Системная организация социальных исследований на территории

Главная / Публикации / Системная организация социальных исследований на территории

Системная организация социальных исследований на территории

Сазонов Б.В. Системная организация социальных исследований на территории// Российское общество: социологические перспективы. М.: УРСС, 2000 г.

 

Данная статья продолжает общую тему, касающуюся содержания и  организации социальных исследований при разработке социально-экономических концепций развития территорий, которую автор ведет на протяжении ряда лет (смотри, в частности, [1; 2; 3]).

 

  1. Исторические предпосылки постановки проблемы.

 

Проблема теоретических, а тем более прикладных социально-экономических территориальных исследований в нашей стране усугубляется очередным переходным периодом, радикальной сменой социально-экономических основ в целом и методов управления в частности. Ранее отмечалось [1], что в социалистической системе централизованного управления роль науки подчеркивалась не только по идеологическим соображениям — данный тип общественных отношений не без оснований связывал себя с теорией научного коммунизма. Превращение государства в единственный и единый, пусть и структурно сложный субъект управления, ответственный практически за все производственные, социальные и культурные процессы (тотальное управление) по сути дела требовало опоры на науку при разработке и принятии управленческих решений, требовало научной апробации и научных оснований для инструментов управления.  Государство в области территориального управления, в частности управления воспроизводством населения опиралось на такие инструменты как генеральные планы местности и их детализации, на обширную систему нормативных показателей, определяющих объем и структуру потребления различной продукции, на модели типологизированных инфраструктур обслуживания населения (типологически разные “сети” учреждений обслуживания) и элементов этих инфраструктур ( учреждения обслуживания того или иного типа), посредством которых эта продукция распределялась.

Не останавливаясь на хорошо известных проблемах, связанных с вытеснением рыночных механизмов методами планового ведения хозяйства, мы отмечали последовательность, как оказалось, тупиковых ходов, сделанных в развитие социалистического способа территориального управления, которые в конечном итоге были вызваны просчетами именно в использовании научно-теоретических и прикладных социальных исследований в сфере территориального управления. Эти просчеты имели не только эпистемологическую природу, но и организационно-управленческую. (Анализ это недалекой, но казалось бы потерявшей значение для настоящего истории имеет вполне прагматическое значение, поскольку новые территориальные власти плохо используют как положительный опыт, так и знание ошибок прошлого.)

Начальной точкой вхождения в тупик было то, что социально-экономические концепции формирования и развития территорий заимствовались отраслевыми службами (в данном случае градостроительными) из фондов научного знания, но далее выпадали из научного оборота, в том числе из поля научной критики и собственно научного исследования. Наиболее ярким примером сказанному служат микрорайонная концепция территориального устройства городов и связанная с нею ступенчатая система общественного обслуживания населения. В их основании лежит идея соседской общины как центра городской жизнедеятельности, имевшая широкое хождение в англо-американской общественной мысли многие годы, но там же подвергнутая научной критике и преодоленная в качестве универсального практического градостроительного инструмента. В наших же городах с их плотной многоэтажной застройкой и отсутствием деления на downtown и  suburbs эта концепция задержалась, продолжая уродовать облик городов и ухудшать среду обитания.

Концептуальные модели оестествлялись, приобретали природно-онтологический статус, а социально-экономические исследования привлекались в целях оптимизации “естественных” процессов за счет дополняющих и уточняющих надстроек. (Такая ситуация напоминает множественные наслоения над птолемеевскими кругами, которые делали расчеты более изощренными, но не меняли модель солнечной системы.)

В связи с анализом этой ситуации нами было сделано принципиальное различение теоретико-понятийного и инженерно-прикладного мышления в социальной сфере. Социальное инженерное или инженерно-прикладное мышление имеет дело с готовой онтологией, не ставя ее под сомнение  и двигаясь, фактически, комбинаторно по ее элементам. Социальное понятийное или теоретико-понятийное мышление способно проблематизировать исходную онтологию, представить ее в качестве продукта определенной концепции и произвести качественное продвижение как в концепции в целом, так и в онтологическом построении в частности. С этой точки зрения изъятие определенной модели из научного пространства в качестве концептуальной основы той или иной практики, оестествление   модели-концепции ограничивает возможность прикладного исследования только инженерными оптимизационными исследованиями и резко сужает возможность развития данной практики. Именно в этом случае развитие начинает осуществляться по модели А. Куна, а именно как замена одной парадигмы другой.

Ограничение социальных исследований только инженерными может приводить к самым разным неприятностям, природу которых очень трудно определить. Если же искать общую характеристику этих затруднений, то, вероятно, стоит остановиться на невозможности постановки и решения новых — по отношению к заложенным в исходной конструкции — задач. Хорошей иллюстрацией к этому тезису служат длительные попытки связать существующую типологию учреждений общественного обслуживания и социальные потребности в их состоянии на каждый данный момент и на перспективу. (Вряд ли стоит доказывать, что эта типология имеет не только познавательное значение, но оказывает существенное практическое влияние на жизнь горожан.)

Фактически, сложившаяся типология имеет два источника. Одним служит микрорайонная концепция, дополненная ступенчатой концепцией общественного обслуживания. Здесь задается крупноблочная типологическая структура, в соответствии с которой  основная масса обслуживания по возможности должна быть приближена к жилищу как центру социальной жизни горожан (в идеале учреждения обслуживания должны размещаться в геометрическом центре микрорайона). Практика давно нарушила эти каноны, а социальная теория, которую градостроители стараются не замечать, показала правомерность этих нарушений, поскольку люди в городе не привязаны к отдельной точке пространства (жилой), но довольно активно передвигаются по нему, попадая в разные пространственные “узлы” деятельности и испытывая и удовлетворяя в них разные потребности. Вторым источником типологии послужила отраслевая организация социалистической  системы производства как материальных , так и духовных продуктов. Как показано в наших исследованиях [3], структура социальных потребностей — индивидуальных и групповых, материальных и духовных — не релевантна отраслевой структуре учреждений обслуживания, или, иначе, отельное отраслевое учреждение обслуживания отражает прежде всего специфику производства и распределения своего продукта и не “задумывается” над тем, какие именно социальные потребности оно удовлетворяет или могло бы удовлетворить. Кинотеатр является элементом индустрии — коммерчески ориентированной в одной социальной системе, идеологически ориентированной — в другой. Что же касается человеческих потребностей, то для одних лиц и в одних случаях это действительно проявление интереса именно к киноискусству, в других — форма совместного семейного или дружеского досуга (в этом случае она может быть эквивалентно с точки зрения потребности замещена другой формой), в третьих — это способ заполнить “пустое” свободное время ( что тоже может быть замещено какой-то иной формой досуга).

В принципе, на уровне модельных представлений выход из обрисованной выше ситуации несовпадения отраслевой типологии и структуры потребностей достаточно прост: достаточно построить типологию учреждений обслуживания по матричному принципу, когда одна из сторон матрицы фиксирует отраслевую структуру учреждений обслуживания, а другая — структуру социальных потребностей (я не обсуждаю сейчас сложности в построении этих структур); на пересечении же лежат искомые типы учреждений, которые выражают как материально-технологическую базу обслуживания, так и функциональную нагрузку материально-технологических процессов. Но для того, чтобы выйти на такую типологическую матрицу нужно понять природу сложившейся практики и ее отношения в социальной действительности, т.е. необходимо вначале провести определенную понятийную работу по отношению к сложившейся практике и мыслительным инструментам практикования. А это невозможно сделать в рамках социально- инженерного исследования. Многочисленные прикладные социологические исследования, которые теперь могут рассматриваться в качестве образцов социально- инженерного мышления,  долгие годы занимались тем, что пытались дифференцировать “потребность” в том или ином учреждении обслуживания с учетом социально-демографических особенностей населения и дать прогноз этих потребностей на основании анализа удовлетворенности наличного спроса на данные учреждения. Так например, анализировалась “потребность” в кинотеатрах различных групп населения и степень удовлетворенности сегодняшнего спроса на них с тем, чтобы дать рекомендации по строительству новых кинотеатров. Однако появление новых форм досуга меняло картину спроса непредсказуемым для социологов-прикладников образом. Отсутствие же научно-понятийного анализа не позволяло увидеть нерелевантность градостроительно-отраслевой типологии и социальной действительности.

Однако необходимо сразу же предупредить читателя, что решение на уровне модельных представлений, т.е. на квазитеоретическом уровне таких проблем, где пересекаются наука и практика, на  деле мало что значит, поскольку прикладное исследование (научное) обязано быть реалистическим — его модели должны обладать качеством реализуемости (в практике). К этой проблеме мы вплотную обратимся в дальнейшем.

