Проблема рефлексии в теории деятельности и СМД-методология

Идея рефлексии,  изложенная в самых общих чертах

1. Рефлексия, оставляя в стороне всякое частное конкретное определение, находит свое безусловное основание в традиции и практике рефлектирования.

Само это суждение, как всякая попытка сделать «рефлексию» понимае­мым и в пределе понятым предметом обговаривания и мысли, вводит нас в сферу рефлексии. С этого момента мы «рефлексию» понимаем и «рефлексию» рефлектируем в соответствии с принципиальной традицией понимания и рефлексии; мы подчиняемся установившейся практике рефлектирования, ускоренной в формах языка и риторики. Вопрос о том, может ли практикуемая рефлексия выйти за рамки предзаданных форм рефлектирования, есть вопрос о социокультурных границах, очерченых тем или иным типом (архетипом) МД и вместе с тем вопрос о рефлексивной мощности этого типа МД.

Использованная выше грамматическая и риторическая фигура свидетельствует о способе нашего рефлексивного самоопределения. Понятие о МД для данного контекста является предельным. Вводимые системо — типологические характеристики МД могут определяться с точки зрения их реальной задействованности; другими словами, они отображают практику осуществляемой МД и вне этой практики лишены элементарного смыслового и содержательного контекста. Неявно МД понимается исторически, и именно история служит рефлексивным пространством, допускающим объективацию представлений о МД. Наличие такого пространства позволяет нам говорить о МД и предельным считать понятие о МД, а не понятие МД, которое в этом случае удерживается в снятом виде и составляет базовое содержание понятия, принятого предель­ным.

Настоящий опыт анализа рефлексии осуществляется, таким образом, в установленных горизонтах МД-подхода и МД-формации методологического мышления.

2. Здесь, однако, следует спросить, в каком смысле наше самоопределе­ние рефлексивно. Оно рефлексивно потому, что осуществляется в рефлексии и за счет рефлексии, как некоего естественного механизма размышления и рассуждения. Но рефлектируется ли при этом сама работа рефлексии?

Мы, несомненно, пользуемся синонимическими и метанимическими возможностями языка, осуществляя такую псевдопроблематизацю. Однако нельзя обсуждать этот вопрос в чисто естественной модальности; нельзя говорить, что те или иные выражения речи синонимичны. Можно говорить лишь об установлении синонимии, о производстве синонимизации.

В то же время мы устанавливаем «фокус» отождествления или разотождествления смыслов не непосредственно, а всегда опосредованно, например, в отношении к объекту, в который они (смыслы) должны быть вложены, оставаясь при этом разными смыслами. Мы строим свое движение на различии своего рода «экстенсионалов» и «интенсионалов», производим то смысловые противопоставления за счет различия векторов-интенций и перспективы, то отождествления за счет отнесения к одному онтическому объекту (либо к рамке общей МД).

Но тогда, двигаясь в плане смыслового противопоставления и различая «рефлексию» как своего рода естественный механизм мышления и мысли-речи при самоопределении и «рефлексию» как искусственную работу, произвольно направляемую на те или иные аспекты МД, мы волей-неволей выделяем «рефлексию» как особый онтический объект. Мы тем самым полагаем «реф­лексию» как некоторую реалию, которая существует в МД — в противополож­ность той идеальной действительности, которую мы можем сконструировать.

Вместе с тем мы вступаем на путь анализа «рефлексии», и складывающу­юся аналитику, все ходы и повороты осуществляемого рефлексивного и мыслительного движения следует считать «протокольными» — с точки зрения демонстрации (практики) и описания (дескрипции) определенных фигур рефлектирования. Мы рефлектируем «рефлексию»; точнее, мы рефлектируем само рефлектирование, выделяя условия нашего рефлектирования и специфи­ческие характеристики «рефлексии» как содержания рефлексии.

3. Однако такой способ нашего рефлексивного самоопределения откры­вает нам и один из основных парадоксов нашего мышления, который при реализации наивно объективирующей точки зрения может быть приписан «рефлексии».

Рефлектирующая инстанция, как бы мы ее ни определяли, не знает, что такое рефлексия и какова она. Рефлексия практикуется и осуществляется во многом не рефлексивно. В плане мысли-коммуникации рефлексия существует как особая реалия МД и особый онтический объект. Но если мы хотим получить знание о «рефлексии», если мы спрашиваем: какая есть «рефлек­сия»? — и обращаемся к практике рефлектирования, то ответ требует и определенности, создаваемой лишь метаинстанцией. Ответ требует размыш­ления, но обязательно как метамышеление; вместе с тем мы начинаем оформлять то, что было «как рефлексия» за счет тех или иных мыслительных форм. Мы отвечаем не в пространстве рефлексии и ее имманентных процессов, а в действительности той формы (мыслительной, коммуникативной или понимающей), которую мы наложили на рефлексию в ходе размышления.

