясняют намерения, не коммуницируют с предметниками – в тот период. Мышление строилось по законам СГЛ, где формы параллельны содержаниям. Деятель растворяется в методологических представлениях, в «субстанции» мыследеятельности. В 1981 г. Г.П. Щедровицким была введена программа преобразования аморфного, системного движения в машину мыследеятельности, создающую системно-структурные представления. Мышление новой формации осознает себя соединяющим проектирование и нормирование с исследованием. Кружок был клубом свободных личностей по поводу производства, потребления и культуры, разрабатывающих основания, анализирующих историю. Сферой влияния мыслился весь мир деятельности и социума. Игры стали инструментом втягивания и методологизации профессионалов. Они не ввели нового, но интенсифицировали работу. С 1990 г. уже нет ее, методологии, питающих структур и она вошла в самостоятельное существование, становясь одной из дисциплин со своими методами – исследованием своих оснований, рефлексией и т.п. В отличие от «классического» периода, она расширяется, а не углубляется, является публичной, а не эзотерической, близкодействующей, а не стратегической. Может быть это не кризис, а начало расцвета. |
Возвратимся к комментированию. Г.П. Щедровицкий подчеркивает, что задача методологии состоит в отделении средств от их предметной ограниченности. Для того, чтобы это понять, необходимо различение категорий: «действия», «рефлексии», «интегральных критериев в организации рефлексии» и «дифференциальных средств организации рефлексии» (см. сх. 40):
Схема 40
Предметная ограниченность возникает при переходе от интегральных онтологий и критериев, как парадигматических единиц к дифференциальным онтологиям и критериям, так как функционально интегральная система критериев и, особенно, онтология, являются источниками содержания в дифференциальной предметизации в рамках фиксированного акцента. Исторически предметные науки выделились из целостных онтологий философии и за счет привнесения полной формы познания в избирательное отношение к материалу созерцания и мышления, в обработку этого материала. Начав свою автономную историю, предметные науки, а затем и дисциплины, зависели от избирательности материала. Поэтому теоретические обобщения и последующие экспериментальные модели удерживали ограниченность содержания, искусственность отнесения теоретических схем к полноте реальности. За счет сопоставления предметных теоретических схем, эмпирии и моделей, принадлежащих различным предметам и в синтетическом познании, методологи выявляют исходную ограниченность частных предметов и предметных единиц, особенно онтологического и понятийного типов. Поняв это, можно преодолевать узость рамок предмета и выходить в межпредметные переходы, а затем в надпредметные замещения. Именно относительно мира деятельности и удалось пройти путь от предметных теоретических и понятийно-средственных схем к собственно теоретико-деятельностным схемам, реализующим функцию интегральных критериев организации рефлексивных процессов.
В.М. Розин стремится выйти за пределы «формального» инструментализма. Тем более, что технологическая сторона обращена к совершенствованию и развитию предметов и дисциплин, а не самой практики деятельности. Эти дисциплины и предметы, по их теоретическому и понятийному содержанию, остаются в пределах реализации функции познания, исследования и, следовательно, для их перевода в функциональное звено критериев рефлексии практики требуется смена места в кооперативных структурах деятельности, уход от исследовательской деятельности в инструментальное обеспечение критики и проектирования базисной деятельности. Затруднения и проблемы остаются для В.М. Розина в практике разработки онтологических схем, знаний. Однако, его риторика провоцирует на неразличение этих исследовательских работ и практики критериального использования результатов исследования в базисных деятельностях и мышлении.