Исключение из практических сфер деятельности научно-теоретических исследований, которое происходит за счет изъятие научных представлений из пространства науки в виде  концепций, натурализуемых в этих сферах, привлечение науки лишь в виде социально-инженерных оптимизирующих исследований ведет еще к одному следствию, которое не лежит на поверхности, но тем не менее наносит серьезный ущерб самой этой сфере. Я имею ввиду сведение социальной науки к ее позитивистской форме, сайентизм, который, особенно  в последнее время, подвергается заслуженной критике. Социальная инженерия, казалось бы, демонстрирует высокий статус науки: она исследует объективное положение дел, и практика следует ее выводам. На деле ситуация обратная: практика диктует исследованию естественную картину мира, а ученый анализирует какие-то закономерности в заданных пределах. Такое соотношение позиций ученого и практика не только ограничивает познавательные возможности социальной  науки границами предзаданной ей естественной онтологии, но и затушевывает тот факт, что социальное исследование является в определенной степени конструктивной деятельностью. Конструктивность является не только имманентной способностью науки, но также востребуется самой практикой. Потребность в тех или иных формах досуговой деятельности, в отличие от наличного спроса, лежит на кульмане проектировщика. Вопрос в том, может и должен ли он опираться только на собственный профессионализм, или же в его конструктивной деятельности может и должна участвовать в явной форме социальная наука. (При этом социальная “инженерия” занимает вторые места, поскольку ее конструктивные возможности сужены до комбинаторики с онтологическими составляющими, тогда как социальное исследование конструктивно и по отношению к самой онтологии.)

На уровне идеальных представлений могут существовать разные ответы на вопрос о связи креативной социальной науки и креативного сектора в практических сфер деятельности — в данном случае речь идет о практике территориального (городского) управления и таком его сервисном подразделении как территориальное (градостроительное) проектирование.  Автор, принадлежа к Московскому методологическому кружку, полагает, что ответ надо искать в области методологии мышления и деятельности. Предложенный же мною конкретный ответ состоит в переходе на деятельностные представления, тесно связанные с системными категориями. Действительность деятельности изображается в виде “организованностей”, имеющих четыре категориальных слоя, по отношению к которым слиты процессы анализа и конструирования. Слой процессов деятельности, являясь базовой предзаданной объективной действительностью, обеспечивается различными инструментами, в том числе такими, которые могут дать градостроители посредством проектирования и построения городской среды (как таковые эти процессы могут исследоваться в том числе социологическими средствами). Важно, что будучи данными, процессы могут организовываться и переорганизовываться в зависимости от того, какими инструментами деятельности они обеспечиваются. Переконструирование процессов деятельности начинается с социологической критики их наличной организации и ее инструментов (не будем забывать, что это инструменты, прошедшие через конструктивное мышление, а следовательно, это в том числе понятийная критика). Далее ставится задача новой организации процессов деятельности с помощью таких ее инструментов как элементы городской среды. Это исходная конструктивная задача, которая решается совместно социальным ученым — исследователем процессов деятельности и проектировщиками — конструкторами инструментов деятельности. Движение по остальным трем слоям является последовательным конструированием инструментов деятельности (в данном случае — сложного градостроительно-средового образованию). Слой функциональной структуры трансформирует новую социальную организацию процессов деятельности в требования к инструменту; слой морфологической структуры учитывает наличие других процессов и инструментов деятельности (другие компоненты городской среды в других системах деятельности), с которыми новые организация процессов и инструменты должны быть взаимно адаптированы (старые элементы городской среды способны “развиться” под влиянием нового); слой материала овеществляет новый инструмент. Очевидно, что результат этой работы может быть самым разным, поскольку можно исходить из разных теоретических социальных моделей и ценностных установок участников аналитико-конструктивного процесса. В конкретном  случае учреждения типологизировались по степени значимости собственно процесса обслуживания для различных социальных групп городского населения, которое само рассматривалось не как замыкаемое на определенную статическую зону городского пространства (будь это жилище или места труда), а как включенное в пространственно-временные динамические процессы. (Подробнее на содержательном уровне об этом можно прочесть в [2])

Изложенная система представлений опять-таки остается представлениями и, поскольку она претендует на практическую значимость, предполагает определенный процесс практического осуществления. Парадокс заключается в том, что созданная в социалистическую эпоху универсумального властного субъекта в лице государства данная система неявно ориентировалась на этого субъекта как на рационального, чье поведение определяется знаниями и критериями отбора наилучшего знания. Предполагалось, что достаточно поменять нужным образом директивный нормативно-методический аппарат на верхнем управленческом уровне и проблема “внедрения” будет решена. Сегодня понятно, что реальная субъектная структура деятельности даже в социалистической системе не столь проста и однозначна, что и объясняет неудачи в реализации многих прекрасных концептуальных начинаний.

Иллюзорность рационализма (кстати говоря, получившего развитие в эпоху абсолютизма, в чем-то аналогичного советскому социализму) стала очевидной при возврате ко всеобщности рыночного плюрализма, в том числе предполагающего плюрализм субъектов деятельности, в частности — субъектов территориальной деятельности. Именно в свете этой множественности стало понятно, что проблема обеспечения территориального развития социальными аналитико-проектными знаниями не есть (только) проблема истинности, правильности, обоснованности, оптимальности — выбор термина зависит от гносеологической позиции мыслителя — мыслительной конструкции.

 

 

  1. Субъекты территориальной деятельности и проблемы социального знания.

 

  • Кто может являться территориальным субъектом.

Вопрос о субъектах территориальной деятельности далеко не прост, в частности, он долго и активно обсуждается в западной социологии города. С одной стороны, это вопрос о критериях, по которым исследователь выделяет “субъекты территориальной деятельности” и далее строит их модели в тех или иных теоретических и прикладных целях, в том числе в связи с практической задачей воздействия на поведение этих субъектов. С другой — это проблема (чья!? Администрации? Жителей?) формирования новых субъектов в интересах “развития территории” (безличность данного термина, конечно, недопустима, и он нуждается в прояснении). Лежащим на поверхности примером является многолетний процесс формирования местного самоуправления.

Как легко заметить, в вопросе о территориальном субъекте слиты аналитическая и конструктивная составляющие.

Для отечественной ситуации актуальны обе стороны этого вопроса. Хотя вторая для практики территориального администрирования является более сложной, поскольку советское патерналистское наследие агрессивно антисубъектно, или, выражаясь более корректно, создало такую жесткую иерархическую субъектную структуру под верховенством высшей государственной власти, которая не может быть сохранена в условиях рынка.

Рыночная экономика и ее правовая база, казалось бы, дают простое указание на то, кто же является территориальным субъектом — это прежде всего юридические лица (общественные и коммерческие организации), чья деятельность прямым (уставным) или косвенным образом влияет на территориальное положение дел. Любая фирма, имеющая сотрудников, оказывает определенное влияние на территорию, создавая рабочие места, платя налоги, имея или арендуя недвижимость, инвестируя средства. В отличие от социалистической системы, где каждая организация должна иметь общественно значимые цели и, в идеале, быть функциональным элементом единой государственной машины, рыночная правовая система в качестве фундаментальной ценности признает наличие собственных целей как у коммерческих, так и у общественных организаций. С этой точки зрения “естественная” субъектность различных организаций, живущих на территории, т.е. использующих ее в качестве необходимого средства еще ничего не говорит о сознательном отношении этих субъектов к территории, о характере их участия в территориальных процессах. (Как известно, стада коз вытоптали некогда цветущую Сахару, однако ни козы, ни их пастухи не ставили такой цели, как, в прочем , не было и административного органа по управлению Сахарой, где бы можно было обсуждать подобные вопросы.)

Подходя к проблеме классификационно, можно выделить те организации, которые выходят на население или же территорию непосредственно, включают их в предмет своей деятельности и в той или иной степени могут быть названы территориальными службами, иметь муниципальный статус. Это все те организации, которые относятся к обслуживающим население инфраструктурам — торгующие, строящие, ремонтирующие. Их естественное существование на территории и сознательное отношение к ней именно как к населенному месту взаимодополнительны. При всем том непосредственность отношения к территории со стороны организации не означает ее большей значимости для территории. Градообразующие предприятия определяют такую важнейшую для территории характеристику как наличие рабочих мест и влияют через качество этих мест на рост профессионального потенциала  населения. (С этой точки сборочные автозаводские линии или ткацкие предприятия тянут Москву назад, создавая дополнительные проблемы.)

Однако, формально-правовой статус не является решающим критерием для отнесения к разряду территориальных субъектов, поскольку нельзя сбросить со счетов такое неформальное явление как население. Оно способно порождать новые общественные организации и движения, оно выбирает территориальный депутатский корпус, оно, наконец, может выйти на улицы и радикально изменить политическую ситуацию. Именно относительно населения чаще всего возникают инициативы, которые мы назвали субъектообразованием — формированием на его основе некоторых регулярных, предсказуемых в своем поведении, управляемых и ответственных перед властью субъектов. Одним из способов такого формирования является создание на базе многоквартирных жилищ кондоминиумов, принимающих ряд полномочий и обязательств территориальной администрации. Главным направлением остается создание различных органов так называемого местного самоуправления, начиная от локальных по месту и частных по кругу решаемых задач и кончая встроенными в государственную структуру органов муниципального самоуправления. Реализация принципов демократии имеет к этому процессу небольшое отношение, и гораздо больше значат интересы действующих властных субъектов или групп влияния. Так например, возрождение интереса к городскому самоуправлению, к созданию региональных и общероссийских  муниципальных образований в последнее время обусловлено попытками центральной власти противопоставить что-то местничеству губерний и губернаторов.