Это, таким образом, вопрос о способах и методах рассмотрения и трактовки «рефлексии». Тайна «рефлексии» — в тех функциях, которые она обеспечивает в МД. Если же мы начинаем анализировать и обсуждать, за счет чего и как реализуются эти функции, то «рефлексия» ускользает. Мы упускаем ее абстрактные характеристики, и в руках у нас остаются лишь рефлексивные функции разных типов понимания, мышления и действия. Эти исторически и ситуативно определенные понимание и мышление сохраняют свои метарефлексивные функции в МД, но за счет своей собственной органи­зации выталкивают, вытесняют естественную, не организованную рефлексию. Рефлексия не имеет своих имманентных форм.

Могут возразить, что временность есть такая собственная форма рефлек­сии. Это не так: историческое мышление заменяет и вытесняет рефлексию; прямое понимание фактов прошлого и настоящего уступает место рефлекти­рующему мышлению, устанавливающему временной характер событий — неважно, имеем ли мы дело с формами конкретного членения или с самим фактом члененности на состояния «прошлого», «будущего» и настоящего.

Значит, смешение бытия чистой рефлексии и многообразных форм ее осуществления есть принцип всякой рефлектирующей инстанции. Как же может быть в этой ситуации организовано наше актуальное мышление «рефлексии», каковы способы задания «рефлексии», если она не имеет своих имманентных форм организации? Как задать действенность «рефлексии», если она не дана рефлектирующей инстанции?

Можем ли мы с самого начала рассматривать «рефлексию» как организо­ванное и оформленное? Это — принципиальный отказ от описания «рефлексии в себе», или чистой рефлексии; мы должны признать, что «рефлексия» не тождественна оформлению, и оформление не тождественно «рефлексии». И любую форму организации мы должны рассматривать как нечто «внешнее», проистекающее не из «природы» процесса «рефлексии». Это вместе с тем правило мышления, эксплуатирующего категории «форма — содержание».

Мы возвращаемся тем самым к процессу самоопределения. Первой очевидной формой бытия «рефлексии» есть бытие через самовыполнение. Самовыполнение (практика рефлектирования) сопряжена с оформлением: в этом плане вообще нет рефлексии как таковой, а есть только те или иные типы употребления рефлексии в МД, те или иные способы «поворачивания» ее. Мышление «рефлексии» требует от нас анализа способов «успокоения», способов снятия и завершения рефлектирования. Тогда успокоение «рефлек­сии» в онтологии философского знания или в онтологии эпистемологического знания (знания о разуме) — это совсем иная рефлексия, чем успокаивающаяся в тех или иных предметных структурах. Следовательно, чтобы представить «рефлексию» как мыслимую целостность, мы должны включить ее в какой-либо мыследеятельностный процесс или дополнить ее соответствующей конструктивной процедурой. Поэтому и типология рефлексии возможна только как типология ее конструктивных, действенных продолжений. Это — бытие организованной рефлексии.

Можем ли мы на этом остановиться в развитии нашего понимания? Должны ли мы признать необходимым тот факт опыта, что на уровне рефлектирующей инстанции (как бы мы ее ни определили) будут фиксиро­ваться лишь феноменальные факты разных форм МД, несущих на себе рефлексивные функции и рефлексивную нагрузку, тот факт, что мы будем всегда оставаться в формах нерефлексии и выдавать их за рефлексию? И можем даже открыть дискуссию по вопросу о том, является ли «рефлексия» по преимуществу мыслительной или герменевтической работой.

«Рефлексия» существует в знании о ней; мы можем фиксировать и описать ее как внешне данный объект. Но тогда мы обязаны определить рамки предметности. Вместе с тем мы можем помыслить «чистую рефлексию» конструктивно, увидеть возможность «рефлексии» раньше самого рефлексирования через схему.

4. Поднятый круг вопросов оставался бы принципиально неполным с точки зрения принципов МД — подхода вне обсуждения того, что рефлектируется. Рассмотрение абстрактного процесса рефлексии и фиксация рассмотрен­ного в содержании понятия должны быть дополнены представлением содер­жания рефлексии. Тип рефлексии и рефлектирования, форма рефлексии зависят от того, что рефлектируется; каждый тип рефлексивных содержаний требует своей определенной формы организации рефлексии, другими слова­ми, «что» я рефлектирую и «как» я это делаю, какая при этом есть (должна быть) форма организации.