Кроме того, оппонирование технологической исключительности методологии и внесение типичных атрибутов философствования (целей, ценностей и т.п.), оправдано тогда, когда исследование интегрируется с практикой, совместно зависит с ней от правильности практического корректирования. Даже средственно-технологическое обеспечение рефлексии берет на себя часть ответственности за критику, проблематизацию, нормирование и этим вмешательство в реальность деятельности и мышления. Развитие и дисциплин, и деятельности, и мышления предполагает не только формную, но и содержательную приемлемость, невнесение отрицательных деформаций. Однако, нельзя смешивать инструментально-технологическую специфику методологии «в-себе» с ее пребыванием во всеобщей взаимосвязи и соучастием в неизбежной соответственности, что относится к внешней стороне бытия методологии. Инструменты должны помогать достигать изменяющейся деятельности и мышления своего соответствия «идее» деятельности. Вот где зона ответственности непосредственно методологии как в ее синтагматическом, так и в парадигматическом блоке (см. сх. 43):
Схема 43
Тем самым, методологическая ответственность за бытие «в-себе», «для-иного», «для-себя», за дометодологическое бытие и за все целое, согласовывается в рамках кооперативных структур, но без вытеснения своей позиционной ответственности, прежде всего, в парадигматике ЯТД. Следует согласиться с В.М. Розиным, что методология должна создавать условия для развития, но именно через выделение места для своего бытия, своего производства и передачи своих продуктов для достижения внешнего эффекта. Иначе размывается ответственность. Условия для такого размытия остаются и у В.М. Розина, так как расположение методологического места не дается достаточно однозначно (в рефлексивном обслуживании, в проблематизации, проектировании путей, в развитии дисциплины или мышления, в своих пределах или в кооперации с философией и т.п.). Отношения методологии с философией даны также очень предварительно.
Можно согласиться, что в методологии «реально» методы мышления не изучаются, тем более что их и нельзя изучать в отрыве либо от мышления и деятельности по конструированию методов, либо от мышления и деятельности, где этот метод применяется как организованность. Но методология создает методы в синтагматическом слое своих интересов, в бытии «для-себя» и в среде бытия «для-иного», а не в парадигматическом, в бытии «в-себе». Мы согласны с тем, что само внутреннее бытие, механизм бытия включает реализацию таких «принципов», как рефлексия, распредмечивание, проектирование новых предметов, программирование мыслительной «деятельности» и т.п. Но все эти принципы являются обслуживающими функцию методологии, совершенствование парадигмы ЯТД. Ради его усиления возникают фокусировки, комплексирование единиц, предметное оформление, вторичное, внутрипредметное разделение на синтагматику, и парадигматику, онтологизация и т.п. При этом, все инструментально-технологические перестройки в свою очередь организуются предельными представлениями о мышлении и деятельности и, в частности, о культуре вообще, о культуре мышления и др. (см. сх. 44).
Схема 44
Требует уточнения тезис о частных методологиях. При методологических обслуживаниях различных практик, сначала вовлекаются средства предельного типа, «семантические» инструментальные универсалии. Если же материал, специфичный для практики, требует новых фокусировок и дополнительных предметизаций внутри корпуса парадигм методологии, то это происходит по общему правилу создания «частных» парадигм, но выводимых из общей, предельной. В иных случаях проблематизации подвергается сама предельная парадигма, что означает возможность развития парадигмы, возникновение новой версии парадигматических первоначал. Тем самым, мы подчеркиваем базисный процесс парадигматизации и перепарадигматизации, фундаментальная составляющая всей методологии.
В.М. Розин критикует ММК в нарастающей предметизации методологии за счет создания «теории деятельности». Здесь также требуется пояснение. Если методология имеет «лишь» теорию, а не парадигму и механизм применения средств, то появляются основания консервации и «застывания» методологии. Но здесь ли лежит основа критики или в самом сосредоточении на языковых проблемах – остается неясным. Именно механизм методологии, его функциональная первооснова, составляет неугасимый «дух» методологического бытия, тогда как «теории», «методы», «подходы», «принципы» и т.п., являются результатами исторически меняющейся морфологизации, превращения в организованности рефлексивной культуры (см. сх. 45).
Схема 45
Методолог, не прошедший путь субъективного развития в рамках требования методологической идеи и функции, приобретения не только содержательности и техничности, но и ценностных оснований, такой методолог может успокоиться на достигнутом уровне развития, быть довольным имеющимися организованностями. Но тогда он потеряет свое прикрепление к идее и функции, вызывающим постоянное обращение к переморфологизации и переходу к более совершенным организованностям. Рефлексия и выступает как основной механизм, обслуживающий «призыв» идеи и функции к новым уровням развития. С этой точки зрения не прекращение эмпирических исследований и динамика взглядов лидера являются ведущими, а несовершенство методологического и общекультурного самоопределения участников и, в частности, ослабление внимания лидеров к самоопределенческому развитию методологов.