Интересные попытки “территоризации” коммерческих организаций, т.е. более жесткой привязке их к интересам города были предприняты в Москве. Было предложено разбить территорию Москвы на “парцеллы”, которые пространственно совпадают с городскими кварталами, а в правовом и хозяйственном аспекте являются объединением тех юридических лиц, которые расположены в этих кварталах, включая жилищные кондоминиумы. Как и жилищные кондоминиумы, эти парцеллярные объединения берут на себя определенную ответственность за содержание и развитие своих территорий, получая от городской администрации какие-то права. Будучи высказанной и одобренной, идея не получила практического развития. (Хотя за рубежом подобные идеи находят практическое воплощение. Во Франции нечто похожее было проделано в рамках национальной программы “Больших кварталов”.) Тем не менее, она интересна сознательной постановкой задачи — повысить территориальную направленность в деятельности хозяйственных субъектов, которые относятся к территории потребительски, как к своему ресурсу.

Продолжая тему множественности территориальных субъектов и сложности в определении того, кого же относить к таковым, пойдем дальше и поставим вопрос — можно ли отнести к территориальным субъектам тех, кто не является “резидентом”, но тем не менее способен оказать решающее значение на процессы территориального развития. Речь прежде всего идет об инвесторах. Если так, то необходимо более внимательно отнестись к самому понятию “территория” и рассматривать территорию не только в качестве ограниченного физического пространства, а как элемента в системе деятельности, специфицированного через физическое пространство.

Резюмируя рассуждение мы приходим к выводу, что, во-первых, всегда найдутся основания, чтобы отнести различные существующие на территории организованности деятельности к разряду территориальных субъектов, и всегда остается возможность сконструировать новые территориальные субъекты. Во-вторых, всегда существует возможность “развить” территориальный субъект в сторону большей “территориальности”, в частности, превратить его из естественно существующего на территории, потребляющего территорию как ресурс в сознательно и целенаправленно действующего в русле территориальных интересов.

Этот вывод резко усложняет не только решение вопроса о содержании и организации социальных исследований на территории, в частности, вопроса о содержании и организации социальный исследований при разработке социально-экономических концепций развития территорий, но прежде всего саму постановку такого вопроса. Действительно, в содержании этих исследований должны быть каким-то образом отражены все действующие на территории субъекты, которые имеют собственные цели и лишь в определенной мере — которая сама является предметом регулирования — сознательно завязаны на интересы территории. Такое, казалось бы, безбрежное расширение содержания социальной информации о территории и в целях территориального развития делает задачу социального исследования трудно разрешимой. (Стоит вспомнить, что с похожей ситуацией сталкивался социалистический хозяйствующий государственный субъект, чьи претензии на исключительность и следующий отсюда патернализм вели к постоянному расширению информационного и нормативного представления о территории, а также объема решаемых в планировании территориального развития задач.) Однако трудности на этом не заканчиваются. Полноправность территориальных субъектов предполагает, что каждый из них может иметь собственное представление о характере территориального развития и иметь свою концепцию на этот счет, которая будет обеспечиваться соответствующей социальной аналитической информацией и опираться на адекватные интересам и представлениям субъекта социальные конструкции. (Смотри крайне интересное исследование, проведенное В.И. Тищенко, в котором показан плюрализм субъектов в современных городских инвестиционных процессах, пришедший на смену единственности субъекта строительства в социалистическом народном хозяйстве [4].)

Таким образом, множественность и плюрализм территориальных субъектов требуют, во-первых, увеличения социальной информации о территории как пространстве деятельности этих субъектов, а, во-вторых, означают отказ от единственности концепции территориального развития.

Конечно, можно пойти по пути типологизации субъектов и утверждать об интересах “крупных предприятий”, “малого бизнеса”, “населения”, иметь соответствующую укрупненную информацию и строить крупноблочные концептуальные конструкции. Либо же  можно занять такую позицию, что только некоторые “тяжеловесные” территориальные субъекты должны учитываться в социально-территориальном анализе и выступать в качестве игроков на территории. Либо же возлагать надежды на невидимую руку рынка, который приведет в соответствие интересы разных субъектов, скажем, интересы населения и обслуживающих его коммерческих фирм, а это, в свою очередь, сделает ненужными участие территориального управления в такого рода процессах и проведение соответствующих исследований или разработку каких-либо концепций.

Очень показательно на примере Москвы, наиболее благополучного и продвинутого в рынок города России, проанализировать, что же происходит с исследовательским и концептуальным обеспечением социально-экономических процессов территориального функционирования и развития. С этой точки зрения важны три типа документов.

Во-первых, это генеральный план города и сопутствующие ему нормативные материалы (смотри [5; 6]. В предельно обобщенной форме можно утверждать, что они резко похудели по сравнению с социалистическим периодом существования за счет того, что коммерциализированные сектора общественной жизни почти полностью выпали из процесса нормирования, а сохранились в виде общих пожеланий и самых обобщенных показателей. Что же касается сетей и учреждений так называемой бюджетной сфер, то по отношению к ним  фактически, сохранился старый нормативный подход. Симптоматично, что полностью реципиирована старая концептуальная схема социально-пространственной организации городской жизнедеятельности, базирующаяся на понятиях микрорайона и ступенчатой системы обслуживания. Однако сделано это было de facto, как естественное восприятие культурной традиции без какой-либо дополнительной апробации или подтверждения старых концептуальных схем.

Во-вторых, это многочисленные постановления и распоряжения Московского правительства, касающиеся, скажем, потребительского рынка и бюджетных учреждений обслуживания. Совокупность этих документов представляет чрезвычайный интерес для исследователя социально-экономических процессов переходного периода. Однако они мало что дают для нашего предмета, поскольку носят предельно конкретный характер, либо говоря о конкретных учреждениях, либо технологизируя работу учреждений того или иного типа (вводя правила лицензирования, торговли и тп.). За ними не стоят ни исследования, ни концепции территориального развития. Их задача прежде всего запустить и регулировать рыночные механизмы в деятельности учреждений сферы обслуживания.

Наконец, в-третьих, это концепции территориального развития, представленные в 1995-1996 годах столичными префектурами Правительству Москвы и существующие в виде материалов для служебного пользования. В свое время Правительство Москвы обязало префектуры иметь такие концепции, но не выдвинуло каких-либо нормативных требований к их разработке. Качество концепций определялось на заседаниях Градостроительного Совета г. Москвы, которые также не имел предзаданных критериев экспертной оценки и, самое главное, не ставил целью получить такие критерии в ходе экспертизы. В результате концепции получились очень разными. Если все же классифицировать их, то можно выделить три группы коцепций-программ. В первую попадают традиционные градостроительные схемы территориального размещения учреждений обслуживания и других объектов строительства, дополненные традиционными же нормативами на соответствующие сооружения. Во вторую группу попадают программы-проекты, которые с успехом могут быть названы “Нью-Васюками” — с многочисленными бизнес центрами, громадными общественными многофункциональными сооружениями, спортивными центрами и тому подобным джентльменским набором. Третью группу в единственном числе представляет Центральный административный округ (ЦАО), который подключил к разработке концепции большую группу исследователей из академических по преимуществу научных учреждений. В результате был выдан содержательный, сохраняющий и поныне интерес программный документ, смысл которого состоял в том, что для построения концепции развития территории центра Москвы нужно провести социально-экономические исследования и разработки, покрывающие все поле современных социально-экономических проблем. Важно понять судьбу этих концепций. Не имеющие ясной функциональной нагрузки (выполненные под заказ “сверху”) они оказались, по сути дела, мертворожденными. Они не являлись с самого начала директивными документами в старом смысле слова или программами в современном значении, поскольку не предполагали заинтересованных исполнителей принятых решений. Однако никто и не требовал исполнения этих концепций-программ. Практически реализовывалось только то, что изначально закладывалось кем-то как указание самому себе, как легализация частной задачи.

Приведенные примеры демонстрируют, как мне кажется, принципиальную нерешенность вопроса о концепциях социально-экономического развития территорий и обеспечивающих их исследованиях не только относительно их содержания и организации, но также уяснения их возможного места в современных городских условиях.

 

  • Функции “управления” и “политики” в деятельности территориальной администрации. Научное обеспечение административной деятельности.