Может сложиться иллюзия произвольности и свободы рефлектирования. Анализ «рефлексии» с точки зрения ее содержания, направленности и возмож­ных форм осуществления дает обширное поле для экспансии типологического подхода. Однако типологический энтузиазм, выявляя типы рефлектирования, не гарантирует (и не предназначен к этому) практики рефлексии. Ее еще надо реализовать.

Рефлектируетcя то, что рефлектируется; это определено социокультурными и культурно-историческими составляющими ситуации — тем, что мы назвали традициями и практикой рефлектирования. Они вместе с тем оформ­ляются и отправляются не на пустом месте, отражая практику МД в целом. Формация и тип МД устанавливают, «что» рефлектируется и «как» рефлекти­руется тот или иной тип содержания. Устанавливается и система «запретов»: выявляется то, что не рефлектируется ни при каких обстоятельствах, и то, как не следует рефлектировать. Формы рефлектирования и рефлектируемое во многом предзаданы.

Традиция и практика рефлектирования есть существенный канал консер­вации и воспроизводства самой формации МД, даже в том случае, если внутри этой формации выдвигается претензия на развитие.

5. Вступая в сферу анализа предзаданности рефлексии и форм рефлек­тирования, мы, прежде всего, должны обратиться к самим представлениям о «рефлексии». Ясно, что актуальная рефлексия коммутирована со знанием о «рефлексии» и содержанием этого знания; подвижность и мобильность рефлексии во многом связана наличными представлениями и схемой рефлек­сии.

Установление способа рефлектирования и превращение его в императив есть вместе с тем очерчивание, определение исторического типа и формации МД. Направление внимания к практикуемым способам рефлексии и формиро­вание императива есть особая характеристика самой формации МД, степени ее имманентной освоенности и перспектив. Представления о рефлексии (какими бы удивительными, с нашей определенной точки зрения, они ни казались), нормы, и схемы рефлектирования могут рассматриваться лишь исторически, в структурах функционирования и развития, в циклах жизни тех или иных МД — формаций. Укоренение соответствующей модельной и техни­ческой схемы рефлексии есть своего рода итог, способ «окукливания» и рефлексивного замыкания сферы, типа, формации МД.

Мы будем говорить о рефлексивно «открытых» формациях. В императиве рефлектирования находят свое предельное выражение все принципы, все установки и все программы данной формации. Идея рефлексии и схема рефлектирования отражают границы и допустимые пределы авторефлексии; и наоборот, формы авторефлексии координируют с идейной и мыследеятельностной базой представлений о «рефлексии».

Существующий императив «рефлексии» и формы отношения к нему, в частности способы задействования в МД, являются не только культурно-исторической характеристикой МД, но и социокультурной; мы будем говорить о мощности (рефлексивной мощности) рассматриваемой формации (типа) в том случае, если в практике рефлектирования задействован ряд схем и императивов.

6. Итак, актуально осуществляемая рефлексия во многом предзадана, в том числе наличными представлениями о «рефлексии» и способами их задействования. Мы вынуждены обращаться к распространенным представле­ниям и производить своего рода инвентаризацию, типизацию и схематизацию этих представлений. Несомненно, такая работа предполагает имманентную оформленность норм и схем рефлектирования; анализ реальной практики рефлектирования, для которой такая первичная схематизация и выделение императива еще не произведена, требует совершенно иного подхода и являет­ся предметом отдельного обсуждения.

Вместе с тем обращение к наличным представлениям о «рефлексии» подчинено задачам реинтерпретации этих представлений; мы не предполагаем, проводить ни исторического обзора, ни герменевтического восстановления ситуации возникновения и оформления типизируемых схем.

Мы сегодня находимся в ситуации существенной девальвации понятия «рефлексии», обусловленной как широким распространением этого понятия в областях и сферах, не имеющих непосредственной практики рефлектирования, так и формами использования этого понятия в тех зонах, где рефлексия осуществляется и является фактом МД и опыта. Первая группа ситуаций может иметь в качестве модели интерпретации известную басню про мартыш­ку и очки, купленные по случаю, и в силу этого не требует сколько-нибудь углубленной характеристики. Вторая группа ситуаций должна быть рассмот­рена типологически.