Мы считаем, что сама по себе смена «форм работы», где происходила замена взаимодействия «суверенных» участников ММК на «монологическое» мышление лидера (Г.П. Щедровицкого) не может быть существенной причиной регресса методологии. Следует более точно определить, выявить, реконструировать, какие требования к члену ММК предъявлял лидер. Суверенность сама по себе свидетельствует лишь об отсутствии общей идеи и функции, деперсонифицированных оснований работы. Если лидер не вводил идею и функцию, не давал образцы соответствия и роста соответствия этим основаниям, не демонстрировал адекватной самоопределенности и движения в эту сторону, не требовал того же и от других, то он должен подвергнуться критике и выявлению дефектов коллективной работы из-за его личных несоответствий и нереализации функций лидера. Может быть, ценностный и идеальный блок критериев самоопределения, его несовершенство и невнимание к этому блоку, субъективному развитию членов ММК, было причиной отрицательных последствий в истории ММК?
Недостаточно определенным является тезис об отказе от «живой работы» в пользу интеллектуальных технологий. Если живая работа связана с эмпиричностью, влиянием проблем практики, то эти проблемы касаются либо прикладных методологов, могущих удерживать фундаментальное звено во время приложения методологии, либо тех, кто покинул базисное звено культуры, методологии и пользуется следами пребывания в методологическом движении. Прикладные методологи не сводят все к интеллектуальным технологиям, но не за счет смены самоопределения, а корректно пребывая в своем инобытии. Совершенно неясен тезис о том, что самостоятельное бытие, развитие методологии себя изжило, исчерпало. Требуется «философский слой» внутри работы методологов, вопросы ценностного типа и т.п. Но развитие самоопределения в любом типе деятельности, в том числе и методологическом или философском, предполагает приходимость не только к инструментально-интеллектуальным критериям, но и ценностным, идеальным. Содержание критериев, в том числе ценностей и идеалов, зависит от типа и сферы деятельности, если только не осуществляется переход к универсумальным, «общечеловеческим», «космическим» вариантам идей, идеалов, ценностей. Тем самым, вопросы о ценностях, о месте в культуре и т.п. для методологов являются не внешними, например, философскими, а внутренними самоопределенческими вопросами или вопросами, готовящими типодеятельностное самоопределение. Надо лишь различать содержание, кладущееся в основу самоопределения и не путать методолога и логика, философа, психолога, социолога и т.п. Также это касается и спецификации рефлексии в методологической позиции. Она также соотнесена и подчинена функциональным требованиям типа деятельности (см. сх. 46).
Схема 46
Тем самым, методолог реализует методологическую функцию, конкретизированную и оформленную как форма методологической деятельности, а сама форма исторически морфологизируется в те организованности, в которых и пребывает, входит и выходит исторически конкретный методолог или человек, прошедший путь приобретения способности быть адекватным требованиям вполне определенной формы и организованности методологической деятельности. Как и в любой иной деятельности методолог или «деятель» не только действует мыслительно, коммуникативно, деятельностно, но и рефлектирует, самоопределяется и использует в рефлексии имеющиеся критерии, в том числе ценностные. Через посредство и рефлексии в целом, и самоопределения как звена рефлексии, могущего выделиться в самостоятельный процесс, процедуру и т.п., методолог меняет свои действия и получаемые результаты, добиваясь и развивающего эффекта. Методолог в рефлексии может изучать, проблематизировать, проектировать не только действия, но и рефлексию, мышление, самоопределение и т.п., если саму функцию рефлексии переместит и расположит «над» мышлением, самоопределением, рефлексией и т.п. (см. сх. 47).