Предыдущее рассуждение акцентировало то положение дел, когда вместо одного территориального субъекта и создаваемого для него директивного концептуально-нормативного инструмента оперирования с территорией появляется множество независимых от директивы субъектов с собственными траекториями развития. Такой акцент очень важен для проведения более резкой грани между новой ситуацией и старой, государственно-патерналистской. При этом мы рассматривали все субъекты как рядоположенные, равноправные относительно территории. Это не совсем точно, поскольку особое положение принадлежит такому субъекту как территориальная администрация. (В именовании этого субъекта существенно, что это администрация, а не “власть” или “управление”, хотя такие значения в том числе должны быть приписаны данному субъекту. Термин “администрация”, как мне представляется, подчеркивает неправомерность притязания соответствующего субъекта на всю полноту власти или управления, снимает иллюзию сущностной адекватности этого субъекта и территории как объекта управления. Здесь хорошо работают представления Г. Моски о властвующей элите: она заботится об объекте управления в той мере, чтобы удержаться у власти.) В принципе, именно этому субъекту вменено в обязанность иметь концепции территориального развития и обеспечивать их адекватными исследованиями. Хотя, как мы только что заметили, он вполне обходится  без таковых. Поэтому наше дальнейшее рассуждение является идеально-нормативным, о том, что могло бы быть. Это рассуждение строится на двух основаниях:  различении “управления” и “политики” в деятельности территориальной администрации, а также признании того факта, что территориальная администрация является сложным структурным субъектом, полисубъетом с собственной разветвленной структурой.

Различие управленческой и политической деятельностей напрямую связано с единственностью или множественностью субъектов деятельности. Единственный, универсумальный для какого-то локуса деятельности субъект  осуществляет управленческую функцию по отношению к этому локусу как объекту управления, используя в качестве средств специфические составляющие этого объекта — людей, по отношению к которым он занимает властную позицию.

Этот субъект может иметь персонифицированную форму или же быть социальной организацией, имеющей внутреннюю структуру, которая также может быть построена по принципу управления.

Объект управления в своей основе натурален. Даже имея искусственное происхождение он должен быть оестествлен, приобрести естественную природу чтобы выступить в качестве объекта управления (сравни такие объекты управления как города или организации).

В отличие от практической деятельности, управление не может взять свой объект как таковой и должно выделить каким-то образом  предмет управления. Предмет управления первоначально формируется в контексте практических задач, с которыми сталкивается в пределах своего влияния властвующий субъект. Современное муниципальное управление, берущее начало в Великобритании, начиналось с санитарного законодательства (формирования санитарного состояния города как предмета управления), которое городские власти Лондона вынуждены были ввести, чтобы бороться с эпидемиями, постоянно посещавшими перенаселенные трущебы города. Земельные отношения в городе, в частности, сбалансированное распределение городских и районных земель по жилым, промышленным, центральным и рекреационным зонам явились следующим важнейшим предметом территориального муниципального управления. Социальная помощь стала одним последних, но не менее значимых предметов управления. Во многом предметы управления наращивались аддитивно и не представляют из себя системы. (Отсюда следует, что и город как объект управления не является системным объектом.) Системность по отношению к аддитивным предметам управления возникает на рефлексивных управленческих уровнях, как дополнительная задача управления. (В иной интерпретации это означает, что город надлежит  рассмотреть в качестве системного объекта.) Наряду с наращиванием может иметь место развитие ставшего предмета управления, обогащение его содержания, изначально опирающееся на системные установки. Тотальным и, в идеале, системно организованным предмет управления становится при социализме.

Средства управления лежат внутри объекта управления. Прежде всего это люди, подвластные (в силу насилия, традиций, контрактных отношений) субъекту управления и обеспечивающие -подготавливающие, исполняющие — его решения. Принятие и реализация управленческих решений с помощью людей обрастают инструментарием, причем сам объект управления трансформируется в сторону сообразности процессам и процедурам управления, главным образом перестраиваясь организационно и развивая новые технологии, а люди организуются в воспроизводимую социальную прослойку — управленческий персонал или бюрократию.

Для обсуждаемой темы научного обеспечения концепций территориального развития очень важно, что в деятельности управления появляется моделирование — как инструментов управления (управленческих структур, реализуемых ими технологических процессов, нормативно-методического аппарата), так и собственно предметов управления (в нашем случае — города в его различных ипостасях). Не существует каких-либо “сущностных” оснований для определения глубины социально-научной проработки предмета управления, более того, отсутствуют всеобщие необходимые основания для обращения к социальной науке. Каждый раз  вопрос об обращении к науке должен решаться индивидуально. Для определения санитарных норм проживания в городах можно, конечно, обращаться к санитарной науке. Однако  представления медиков о границе между допустимым и недопустимым столь разнятся от страны к стране и от времени к времени что вряд ли можно говорить о научности тех или иных принимаемых решений. Зонирование территории и землеотводы под будущее строительство жилищ и производственных предприятий в связи с задачей балансирования  мест труда и рабочей силы имеет проспективную глубину в десятки лет, и попытки решить эту задачу на базе научного прогноза оказывались чаще всего менее удачными, нежели так называемые экспертные решения. На начальных, так называемых конструктивистских этапах советского градостроительства концептуальное конструирование взяли на себя архитекторы. В основание конструирования они положили идеологически выверенные установки и методологию конструирования “социальных машин”. Апелляция к социальной науке со стороны органов территориального управления в Европе произошло лишь после Второй мировой войны и как общий подход увлечение наукой носило кратковременный характер. В нашей стране обращение к науке произошло в шестидесятые годы. Как было описано  выше, при этом концептуальные модели типа микрорайонного устройства городов и трехступенчатой системы общественного обслуживания хотя и прошли через сферу социальной науки (где в конце концов и были подвергнуты критике), но по сути дела явились реализацией вполне определенных ценностных установок. Что же касается социальных исследований в точном смысле этого слова, то они носили инженерный характер и в них отсутствовала научно-теоретическая компонента понятийного анализа и конструирования. Все вместе не столько подкрепило престиж социальной науки в территориальном управлении, сколько дискредитировало ее.

Заметим, что социальную статистику и арифметические операции с нею вряд ли можно отнести к социальным научным исследованиям. Очевидно, что проблемные обсуждения идут не о них. Мы оставляем также в стороне собственно научно-инженерные исследования и расчеты, связанные с инженерными инфраструктурами, экологическими параметрами среды и тп.

Наличие модельных представлений в территориальном управлении, таким образом, еще не означает автоматического включения социальных научных исследований в процессы моделирования, тем более что модели носят не столько аналитический, сколько ценностно ориентированный конструктивный характер. Наука, следовательно, если хочет найти свое место в структуре управления должна занять собственную позицию: не рассматривать себя как сервис для субъекта управления и ждать соответствующего заказа, а выходить на партнерские отношения в системе территориальных отношений. Этот тезис может встретить возражение, что социальные прикладные исследования в новых экономических условиях не могут не иметь заказчика в виде практических экономически самостоятельных областей деятельности. Однако мне представляется, что прикладная социальная наука с точки зрения самостоятельности может также принадлежать к фундаментальной науке при том, что она напрямую встраивается в практическую деятельность.

Мой опыт встраивания как социолога и методолога градостроительного проектирования в процессы социалистического варианта территориального управления показал следующее (смотри [2; 3] ).

Первым и собственно аналитическим шагом к установлению партнерских отношений с территориальным управлением является критика используемых ею представлений и осуществляемой ею практики. (Такой подход, кстати, близок веберовскому взгляду на социально-научное познание [7, с. 345], а также попперовским воззрениям на открытое общество и роль фальсификации в научных исследованиях.) Оставляя в стороне все вопросы финансирования и восприятия такой критики отмечу, что она создает объективные условия для участия науки в деятельности территориального управления. Содержание и направленность критики определяют потенциальное предметное пространство для дальнейшего конструирования модельных представлений об объекте управления, в том числе для концепций социально-экономического развития. (Хотя, конечно, роль науки в детерминации модельных представлений не является исключительной. Властный субъект имеет здесь очень сильные позиции. Некоторое время назад в Московском Правительстве велась жесткая борьба по поводу определения его места в процессах развития потребительского рынка столицы. Как свидетельствуют аналитические политологические службы, концепция разностороннего регулирования этого рынка выдвигалась определенными фигурами в руководстве Правительства, лично заинтересованными в контроле над ним, но не была поддержана мэром Москвы.) В принципе, критика может вестись с разных научных и не только научных позиций и, следовательно, иметь разные продолжения в установлении партнерских отношений с территориальным управлением.

Второй шаг предполагает совместную работу социальной науки и территориального управления, тех его разделов, где осуществляется моделирующая деятельность. В конкретном случае речь идет об участии социального исследователя в проектном типе деятельности и в той его части, которая связана с конструированием концепций социально-экономического развития территории. В принципе, проектно-конструктивная деятельность не противопоказана социальной науке, поскольку она органична и для теоретического понятийного конструирования в контексте ценностных установок исследователя, и для социально-инженерных разработок. Тем не менее соединение науки как преимущественно аналитической деятельности и иных типов деятельности не может быть продуктивным вне методологического исследования, посвященному  связыванию таких различных типов деятельности. Или иначе говоря, методологический типодеятельностный анализ оказывается непременным участником включения науки в любые практические области деятельности, в том числе в деятельность территориального управления. (О предлагаемой методологии соединения социальной науки и территориального проектирования как элемента территориального управления смотри мою предшествующую публикацию по данной проблеме [1] а также п.1 данной статьи.)