Производя особую генетическую и структурную редукцию, можно ска­зать, что принципиальная способность человека видеть и понимать предметы окружающего мира, с одной стороны, а с другой стороны, одновременно мыслить и осознавать самого себя, мыслящего и воспроизводящего окружаю­щие предметы, — эта способность, а также наличие двух процедур и их одновременное осуществление были осознанны и выступили как факт, свиде­тельствующий о существовании рефлексии. Однако развернутые вокруг этого факта способы интерпретации, установления сути рефлексии и характера рефлексирующей инстанции многообразны и противоречивы. Факт осознания и непосредственного опыта представал то как факт познания, то, как факт сознания, знания, деятельности, мышления, коммуникации.

В то же время рефлексия как всякое И/Е — образование не только не рассматривалась с разных сторон, но и развертывалась реально практически в разных направлениях соответственно тому, как она представлялась.

Можно выделить несколько основных способов и направлений понимания и трактовки «рефлексии».

а) Рефлексия может рассматриваться как естественный механизм МД (в усеченных случаях: мышления, деятельности, «интеллигенции» и т. д.). Понимаемая таким образом рефлексия «захватывает» различные организован­ности МД и приводит их в движение. Базовым является понятие «механизм», которое противопоставляется понятию «процесс» или понятию «преобразо­вание» некоторых организованностей (объектов). В понятие механизма неявно входит признак «скрытости» или «завуалированности»: видим ли мы сам процесс или результаты преобразований, которые можем фиксировать и описать в определенной форме, а «механизм» еще должен быть выявлен и реконструирован. Важно, что в такой трактовке «рефлексия» не обладает содержательностью, а выступает как общее и формальное условие разнооб­разных содержательных преобразований. В рамках такого подхода можно было задать «рефлексию» как логический, в пределе, механизм, в его общих характеристиках, не обсуждая вопроса, что именно и во что преобразуется. Понятие «рефлексия» выступало как форма, инвариант особого рода по отношению к меняющимся содержаниям преобразования или процесса.

б) Рефлексия может рассматриваться как характеристика некоторых продуктов мыслительной работы, понимания или действия. Мы говорим, что некоторые знания, представления или структуры деятельности являются «рефлексивными», фиксируя тем самым, что они получены путем рефлексии или того, что мы называем осознанием. В этом контексте рефлексивные знания противопоставляются непосредственным. Приводя в качестве примера выска­зывания типа: «Я думал, что он думает, что он уехал», считают, что оно выражает особое рефлексивное содержание в отличие от непосредственного содержания «он уехал». Важно, что в такой трактовке остаются не достаточно выявленными основания, по которым предполагается, что это — особое рефлексивное содержание; неясно также, что именно в этом содержании является рефлексивным и составляет рефлексию. Очевидно, что если в этой характеристике фиксируется способ получения этого знания или представле­ния, то необходимо проводить эпистемологический анализ способов получе­ния других содержаний, которые считаются непосредственными. Может оказаться, что и они получены за счет рефлексивных механизмов, но сами эти механизмы скрыты и не проявляются феноменально.

В этом плане второе направление трактовки рефлексии ограничено проработанностью и оформленностью представлений о «рефлексии» в контек­сте первого из названных направлений.

в) Рефлексия может рассматриваться как предмет описания и анализа в рамках теоретического (уже — научно-теоретического) подхода. Чтобы рас­сматривать рефлексию как действительность и объект научного знания, необходимо определить рамки предметности и развернуть все необходимые составляющие этого типа предметной организации. Одной из первых характе­ристик такого рода работы служит появление моделей, модельных изображе­ний и схем идеальных объектов; ясно также, что модели рефлексии, развер­тываемые в рамках теории деятельности, теории мышления, теории групповых взаимодействий или теории конфликта, будут существенно отличаться друг от друга. Вместе с тем будут отличаться и проблемы данного предмета, и «банки» феноменальных, эмпирических и экспериментальных данных.

г) Рефлексия может рассматриваться как предмет логической, техни­ческой и технологической нормировки. Мы сегодня понимаем, что всякий описательный подход в гуманитарных науках содержит в неявной форме определенную техническую компоненту; модели «рефлексии», создаваемые для целей и задач научного описания и исследования, достаточно легко перерастают в организованные и технические схемы рефлектирования. В то же время развитие разнообразных технических подходов выдвигает ряд собствен­но технических инициатив освоения рефлексии, не связанных с научными и квазинаучными описаниями. Это направление артификации и оискусствления рефлексии за счет поиска, выращивания и конструирования новых форм рефлектирования должно быть признано наиболее перспективным. Рефлексия модальна, и модусы рефлектирования могут и должны быть выявлены.