Схема 47
Противопоставление мыслительно-деятельностной и онтологической способностей, о котором говорит В.М. Розин, может возникнуть лишь при неаккуратном использовании системных оппозиций (функциональные места – морфология –организованности – процессы отождествления, разотождествления). При морфологизации вводится контекст истории, реальности, тогда как функционализация исключает историческое и ведет к онтологическому видению. Если онтология и ее построение, включающее активность методолога, рассматриваются морфологически, то эти результаты и процессы суть перемены, в отличие от функционального «вечного» рассмотрения онтологического конструирования и онтологий. Самый ответственный поэтому тип анализа в методологии -–функциональный, хотя и он, как живой процесс, морфологичен и временен.
Поскольку онтологические построения, как проявление теоретического мышления, возникают именно в научно-познавательной позиции, то общая методология, как справедливо говорит и В.М. Розин, появлялась в ходе научной ориентации. Именно здесь законны критерии познанности и истинности, завершенности или не завершенности познания. Предельность теоретических результатов освоения феноменального материала, опыта методологического мышления и деятельности, ведет к предельным схемам общей теории деятельности и теории методологической деятельности и мышления. При прочтении подобных схем могут и должны появляться содержания, «живущие» как бы сами по себе, «особые естественные объекты», как пишет В.М. Розин. А его утверждение о том, что последним основанием методологии является не теория деятельности, а тандем «методология-философия» можно считать недоразумением, о специфике которого мы высказались выше. Таким же, недоразумением является и «вторичность» развития средств и принципов для всего механизма методологии. Напротив, моделирование и рефлексия предметных форм мышления и деятельности являются вторичными, так как принадлежат блоку приложения, а не создания методологического продукта.
Итак, в чем же усматривается специфика методологической функции и механизма методологической «мыследеятельности», деятельности или мышления во взглядах В.М. Розина? Можно увидеть следующие функции: создание условий для развития деятельности, анализ затруднений и проблем, с которыми иные не могут справиться, с последующим определением путей их решения, создание условий для развития мышления, развертывания принципов (рефлексии, распредмечивания, проектирования предметов, программирование мыслительной деятельности и т.п.), построение моделей, онтологических картин, теорий, проектов функционирования и др. Все это многообразие свидетельствует о том, что в рассуждениях о методологии живой опыт, процессы, типовые процедуры и т.п., заслоняют функциональный анализ. Тем более, что функциональный анализ нельзя осуществить, не вводя псевдогенетического развертывания онтологии деятельности, онтологических версий универсума деятельности и, тем самым, не выходя за пределы эмпирического опыта в самой методологии, не имея надежных средств языка теории деятельности в охватывающей рефлексии практики методологии и корректных, но строгих форм псевдогенетического движения мысли. Иначе говоря, только создав условия для функционального самосознания методологии, можно преодолеть груз эмпиризма методологического самоопределения и придать реальному движению в методологии ее собственную глубину и существенность.
А.А. Тюков уделяет внимание количественным факторам самоопределения и самополагания методологии. Он говорит о предназначенности к решению глобальных проблем. Но внешние поводы такого объема не рассмотрены непосредственно с внутренними источниками саморазвертывания методологии. Хотя и говорится, что главным для методологии выступают законы деятельности, понятийные и категориальные средства выявления этих законов, но тут же внимание переключается на процессы внедрения этих средств в сферы общества, что относится к внешним последствиям оформленного и воспроизводящегося бытия методологии. Внешнее условие, внутреннее бытие и реагирование, внешняя выраженность реагирования и его последствия синкретически переплетаются.
В то же время в функциональном освещении понятно, что переход к строительству понятийных и категориальных систем, языковых парадигм и онтологий как критериального обеспечения рефлексии деятельности больших систем, сама мощность этих средств закономерно ведет к необходимости прикрепления к анализу именно макроуправления. Именно там появляется реальная эффективность методологии (см. сх. 48):
Схема 48
С.В. Попов подчеркивает претензию методологии на разработку теории мышления, мыслительных инструментов в контексте решения культурных проблем, относимых, добавим мы, к «внутренним» для методологии задачам и проблемам. Но культурные проблемы принадлежат к разряду «вечных», надисторических проблем. А С.В. Попов утверждает, что методология существует именно в историческом контексте и поэтому не может быть «сугубо объективной». Этим вновь размывается определенность и функции, а затем и механизма методологии. Смешиваются практическое и культурное, действенное и критериальное, переводя анализ из функциональной плоскости в морфологическую, где неизбежна историчность.