Подобно тому, как существует проблема восприятия научной критики со стороны критикуемого субъекта управления (тем более, если он не персонифицирован, а является сложным полисубъектным образованием), существует проблема восприятия новых концептуальных конструкций в противовес ранее принятых данным субъектом. Эта проблема возникла передо мной в виде трудности добиться директивного статуса для разработанной совместно с архитекторами социально-экономической концепции развития общественных городских инфраструктур и провести адекватные организационные перестройки в объекте управления, прежде всего в бюрократическом слое, сделав его способным реализовывать предложенную инновацию. Можно обсуждать, насколько это решаемая задача в условиях социалистической системы. Однако этот вопрос потерял актуальность по сути дела, в связи с изменением управленческой ситуации. Для понимания этого тезиса нам придется перейти от понятия об управленческой деятельности к понятию “политической” деятельности.

“Политическая” деятельность властного субъекта в какой-то мере может рассматриваться как вынужденная для управленческого субъекта в ситуации, когда исчезает его монополия на субъектность, и в том, что ранее было (только) объектом управления, появляются другие субъекты, с которыми приходится коммуницировать по механизмам межсубъектных отношений. Объект управления в этом случае становится пространством политических отношений. (Подчеркнем, что наличие людей, групп и организаций на территории еще не означает, что они являются субъектами территориальной деятельности. Субъектами они становятся только тогда, когда получают закрепленную в праве возможность принимать и реализовывать собственные решения, касающиеся развития территории.) Выше мы подробно рассмотрели как при переходе от социалистической к рыночной системе хозяйствования монопольный государственный управленческий субъект становится одним из субъектов территориального политического пространства.

Сразу же уточним понятийно-терминологическую сторону. При социалистической системе имело место фактическое совпадение властного и управленческого субъекта. В рыночной системе у властного субъекта обнаруживается необходимость вести себя как политический субъект — первый среди равных на территории, поскольку по сравнению с остальными он выделен обладанием власти. Кажется очевидным, что за этим властным субъектом сохраняется в определенной мере и управленческая деятельность. Так что правильным было бы говорить об управленческой и политической функции властного или, теперь, административного субъекта, об осуществлении эти субъектом управленческого и политического типов деятельности.

Вводимое различение управленческого и политического лежит в другой плоскости, нежели деление власти на исполнительную и законодательную ветви, где последнюю часто именуют политической властью, а законодателей называют политиками. С рассматриваемой точки зрения эти ветви власти входят в полисубъектную структуру властного субъекта, причем им в равной мере приходится выполнять и управленческие и политические функции.

Оппозиции “управление — политика” значительно ближе другая категориальная оппозиция,  противопоставляющая и связывающая такие типы деятельности как “проектирование” и “программирование”.

Проектирование связывают с разработкой определенных финалистских представлений об объекте, таких как генеральные планы городов и других территорий, которые имеют директивное значение и принимаются к исполнению. Какого-то особого вопроса о субъектах деятельности в проектировании не возникает, и они предстают либо как элементы проектируемого объекта (скажем, “население” потребности которого удовлетворяются), либо как исполнители проекта (строители, обслуживающие учреждения).

В одной из работ я пытался уйти от финалистской сущности  проектного типа деятельности, которая становится дефектом в ситуации развивающихся объектов проектирования, и ввел понятие и соответствующую методологию “перманентного” проектирования. Смысл его в выделении категориальных слоев проектируемого объекта, где один из слоев составляют морфологические и материальные переменные, реализующие определенную функциональную структуру (смотри первую часть статьи, где вводится представление о категориальном строении деятельности  и статью [2], в которой категориальные схемы интерпретируются содержательно). Этот ход позволил осмысленно увеличить временную глубину проектирования и диверсифицировать проектные решения. Однако функциональный слой по-прежнему остается финалистским и, более того, всегда консервирует только одну систему ценностных установок, закладываемых в проект.

Программирование исходит, во-первых, из наличия многих субъектов деятельности, каждый из которых может иметь самостоятельные интересы и представления о возможных перспективах будущего, и , во-вторых, из максимы, что лучше всего субъектами реализуются те решения, которые они приняли сами, а не те, что спущены для исполнения. Соответственно, методология программирующей деятельности построена как последовательность коллективной деятельности (мыследеятельности) ответственных субъектов — класс которых всегда остается открытым — по выработке и реализации совокупности различных решений. Среди других это также решения проектного типа, где проектируются и перепроектируются определенные “объекты” (объекты проектирования). Результаты программирующей деятельности, в том числе “выпадающие в осадок” в качестве оестествленной материи, далеки от системного идеала. Если в управлении идеалом является упорядоченная, как правило иерархическая действительность, что обеспечивает хорошую управляемость с точки зрения властного субъекта, то в программировании решения могут иметь самую разную масштабность и варьировать ее от проекта к проекту, здесь допускается перефункционализация оестествленного и другие вольности, если и не запрещенные, то плохо осуществимые в управленческом типе деятельности. Иными словами, если в программировании и возникает задача системного упорядочения множества относительно автономных модельных представлений, то она носит вторичный рефлексивный характер. Кроме того, системная организация может осуществляться не только на уровне “объектов политических интересов”, но и на уровне самих политических субъектов — как системная организация деятельности.

Ранее мы отмечали два этапа вхождения науки в практическую сферу деятельности — критика ментальных инструментов этой практики и участие в конструировании концепций развития различных организованностей деятельности в этих сферах. При этом мы оставили в стороне больной для всякого концептуалиста вопрос о реализации мыслительной конструкции. Для проектной деятельности он остается отдельным вопросом. А для программной организации деятельности данная проблема если не исчезает, то резко упрощается, поскольку вопросы реализации оказываются моментом программирования — исполнением субъектом им же самим принятого решения

Как и в случае с управлением, степень развития политической функции в деятельности властного субъекта может варьироваться крайне широко. От политико-управленческого стиля (культуры властного субъекта) зависят место и характер привлекаемых модельных представлений, то, в какой мере эти представления опираются на научные исследования, насколько используются методы того же программирования и проявлен интерес к возможным интеллектуальным инструментам для практики.

Для нашей темы важно, что в политическую деятельность научные исследования встраиваются иначе, нежели в управленческую. Управленец, противостоя один на один объекту управления, должен, в принципе, иметь правильную (адекватную, истинную) модель объекта для принятия правильных решений относительно этого объекта. Политик начинает не с объекта и модели объекта, а с ситуации взаимодействия со множеством субъектов, где каждый из участников может нести свои модельные представления об “объектах интереса”. (Мы уже употребляли этот термин вместо более привычного термина “объект”. Мне представляется, что новый термин более удачен, поскольку он, во-первых, эксплицирует факт наличия интересов у участников коммуникации и, во-вторых, позволяет уйти от материально-натуралистической трактовки объекта, более откровенно говорит об объекте как о конструкции, выполняющей в деятельности специфические функции.) Конкретные условия  влияют на то, какие теоретические средства будут использоваться для понимания (анализа) ситуации и конструирования моделей объектов. Научный релятивизм является в таком случае вполне допустимым. Причем этот релятивизм проявляется не только на эпистемологическом уровне, но вполне эмпирично на уровне организации политического процесса: разные ученые как носители отличающихся подходов и научных парадигм могут выступать в качестве полноправных субъектов политической коммуникации, быть партнерами в политическом пространстве и предлагать свои варианты развития процесса. В случае программно организованной деятельности разные научные точки зрения могут развертываться параллельно, присутствую в параллельно развертываемых проектах.

Фактически, политическая форма организации деятельности уже получила широкое хождение. Выше (п. 2.1.) мы упоминали о московской ситуации, когда каждая префектура разработала “под себя” какую-то концепцию развития территории округа. С точки зрения управления (тем более с точки зрения старого монопольного управленческого субъекта) это все представляется хаосом, потерей управляемости, нарушением системности. С политической точки зрения это, в принципе, является нормальным фактом. Вопрос лишь в том, насколько культурны политические власти, в какой мере принятые решения получены в результате коллективной программно организованной деятельности, и в какой мере они серьезно относятся к собственным решениям. Есть основания думать, что эти концепции были приняты для “галочки” под административным нажимом мэра, не позволявшего префектурам оперировать с недвижимостью на территории округов без наличия такой концепции. Но если это так, то наивным было бы надеяться на серьезное привлечение социальных исследователей к процессу создания концепций. Единственно, что у них остается это широкое поле для критики, которая, однако никому не нужна.

 

  • Полиструктурность административного субъекта.

 До сих пор мы,  рассуждая о властном административном субъекте и его управленческих и политических функциях, неявно апеллировали к чему-то атомарному, что может организовывать какие-то процессы, принимать решения и участвовать как один из субъектов политического пространства в реализации решений. Хотя и отмечали, что это полиструктурный субъект, важнейшим элементом которого служит бюрократическая прослойка. А это значит, что многие процессы, в которых участвует административный субъект, нельзя рассматривать без учета процессов и процедур — как формальных , так и неформальных, которые протекают внутри этих полиструктур.