7. Претензии мыслительного, понимающего и МД — освоения рефлексии, как мы это пытались показать, сталкиваются с существенными трудностями;

основания этих трудностей лежат в области распространенных привычек и догм языка и мышления. Однако выделение такого рода стереотипов понима­ния и мышления и даже критика их не гарантируют ни дескриптивного, ни технического освоения «рефлексии».

Мы можем зафиксировать, что абстрактная рефлексия вообще не может быть целостным предметом изучения, а доподлинная — встроенная в структуры МД и связанная с теми или иными конструктивными продолжениями — должна рассматриваться типологически.

Мы можем указать на то, что оформление и выделение «рефлексии», описание ее и построение нормы рефлектирования требуют описания и нормирования всего, более широкого целого мышления и МД, взятых не только и не столько в своих структурных характеристиках, но и процессуаль­но.

Мы можем отмечать факт множественности форм организации рефлексии и множественности способов осуществления рефлексии в МД. Мы можем, наконец, встать на позиции своего рода гносеологического нигилизма и утверждать, что рефлексию в принципе нельзя изучать; ее можно только осуществлять и демонстрировать.

Самоопределяясь в рамках МД — подхода и претендуя на культурно историческое осмысление феномена рефлексии и разных модусов рефлектирования, мы, прежде всего вынуждены в своей рефлексии и своем мышлении разделять:

а) абстрактный процесс рефлексии как таковой, или чистой рефлексии (в анализе которого нельзя спрашивать «что» и «как» рефлектируется);

б) культурно-исторические и социокультурный формы организации рефлексии

в) рефлектируемое содержание и способы его данности (представления).

8. Итак, в чем суть чистой рефлексии и что есть рефлексия как таковая? Выделение первой, абстрактной сущностной характеристики рефлексии явля­ется чрезвычайной задачей, ибо требует выхода за границы языка; это вытекает из проделанного рассуждения. Если такой выход не осуществлен, то мы вынуждены либо: а) сознательно обращаться к тем или иным абстрактным модельным характеристикам и тем самым характеризовать не чистую рефлек­сию, а тот или иной тип рефлексии в той или иной МД — формации, б) нерефлексивно использовать такие частные характеристики рефлексии, уко­рененные в языке, как характеристики рефлексии как таковой.

Чистая рефлексия является универсальным коммутатором, и суть рефлектирования состоит в коммутировании.

Задав, таким образом, первую абстрактную характеристику, мы предполагаем, рассматривать такие процессы, как сравнение и сопоставление (так называемую «логическую рефлексию»), установление отношений, отождеств­ление и различение, сополагание и отнесение, рефлексивный выход и погло­щение, трансляцию, осознание — как частные и специфические формы и виды коммутирования рефлексии в МД.

9. Граничным условием коммутирования является данность коммутиру­емого. Привлекая понятие «данность», следует оговорить способ его исполь­зования в настоящем контексте. В философской традиции понятие «данность» тесно связано с консциенцианализмом вообще и распространенными в насто­ящее время способами интерпретации, как самого понятия «сознание», так и места, роли и функции сознания и работы сознания в жизнедеятельности и МД человека. Не будет преувеличением утверждать, что такой подход трактует «данность» как данность — в — сознании; возникают и формируются вспомога­тельные представления о «непосредственной данности» (например, пережива­ния) и о медиации, опосредовании данности за счет тех или иных культурно-исторических и социокультурных форм.

Однако такой подход, как мы уже отмечали, в принципе не позволяет рассматривать ни чистую рефлексию, ни формы ее МД — организации. На уровне сознания (даже если мы говорим о сознании трансцендентального или гносеологического субъекта) данность есть смысл; рефлексия здесь всегда будет смешиваться с пониманием, а понимание с рефлексией.

Вводя представление о данности коммутируемого, как условия коммути­рования рефлексии, мы принципиально меняем как контекст употребления (использования) понятия, так и его базовое содержание. Данность является организованностью, или, точнее, организованностным эквивалентом тематизации (хотя может также рассматриваться как результат тематизации). Реализация тематизации в имманентных формах является чисто рефлексив­ной процедурой; она может быть названа также логико-риторической тематизацией, а формой ее фиксации будет тема. Реализация тематизации в формах тематического анализа будет рефлексивно-мыслительной процедурой; она может быть названа гипотетической тематизацией, а соответствующая форма фиксации — тематизмом. Реализация тематизации как тематического синтеза является рефлексивно — понимающей процедурой; мы называем ее фундамен­тальной тематизацией, а форму фиксации — рамкой. Мыследействовательным коррелятом тематизации или ее трансцендентной формой будет являться анализ ситуации, а формой фиксации — сюжет.