То же недоразумение демонстрируется у А.П. Зинченко, говорящего о функции методологии как о развитии деятельности, хотя и имеющей момент критического отношения к культуре. Функционально сплющивая практическое и культурное, он в то же время говорит об отделении средств методологии от их предметных ограничений в рамках единого арсенала. Синкретическое методологическое самосознание, характерное для большинства представителей ММК, проявляется во всей массе рефлексии опыта методологии, но оформляется в пределах функционального слоя самосознания. Достаточно хорошо знать наследие немецкой классической философии и, в особенности, Гегеля, чтобы заметить этот парадокс и найти ему объяснение в промежуточном характере уровня достигнутой культуры мышления, рефлексии, сознания, самосознания, самоопределения и онтологического замещения содержаний мышления.
А.А. Пископпель справедливо говорит о методологии, выводящей науки за их пределы, их ограниченность, что обеспечивает их «объединяемость», переводимость в философский тип замещенного знания. Но он «забывает», что сама функция и для наук (предметизированных), и для философии (надпредметизированной по содержанию) одна и та же – познание, что уже было обсуждено во времена Гегеля. Методология подкрепляет надпредметность философии переводом акцента с содержания на процессы и механизмы познающего мышления, а затем и познавательной деятельности и, наконец, любой деятельности. Эти механизмы и выступают универсальными основаниями строительства конкретных деятельностных систем, а сама категориальная парадигма ЯТД – универсальным основанием рефлектирующего мышления, могущего создавать формы механизмов.
Можно согласиться с Г.Г. Копыловым, что методология рождалась на фоне «веры» во всемогущество мышления, в его правильность и в ходе трансформации как самого мышления, так и деятельности. Углубленность в сущность мышления, выход на абстрактные средства анализа мышления, а затем и деятельности, усложняли мыслекоммуникацию и внутри, и, особенно, во внешних средах, что неизбежно вносило некоторую эзотеричность, незамечаемость для «иных» предъявляемых оснований. Тем более, что при определенном углублении воззрений выявлялась деперсонификация мира и мышления и деятельности, непонятная для неметодологов. Этот качественный переход был раскрыт уже Гегелем и, частично, Марксом, но как бы «забыт» самими методологами и вторично переоткрыт ими. Но именно культура мышления и является местом «законной» деперсонификации при всей видимости, выведенности на поверхность субъективных проявлений. Г.Г. Копылов фиксирует, что ММК был клубом свободных личностей, потреблявших, производящих культуру. Однако, в его рассуждениях соотнесение субъективной и надсубъективной логик бытия в культуре и в ММК сохраняют типичную синкретичность членов ММК. Неслучайно утверждение о потере с 1990 г питающих структур методологии, о специфике самостоятельного бытия методологии, потере процесса углубления и т.п.
Характерно, что многие недоразумения проистекают именно из-за отсутствия достаточно систематичного и псевдогенетически организованного мировоззрения, в особенности той части «мира», которая посвящена развитию субъективности. Совмещение псевдогенеза субъективности и псевдогенеза мира деятельности обеспечивает правильную трактовку помещения человека в деятельностный мир, учет преддеятельностного, социокультурного бытия, слежения за изменениями в субъективности в зависимости от той или иной траектории пребывания в деятельностных позициях, местах и т.п.
Поэтому, менее случайная версия того, что происходит в методологии, какова история ММК, в чем неслучайность этого культурного явления, каковы перспективы и т.п., возможны при серьезном «перевооружении» средствами и способами внутренней рефлексии. Весь предшествующий анализ является прелюдией будущих раскрытий.
* Опубликовано в кн.: Принятие государственных решений и методологизация образования. — М., 2003. С. 243-311 (Приложение № 2).