Мы даже говорили, что администрация является полисубъектной структурой. С формально-правовой точки зрения это утверждение имеет как свои “за”, так и “против”. Против, поскольку внутри эта полиструктура построена по управленческому моносубъектному принципу, и та же бюрократия не является территориальным субъектом по определению, поскольку она есть сервис внутри единого муниципального органа и не должна иметь собственных территориальных интересов. Подобно советскому единому властному субъекту муниципальная администрация представляет жесткую управленческую вертикаль. За, поскольку отдельные элементы, такие как префектуры и даже управы, являются юридическими лицами. Тем не менее, по реальному поведению составные части администрации и различные бюрократические подразделения ведут себя вполне субъектно, а пространство внутри администрации становится политическим. Чем более это так, тем более администрация теряет персонифицированный образ и становится обезличенной — играя внутри по политическим механизмам, административные единицы-субъекты не заинтересованы делать эту политику публичной. И тем более эти единицы не заинтересованы в развитии научно основательных моделей и нормативов, которые вводят их деятельность в четкие рамки. Отсюда следует, что именно высший менеджмент должен быть заинтересован в развитых модельных представлениях и в привлечении науки к их разработке, ибо они служат средствами управления по отношению не только и не столько к территории как объекту, сколько к собственному аппарату, позволяют планировать и контролировать его работу.

Наличие политических игр внутри административного аппарата резко усложняют задачу любого анализа, затрагивающего его работу. Научная критика модельных представлений или формально показанных организационных механизмов работы оказывается чисто внешней и не затрагивать существа дела.

Своеобразие работы административной полиструктуры можно продемонстрировать на примере технологии жизни, если так можно сказать, концепций социально-экономического развития территорий в Москве. Как было отмечено в п. 2.1., концепции были разработаны префектурами, т.е. средним административным уровнем, во многом под давлением мэра: без утвержденных концепций ограничивалось право префектур распоряжаться недвижимостью на подвластных им территориях. “Галочное” назначение и реальные эпистемологические и организационные трудности разработки концепций в новых рыночных условиях привели к их крайне низкому уровню Хотя формально концепции социально-экономического развития продолжают нести важную нагрузку, поскольку должны служить инструментом для префектур, которые отвечают за функционирование и развитие учреждений общественной, прежде всего бюджетной сферы на подопечных территориях. Что же касается бюджетного финансирования учреждений общественной сферы, то оно осуществляется верхним,  общегородским уровнем, который собственных концепций территориального развития не имеет. Реально на финансовые запросы городу со стороны префектур влияет множество не поддающихся учету факторов, где концепции занимают последнее место. На принятие решений о финансировании на верхнем общегородском уровне влияет своя сложная совокупность факторов, прежде всего последние постановления и распоряжения Правительства, мэра и его заместителей. В итоге исчезает сама проблема эффективности расходования бюджетных средств: префектура запрашивает одни средства и получает другие, причем “чужие”, город отдает деньги, но далее за них не отвечает. Процесс принятия и реализации решений растаскивается по административной структуре и обезличивается — тем более, чем более личные цели преследуют его участники.

Понимание реально происходящих административно-территориальных процессов (вероятнее всего, типичных для любых стран мира) не вселяет оптимизма в социального исследователя. Тем не менее, необходимо искать пути развития прикладных исследований, не приводящих к профанации самой науки.

 

  1. Организация и содержание социальных исследований на территории.

 

  Все предыдущее рассуждение с разных сторон обсуждало одну тему — каким  субъектам и какие социальные исследования нужны на территории. Эту тему мы обсуждали в историческом плане, сопоставляя наше недавнее социалистическое прошлое, которое по ряду позиций не утратило влияния, и современное состояние, которое характеризуется как переходное к рыночной демократии.

В очень грубой схеме итог можно подвести следующим образом. Социалистическая система территориального управления и идеологически и в связи с плановым способом организации народного хозяйства требовала, в принципе, широкого привлечения социальных научных исследований (с одной стороны, поскольку с другой она боролась с чуждыми марксизму направлениями научной мысли, в том числе долгое время запрещала социологические исследования). Однако фактически — по идеологическим или узковедомственным  соображениям или же в связи с эпистемологическими трудностями, в частности, сложностью сорганизации научно-теоретических и инженерных социальных исследований — научная работа либо свертывалась, либо профанировалась. На современном этапе исчезает жесткая декларативная потребность в социальной науке, вопрос о ее привлечении становится более  открытым. Но при этом перед нею открываются новые возможности в связи с тем, что наряду с территориально-управленческой деятельностью единственного властного субъекта широкое хождение получает деятельность “политическая”, т.е. многосубъектная. Наука может востребоваться не одним властно-управленческим субъектом, а многими территориальными субъектами. В отсутствии установки на единственно правильную (истинную) управленческую точку зрения равноправное существование получают разные научные подходы и модели, применяемые в разных ситуациях разными субъектами. Научные исследования в своих аналитической и конструктивной ипостасях могут быть востребованы в процессах как проектирования (более адекватных управленческой деятельности), так и программирования (которое начинается с признания множественности субъектов деятельности). Но все это — потенциальные возможности, для реализации которых нужны в том числе определенные социальные условия, такие как открытость и прозрачность политико-управленческих отношений. Скажем, криминальное общество не нуждается в услугах науки (что, кстати, является еще одним критерием степени криминализации).

Однако наука не может остановиться и ждать создания внешних благоприятных условий, она должна иметь собственные независимые пути развития. Я связываю их с развитием социальной науки как самостоятельного субъекта деятельности, способного вступать в партнерские отношения с территориальными субъектами. При этом речь идет не только о фундаментальной науке, которую традиционно мыслят как относительно автономную, имеющую самостоятельную общественную ценность, а также о прикладных — по задачам и методам — социальных исследованиях. Конечно, при этом моментально возникает вопрос об источниках финансирования такой независимой прикладной науки. Они могут быть разными: университеты, общественные фонды и специализированные государственные и муниципальные фонды, финансирующие прикладные исследования по  принципам сходным с теми, по которым идет финансирование фундаментальной науки.

Социальная наука как субъект территориальной деятельности должна демонстрировать как критические, так и аналитические и конструктивные способности в процессах коммуникации с другими субъектами территории и представителями других интеллектуальных видов деятельности (последние  могут выступать либо в виде самостоятельных фигур на территориальной арене, либо как подразделения территориальной администрации, примером чему служит “градостроительное проектирование”, которое ранее было элементом государственной властной машины, а сегодня частично сохраняется как муниципальная служба, а частично получило субъектную самостоятельность). В ходе этой работы, особенно учитывая место политических отношений между территориальными субъектами, ученые, демонстрирующие различные подходы и модели, обязаны эксплицировать собственные ценностные позиции, не скрывая их за маской объективности научного познания. Иными словами, наука неизбежно и открыто становится в том числе политическим субъектом в политическом территориальном пространстве. При всем том наука должна сохранять и быть особенно методологически внимательна к профессиональным методам собственной деятельности, таким как понятийный анализ и понятийное конструирование.

Повторюсь, что действенность науки во многом зависит от подлинности “феноменального слоя” в административной деятельности, к которому может обращаться стандартная наука (детективные расследования конкретных случаев скрытых механизмов принятия решений также относятся в научному ведению, однако к другой его части). Так например, критика разработки концепций социально-экономического развития территорий и прослеживание их последующей реализации осмысленны только тогда, когда это значимая для администрации деятельность. Тем не менее социальная наука может развиваться и в неблагоприятных условиях.

Базой всей научной деятельности служит исходная информация. Очевидно, что понятие научной информации само является методологической проблемой для социальной науки, трансформирующейся по мере развития науки. Традиционно то или иное социальное исследование осуществляло весь цикл работы, начиная от постановки гипотез, сбора и обработки эмпирического материала и его интерпретации. Информация с этой точки зрения является системным элементом конкретного исследования и неотделима от теоретико-понятийных построений. Но в отличие от научных гипотез, интерпретаций эмпирического материала и результирующих теоретических моделей именно исходная эмпирическая информация не сохранялась в научных публикациях, оставалась частным достоянием научного коллектива и в конечном счете исчезала из научного обращения.

Развитие методов вторичного анализа в социальных науках [8; 9] создало принципиально новую ситуацию. Первоначально они были нацелены на сохранение эмпирического материала проводимых эмпирических исследований и возможность повторения, тем самым проверки, первичного исследования, а также на создание единого обширного информационного массива, доступного для любого исследователя. Стандартизация методов сбора информации и форм ее хранения явились важным требованием вторичного анализа. Появление ЭВМ открыло новую эру в методах обработки, передачи и хранения информации. В результате сложилась и продолжает интенсивно развиваться инновационная методология социальных исследований, построенная на специфическом разделении труда: одни исследователи собирают информацию по стандартным методикам и осуществляют ее первичную обработку, а другие работают с нею, выдвигая содержательные гипотезы, формируя производные массивы данных и разрабатывая концептуальные модели. В новой методологии каждый исследователь способен провести исследование любого масштаба, привлекая любые объемы информации. При этом остаются традиционные методологические проблемы, связанные с понятием эмпирического материала. Частично они решаются за счет проведения вторичным исследователем дополнительных работ по формированию дополнительных первичных данных, что, другими словами, означает сохранение первичных исследований наряду со вторичными. Частично эти проблема решаются за счет громадной избыточности первичных данных, открывающей огромные комбинаторные возможности. Возникают новые проблемы, такие как возможность включения в архивы первичных данных результатов работы с ними — производных массивов данных, которые являются достояниями локальных научных коллективов и сегодня умирают вместе с ними (как ранее умирали массивы первичных данных). В качестве решения этой проблемы предложены подходы к формированию системы локальных архивов данных [10].