Первичная характеристика форм тематизации, намеченная нами, позво­ляет осуществить выделение двух предельных типов данности: первый тип условно может быть назван условной данностью или схватываемостью; второй — безусловной данностью или представленностью. Тогда тематизация, ориен­тированная на предельные формы условной данности, будет выражаться в номинации, а тематизация, ориентированная на формы безусловной данности, будет выражаться в схемах объекта.

Наметив, таким образом реализационные формы тематизации как процес­са в МД, мы получаем возможность связать тематизацию и «данность», осуществить принципиальное ориентирование понятия «данность» относитель­но нового контекста и новых категорий. Введение понятия «данность» в логико-методологический и МД — контекст есть вместе с тем задание несущих конструкций нового содержания.

Граничными условиями коммутирования рефлексии оказываются схватываемость (как условная данность рефлектируемого) и представленность (как безусловная данность). Другими словами, данность может быть задана (и тогда рефлексия осуществляется прежде всего в формах мышления), а может формироваться и выращиваться за счет тематизации и использования как бы естественных возможностей речи-языка, за счет построения новых слов и заимствования новых терминов. При этом понятия и категории, как формы данности, несут на себе латентную функцию объективации. Усвоение через рефлексию новых слов и новых терминов, вплоть до придания им статуса понятий и эксплуатации в рамках взаимопонимающей коммуникации, оказы­вается связанным с принципиальным переходом от условной данности к тем или иным формам представленности.

Рефлектируемость, таким образом, состоит в актуальной схваченности и представленности (в пределе — объективированности) и в потенциальной схватываемости и представимости.

10. Рефлексия, как возможное и актуальное коммутирование, оказывает­ся теснейшим образом связанной с наличными онтологическими представле­ниями и онтологией как таковой. Представленность и представимость (как модальные характеристики безусловной данности) оказываются вместе с тем новыми характеристиками МД — формации, ее оптических и объективирующих потенций.

Представимость того или иного типа данности (а значит, и определенного типа содержания) есть характеристика используемой категориальной пара­дигмы, онтологии и ее внутренних возможностей. Мы можем переводить позитивное определение в отрицательное: в пределах данной (той или иной) онтологии такой-то тип данности (содержания) не представим.

Тогда виды и формы коммутирования (а значит, и типы рефлексии) могут быть определены только относительно конструктивного и оперативного раз­вертывания онтологии (схем объекта). Другими словами, то, что мы называем коммутированием — рефлексией, есть лишь определенный принцип конструк­тивного развертывания объектов, представленных онтологически.

Вместе с тем мы получаем возможность определить условия усложнений и детализации форм коммутирования; на первый взгляд изменение структур и форм коммутирования может происходить сколь угодно дифференцирован­ие вплоть до чрезвычайных рангов рефлексии. Однако если приглядеться внимательнее к процессам тематизации и усложняющимся формам данности коммутируемого содержания, окажется, что рефлексия целиком и полностью определена представленностью и способами развертывания онтологических картин; мы мыслим рефлексию в знании относительно изменения этих объектных конструкций, и так называемые уровни и ранги рефлексии фикси­руют не что иное, как тип изменения этих объектных конструкций.

Однако рефлексия не только сопряжена с объективацией и связана наличной онтологией — рефлексия есть как бы эпицентр объективации, агент объективирующего энтузиазма в МД. Осуществление и развертывание реф­лексии требуют текущего представления того, что рефлектируется в особых формах; рефлексия вызывает конструктивную, мыслительную инициативу. Этот феномен зачастую приводит исследователей рефлексии к выводу, что именно рефлексия создает идеальные объекты, схемы и онтологические представления. Рефлексия тем самым смешивается с мышлением, а мышление с рефлексией.

Мы подчеркиваем совершенно иной аспект участия рефлексии в процес­сах представления, онтологизации и объективации: рефлексия не создает онтологии, но она подготавливает место для тех или иных форм данности (в том числе и для схем объекта, трактуемых онтологически). Рефлексия — в силу внутренней имманентной необходимости самовыполнения, в силу практики и правил рефлектирования, в силу вынужденного поворачивания и направления ее на те или иные аспекты и моменты МД — творит своего рода топику, исходное пространство для коммутирования. Это — пространство для сополагания и соотненсения коммутируемого и рефлектируемого, различных форм данности и представленности. Это, тем самым, пространство рефлексии.

11. Рефлексия пространственна, однако это пространство неоднородно. В рамках данного пространства «плавают» различные МД — образования и орга­низованности, своего рода «блоки», имеющие разный статус данности и представленности, а следовательно, и разную степень включенности в процес­сы и структуры коммутирования. Рефлексия как бы «обтекает» с разных сторон эти блоки, захватывая те или иные и создавая композицию блоков либо проникая внутрь того или иного блока, реорганизуясь в соответствии с его внутренним строением.

Пространство рефлексии определено, прежде всего тем, что входит в это пространство, его составом. Обвод пространства есть граница рефлексии, а значит и граница существующего для данной рефлексии; это своего рода универсум. На уровне состава все данности заданы без учета характера и формы их схватываемости и представленности.

Неоднородность, гетерогенность пространства рефлексии обусловлена не столько различиями в формах данности коммутируемого содержания, сколько отношениями между данностями, связями блоков в композициях и компози­ций между собой (образующих внутреннее членение на подпространство). Пространство задается отношениями в его топике; пространство рефлексии определено его топологией.

Однако топология не является уже собственной характеристикой прост­ранства. Совокупность блоков, «плавающих» в пространстве рефлексии, задает полный набор тех МД — образований, которые рефлектируются и могут быть использованы (по-разному и в разных связях) данной рефлексией, или, точнее, рефлексией, протекающей и ограниченной намеченным пространст­вом. Теперь в рамках этого пространства начинается особый МД — или мыслительный процесс и передвижение. Это передвижение связано с перено­сом, транслокацией, связыванием, соотнесением, сравнением и сопоставлени­ем, соединением разнородного и нахождением общего, сополаганием, погру­жением и вхождением внутрь.

Рефлексия может двигаться поверх и над, коммутируя те или иные данности, может стимулировать, имитировать и воспроизводить МД как таковую. В этом случае она входит в выбранный блок, ядерную композицию блоков и начинает жить по правилам и в соответствии с порядком этого блока; это будет уже автономное представительство этой МД внутри рефлексии и пространства рефлексии.

Эта складывающаяся соорганизация (а следовательно, и топология) будет тогда задаваться не чисто тематически, но целевым образом; она определяется рефлексивным процессом, который стягивает и объединяет все необходимые (в границах наличного состава) образования. При этом могут происходить разные фокусировки и центрации в пространстве; одни блоки становятся ведущими, другие — вторичными и обслуживающими.

Пространство как состав будет оставаться одним и тем же, а пространство как топология будет изменяться и функционализироваться телеологично. Пространство как состав не имеет мерности; оно гетерогенно и гетерархировано в силу множественности форм данности и многообразия видов и типов потенциального коммутирования. Пространство как топология характеризу­ется введением определенных отношений, особым типом замыкания простран­ства. Выделение центральной, ядерной для данного пространства композиции блоков предполагает наличие целевых процессуальных регулятивов рефлектирования; это — направленность рефлексии.

12. Рефлексия — направленна и эта направленность отражает определен­ные тенденции и векторы освоения и организации МД. Направление рефлексии лежит не в тех процедурах, за счет которых рефлексия стягивает и соорганизует различные МД — образования. Рефлексия это процесс. Процесс беззакон­ный (ибо рефлексия обладает множеством законов соответственно тому, что она рефлектирует), но направленный. Точнее было бы сказать, что направлен­ность рефлексии отражает не столько процесс рефлектирования, сколько процессуальную развертку функций рефлексии в МД.

Рефлексия не просто коммутирует — это коммутирование подчинено кинетике МД, направлению МД, а вместе с тем определенным тенденциям и перспективам развертывания МД. Это — коммутирование для развертывания, и уже в силу этого «схватывание» и «представимость» также должны пониматься как моменты развертывания. Схема рефлексии фиксируют те исторические процессы, которые на данном этапе признаны ведущими. В этом — культурно-исторический смысл принятого императива рефлектирования. Укоренение данного императива свидетельствует не столько моменты «импе­риалистического захвата» тем или иным мышлением, так или иначе организо­ванным мыслительным конструированием рефлексивного пространства; это, прежде всего установление определенных тенденций разворачивания МД. Вместе с тем рефлексия выступает как механизм развертывания МД и в пределе как механизм развития последней. Другими словами, мы должны говорить о процессах коммутирования, на которые наложена функциональная зависимость «быть механизмом развертывания и развития МД».