Обращение к методам вторичного анализа является удачным выходом для прикладной социальной науки в том случае, когда социальный партнер, та же территориальная администрация, не проявляют подлинной заинтересованности в социальных исследованиях. При наличии развитых архивов территориальных данных социальная наука получает возможность работать в относительно автономном аналитическом режиме. Главным вопросом тогда является сбор, обработка и хранение архивов первичных данных и, соответственно, создание архивных учреждений. Эта задача, независимо поставленная в США и Западной Европе в послевоенные годы, сегодня имеет вполне доступные технологические решения (развернутое обсуждение этого вопроса смотри в [11]). Для нашей страны ближе западноевропейский путь, когда архивы создаются под эгидой государства и муниципалитетов.

Однако, как мы знаем, аналитический режим не исчерпывает интеллектуальной роли социальной науки в процессах территориального развития. Важнейшая функция науки — критика действующих концептуальных моделей, часто с реконструкцией таких моделей на аморфном материале административной практики, включая анализ нормативных и распорядительных документов, а также рабочих материалов различных интеллектуальных служб муниципалитетов. Архивация таких материалов и общественный доступ к архивам является важным условием для социальных исследований.

Наконец, остается вопрос об активной конструктивной роли социальной науки в разработке концепций развития тех или территорий совместно с теми или иными территориальными субъектами, прежде всего представляющими интересы территориальной администрации.

Таким образом, важнейший вывод, к которому мы приходим, состоит в следующем. Не существует нормативных указаний или ограничений на содержание прикладных социальных исследований на территории. Более того, полисубъектное политическое пространство исключает монополизм какого-то научного подхода. Главные вопросы, ставшие предметом нашего обсуждения и нуждающиеся в дальнейшей дискуссии и организационном решении — это информационная база научных исследований, механизмы подключения научных исследований к административной деятельности и деятельности других субъектов, принимающих на себя ответственность за процессы территориального развития, а также внутренний для науки вопрос о методологии собственной деятельности в этих условиях.

При таком выводе, казалось бы, теряется значение конкретных примеров социальных исследований на территории, поскольку ни одно из них не может иметь общего нормативного статуса (что противоположно социалистической схеме управления с ее развитой монологической системой директивных концептуально-нормативных представлений). Тем не менее, всегда остается значимым методологический аспект — отнестись аналитически и критически к организационным и мыслительным принципам каждого конкретного решения и определиться в дальнейшей стратегии социального исследования.

С этой точки зрения, например, сохраняет значение проделанная в свое время мною работа по созданию управленческой концепции развития системы общественного обслуживания в городе в качестве примера перманентного проектирования, в основание которого положены системные представления об объекте проектирования как организованности деятельности. (Важно, что упомянутая конкретная работа, получившая название “функциональная система общественного обслуживания” и ее концептуальные предшественники были подвергнуты специальному методологическому рефлексивному анализу, о чем подробно это изложено в работах [2 и 3].) Полученные социальные, ценностно ориентированные критическая составляющая и концептуальная модель могут служить предметом частных дискуссий, при этом не обязательно в ситуации создания управленческих общегородских моделей. Однако включение старых работ в научный оборот сегодня зависит от случайных факторов, таких как склонность исследователя к историческим изысканиям. Не существует банка соответствующей методологической и концептуальной информации, как не существует и стандартов на создание такой информации. Видимо, здесь необходимы усилия, подобные тем, которые были сделаны в связи с созданием архивов эмпирических данных. Это особенно важно в условиях все большего распространения методов вторичного анализа, поскольку при стандартизации первичной информации, выпадения из поля зрения исследователя проблемы методологии ее получении должно возрасти внимание к методологическим вопросам исследования в его верхних этажах.

В данной статье я хочу привести пример социального исследования, выполненного в современной политической ситуации, когда решение, основанное на определенных общих методологических и социально-концептуальных соображениях, имеет вполне локальный характер — его принимает частный территориальный субъект и оно не претендует на универсальность. При этом оно, не повторяя принятых сегодня общегородских концептуальных установок, вполне вписывается в городскую практику.

 

  1. Пример использования межотраслевых инвестиций при проектировании общеобразовательной школы.

 

4.1. Издержки отраслевого строительства и эксплуатации городских объектов общественного назначения.

Отраслевое или ведомственное финансирование сферы общественных услуг и, в соответствии с этим, ведомственное проектирование, строительство и эксплуатация общественных зданий и сооружений были отличительной особенностью социалистической модели городского хозяйства.

Сегодня такой подход потерял свое значение для той части сферы услуг, которая живет по законам рынка и финансируется из частных источников. Дифференцированные по различным видам услуг нормативы и методики проектирования сетей учреждений торговли промышленными и продовольственными товарами, общественного питания, бытового обслуживания оказались практически не нужными и не востребуются нынешними коммерческим структурами. Установка на получение максимальной прибыли реализуется этими структурами за счет предоставления потребителю широкого спектра услуг вне зависимости от того, в какую отраслевую графу они попадают.

Наряду с этим бюджетная часть сферы общественного обслуживания продолжает финансироваться, проектироваться, строиться и эксплуатироваться по жестко отраслевому принципу, что влечет социально-экономическую неэффективность на этапе строительства и функционирования соответствующих общественных объектов. Рассмотрим это подробнее.

 

4.1.1. Дублирование  материально-технологических элементов в общественных объектах, обслуживающих общую  территорию.

Если взять  за основу разработанные за последнее  время нормативно-методические документы по проектированию общественных зданий, то обнаружится большое число повторяющихся материально-технологических элементов. Вопрос в том,  чем обусловлена такая ситуация и в какой мере она необходима.

Рассмотрим это на примере типичного для новой массовой жилой застройки Юго-запада микрорайона на 20 тысяч жителей. Из всей совокупности запроектированных в ПДП объектов общественного обслуживания выделенной нами области (в которую не входят коммерциализированные предприятия) построенными оказались: дошкольные учреждения (три детских сада, работающие на микрорайон), общеобразовательные школьные учреждения (две средние полные школы, работающие на микрорайон, и один лицей медико-биологического профиля, работающий как на микрорайон, собственный жилой район, так и на соседние жилые районы), взрослая и детская поликлиники (первая рассчитана на жителей микрорайона, тогда как вторая работает на соседний микрорайон), а также три общественных зала при трех ДЭЗ’ах. Вместимость, площади и структура названных учреждений в принципе близка основным нормативным показателям, рассчитанным для данного микрорайона.

К микрорайону примыкает ВУЗ’овская структура, в которую входят учебные аудитории, лаборатории, библиотечный корпус и конференц-залы, которые в определенной мере обслуживают нужды лицея. ВУЗ и расположенные поблизости его общежития не имеют спортивного ядра и развитых клубных помещений.

Как показывает анализ имеющийся общественной застройки, многократное повторение  материально-технологических элементов начинается уже на внутриотраслевом уровне — в той мере, в какой сеть учреждений строится за счет тиражирования одного и того же типа сооружения. Некоторые из этих повторяющихся на внутриотраслевом уровне элементов повторяются также в учреждениях других типов. Наглядно это проявляется на таком наиболее развитом типе сооружений, каким является общеобразовательная школа.

В структуре так называемой “средней полной школы” выделяются следующие функциональные группы. Собственно учебная группа, в которую входят различные классы,  учебные кабинеты, мастерские. Наряду с собственно учебной группой выделяются общешкольные группы помещений, которые не детерминированы жестко технологией учебного процесса и могут с успехом функционировать вне него и обслуживать различные группы населения. К ним относятся: рекреационный центр, к которому относят такие разнородные помещения как “форум”; группа зрительного зала, в которую входит собственно зал (число посадочных мест около 400), а также при каждом из залов лекционная аудитория и вспомогательные помещения (площадь которых достигает не менее 200 кв.м.);  спортивно-оздоровительные помещения, в том числе спортзалы; группа художественного воспитания с музыкальной, хореографической, фото и универсальной студиями, а также кабинетом эстетики (общая расчетная площадь свыше 400 кв.м); группа технического творчества (общая площадь превышает 800 кв.м.); группа биолого-опытнической деятельности, кабинеты, теплицы и лаборатории которой в совокупности занимают порядка 1000-1200 кв.м.; информационно-библиотечный центр, размер которого зависит от количества единиц хранения (что, в принципе, теряет смысл при современных формах хранения; наряду со спортивными внутришкольными залами предполагается сооружение открытого легкоатлетического спортядра с круговой беговой дорожкой длиной до 330 м. и многочисленными игровыми площадками; наконец, в качестве отдельной группы выделяется столовая, рассчитанная на питание учащихся в две смены (свыше 500 кв.м. площади).

Легко заметить, общеобразовательная школа содержит практически все виды общественного обслуживания некоммерческой сферы, за исключением медицинских стационаров и поликлиник.