13. Как пространственная, рефлексия интенциональна, как направленная — тенденциональна.
14. Ограниченное пространство задает все существующее. Введение направления и развертывания МД, указание на исторические тенденции предполагают работу с открытыми пространствами. Идея развертывания предполагает установление активного агента, источника развертывания и развития МД. В рамках обсуждения рефлексии этот вопрос выступает как проблема выделения рефлектирующей инстанции. Ясно, что вопрос о рефлек­тирующей инстанции означает переход к анализу превращенных форм сущес­твования рефлексии. В рамках проводимого рассуждения он может быть снят за счет апелляции к «эфиру» рефлексии; конечно, вторично этот эфир может конденсироваться на тех или иных организованностях МД. Однако материа­лизация рефлектирующей инстанции выступает не столько как результат трактовки рефлексии как таковой, сколько как продукт осмысления и описа­ния процессов развертывания деятельности.

Развертывание МД не может быть признано исключительным достоянием рефлексии. Мы должны признать, что развитие МД имеет множество источ­ников и движущих сил, значит, должна быть задана онтология развития. Выделение естественных и искусственных компонентов процесса развития выступает как требование самой категории развития. В онтологии искусствен­ная составляющая развития может получить характеристику активного агента или источника преобразования в противоположность естественному превра­щению. Перенос категориальных и онтологических характеристик развития на «рефлексию» как один из механизмов развития выражается в ложном предс­тавлении самой рефлексии.

Другими словами, идея рефлектирующей инстанции есть несобственная характеристика рефлексии. Вместе с тем интенциональность и тенденциоз­ность рефлексии получают свою вторичную эксплуатацию. Рефлексия обре­тает свой источник и своего носителя. Однако в дальнейшем трактовка рефлексии как эфира и трактовка ее как эманации той или иной рефлектиру­ющей инстанции будут постоянно сталкиваться и пересекаться, порождая целый класс специфических парадоксов рефлексии.

15. Действительность рефлексии первоначально обусловлена двумя соп­ряженными представлениями данности. Несомненно, предметом следующей рефлексии может стать само отношение инстанции в ее конкретизированной форме к «предмету», к данности, или отношение разных представлений к данности или друг к другу. Однако условием рефлексии и в этом случае остается «схваченость» и «представленность», а в пределе — объективация самой инстанции и представлений, возникающих в ней. Другими словами, объективирующий энтузиазм распространяется на рефлектирующую инстан­цию, а значит — на активного агента и источники развертывания МД.

Может быть выдвинуто возражение: в том случае, когда мы в качестве рефлектирующей инстанции полагаем сознание и говорим о состояниях сознания, требование объективации является чрезмерным. Существует посыл­ка о «непосредственной данности». Однако немецкая классическая филосо­фия реально вводила рефлексию только по мере объективации «сознания» и «Я». Другими словами, в пределах принятой онтологии классический идеа­лизм соблюдал требование объективации и полагания рефлектирующей инс­танции как данности особого порядка. Там же, где сегодня распространены вульгарные трактовки «самосознания», там рассуждение исходит из постула­та естественной данности «самости», или «себя». В этом случае отрицание необходимости объективации на деле принимает вид неконтролируемого оестествления определенных форм «данности», тех или иных метафизических гипотез.

Вместе с тем «данность в переживании» ни в коем случае не может быть названа «непосредственной». Переживаемость как данность задана в культур­но-исторических парадигмах организации эстетического и герменевтического опыта.

Однако полагание в качестве предмета рефлексии отношения инстанции к данности, а вместе с тем и превращение самой инстанции в данность и действительность рефлексии есть во всех случаях результат чисто конструк­тивной процедуры на базе выработанной онтологии. Тогда все зависит от характера принятой онтологии и самого конструктора — набора конструктив­ных элементов и способов их сборки.

Изменение типов отношений, а значит, и типов конструирования самой рефлектирующей инстанции будут осуществляться в подразумеваемом плане — а следовательно, в чистом мышлении или в мысли-коммуникации. Но так как предметом рефлексии являются «отношения», а точнее — определенный тип отношений, то мышление и мыслительное конструирование будет создавать все новые и новые «отношения», все более и более сложные «связки» и структуры «отношений» из выделенного в первоначальной, отправной точке базового отношения.

Значит, вопрос сводится к тому: какое же отношение в границах принятой онтологии мы задали в исходной точке, пользуясь доступными нам конструк­тивными средствами, и какой контекст был тем самым определен?