Как и в подавляющем большинстве случаев, в анализируемом микрорайоне запроектировано по генеральному плану, но не построено множество других сооружений общественного назначения — спортивно-оздоровительных (включая бассейны), культурно-развлекательных с обширной номенклатурой учреждений для детей и взрослых. В частности, не построены общественные помещения общественно-клубного характера для всего населения микрорайона (в отличие от, скажем, школьников, которые имеют соответствующие помещения внутри школьного комплекса). Если же все это было реализовано, то резко бы возросло  дублирование технологически однородных помещений и сооружений, с которым мы сталкиваемся в современной, ущербной с точки зрения общественного обслуживания, ситуацией.

Если вспомнить о том, что расположенная на границе микрорайона ВУЗ’овская структура также, в принципе, может развить собственную сеть спортивно-оздоровительного обслуживания, то и без того огромная масса общественных сооружений получила бы существенную прибавку.

 

4.1.2.   Парадоксы дефицита отраслевых зданий общественного назначения в условиях их избыточности.           

Внешне ситуация с общественными объектами бюджетной сферы (которая продолжает существовать по отраслевым законам) выглядит так, как это было в условиях тотальной ведомственной организации всей сферы обслуживания:  на одной и той же территории при избыточности определенных объектов общественного обслуживания  и их элементов наблюдается дефицит этих же объектов и их элементов.

На примере уже построенных сооружений в выбранном нами микрорайоне это выглядит следующим образом.

Территория микрорайона фактически уже обладает зрительными залами с соответствующей инфраструктурой — если просуммировать то, чем располагают три его школы и три ДЭЗ’а — в количестве, превышающем расчетную потребность населения в данном типе сооружения (порядка 2000 посадочных мест). Однако школьные помещения недоступны населению, или, в более мягкой форме, трудно доступны как по архитектурно-планировочным, так и по экономическим и организационным соображениям. Небольшие залы при ДЭЗ’ах не обеспечены соответствующей инфраструктурой, т.е. фактически не удовлетворяют по качеству предъявляемых к ним требований, и используются в лучшем случае для эпизодических собраний жильцов дома и для сбора коммунальных служащих.

То же самое положение дел имеет место со спортивными школьными залами.

Таким образом, на территории складывается парадоксальная ситуация. С одной стороны, имеет место избыточность определенных объектов общественного обслуживания, поскольку они не загружены полностью в процессах отраслевого использования и простаивают значительное время. А с другой — существует дефицит этих же объектов по отношению к жителям микрорайона, поскольку планировочные и организационно-экономические факторы, или же низкое качество сооружений (как это происходит с открытыми спортивными сооружениями) не позволяют населению пользоваться  ими.

Другим парадоксом отраслевого подхода к организации сферы обслуживания является то, что дефицит в тех или иных типах сооружений будет всегда и в принципе не может быть преодолен. Он создается на каждом новом витке развития той или иной области деятельности.

Совершенствование тех или иных сфер деятельности, той же педагогики, приводит к регулярной  критике наличной типологии школьных сооружений как неполной по отношению к возможным видам деятельности школьников. Требование учесть неучтенные заставляет авторов типологий на следующем этапе корректировки нормативов вводить дополнительные виды внешкольных учреждений, которые по технологии и архитектурно-планировочным решениям могут значительно отличаться от действующих. Так сегодня научно-технический и культурный прогресс выдвигают на первое место ранее неизвестные виды деятельности: если до последнего времени детское творчество сводили к изобразительной, музыкальной и танцевальной деятельности, то сейчас начинают доминировать информационные технологии, которые резко “проваливаются” во все более юные возраста. Сложившаяся система обслуживания реагирует на это добавлением к старым типам учреждений новых — в форме дефицита на последние. И это понятно, поскольку “старые” учреждения, занятые тем пением и рисованием, не возьмут на себя задачу развития информационных технологий.

 

  • Недостаточность отраслевого подхода в решении территориальных задач.

Мы в разных формах отмечали нерелевантность типов общественных учреждений и потребностей человека. Теперь мы можем уточнить, что отраслевые интересы, которые стоят за такой типологией, могут не совпадать с интересами многих территориальных субъектов. Потребности человека носят генерализованный характер, а удовлетворена та или иная потребность может самыми разными путями.

Человек  хочет быть здоров, а каким образом это делается — посредством больничного лечения, посещения поликлиник с уклоном в традиционную или нетрадиционную медицину, благодаря занятиям физической культурой, соблюдению диеты или формированию здорового образа жизни, для него, в принципе, все равно. Важно, чтобы все эти возможности были ему открыты: известны благодаря деятельности просветительских организаций и воспитаны в нем как культурная традиция, могли быть оплачены из его личного или муниципального бюджета,  доступны территориально, укладывались в рамки его основной деятельности. При этом данные способы сохранения и упрочения здоровья во многом взаимозаменяемы — физическая культура и здоровый образ жизни резко сокращают посещение поликлиник и больниц, а снижение деятельности в первой области увеличивает потребность в услугах второй области.

То, каким именно способом воспользуется человек для сохранения своего здоровья, не безразлично для  муниципальной администрации, которая, с одной стороны, стремиться оптимизировать и минимизировать  бюджетные затраты, в том числе затраты, связанные со здоровьем населения (обратим внимание на то, что это несколько иное, нежели затраты на собственно медицинское обслуживание), а с другой — иметь здоровое население.

Выбор способа не безразличен для каждого конкретного налогоплательщика, поскольку ему важно, на что идут его деньги, в частности, в какой мере возвращаются ему же в виде муниципальной услуги, или же тратятся на социально неполноценных лиц. (Информирование о характере трат обязательно для муниципальных органов.)

Выбор способа не безразличен для каждой конкретной отрасли, которая специализируется на той или иной технологии услуги, поскольку расширение зоны ее влияния означает приток инвестиций и всего, что с ними связано.

Очевидно, что интересы территории — ее администрации и населения, не совпадают полностью с интересами отрасли. Администрации нужна сильная отрасль, но не нужна отраслевая монополия. Кроме того,  для администрации выгодно, если отрасль может участвовать в решении системы взаимосвязанных территориальных задач, не вырывая одну из них в силу узко профессионального интереса.

В качестве примера генерализованной потребности, которая может быть обеспечена средствами различных отраслей, было приведено здоровье. Но, в принципе, этот пример может быть повторен на любой из таких потребностей.

Для того, чтобы продемонстрировать принципиальную возможность удовлетворения одной и той же генерализованной потребности средствами различных отраслей построим укрупненную двумерную матрицу, где по горизонтали отложим основные отраслевые формы общественного обслуживания, а по вертикали — основные классы социальных потребностей населения; в ячейках матрицы тремя, двумя, одним крестиком или его отсутствием отметим вероятность удовлетворения тех или иных социальных потребностей за счет определенной трансформации отраслевой деятельности. (Такая матрица может быть уточнена и развернута применительно к конкретным муниципальным ситуациям.)

 

 

  учреждения

 

 

соц. функции

 

Здраво-

охранения

 

спортивные

и отдыха

 

образо-

вательные

 

культуры и

искусства

Торговли,

Общепита,

Бытового обслужив.

 

Здоровье

 

 

ХХХ

 

ХХ

 

Х

 

Х

 

Х

 

Обучение и

просвещение

 

Х

 

ХХХ

 

ХХ

 

Х

Предметное

творчество

 

 

Х

 

ХХ

 

ХХ

 

ХХХ

 

 

Общение

 

 

Х

 

ХХХ

 

ХХ

 

ХХХ

 

ХХ

 

Релаксация

 

 

ХХ

 

ХХХ

 

ХХ

 

Х

 

 

Содержательное комментирование этой матрицы занимает значительное место, хотя может быть легко восполнено воображением читателя

Вопрос в том, каким образом данная матрица может быть реализована в практике городского управления. Очевидно, что невозможно заменить существующую отраслевую систему городских учреждений обслуживания на какую-то другую, построенную на иных типологических основаниях — скажем, на учете интересов конечного потребителя, поскольку она отражает не только специфику распределения товаров и услуг, но главным образом их производства. Медицина, образование, спорт, культура являются профессионально организованными сферами со своей наукой, инженерией, системой подготовки кадров, промышленностью. Поэтому можно лишь модернизировать эти сферы в  целях территориального управления (интересов населения прежде всего), используя для этого закрепленные за ним инструменты влияния на развитие городской среды в целом и на отраслевые структуры обслуживания в частности. В конечном счете это все те же финансово-экономические инструменты прямого (бюджетные средства) и косвенного действия (налоговые механизмы, нормативы и методики проектирования и организации городской среды). С содержательной точки зрения это может означать установку на многофункциональное использование отраслевых структур, где в качестве функций выступают потребности населения. При этом модернизация в сторону увеличения функций каждой отраслевой структуры не может идти вопреки ее интересам, но должна выступить в качестве органического шага развития ее основной деятельности. Все это позволит повысить как социальную, так и экономическую эффективность общественных сооружений.

Понятие многофункционального использования сооружений многогранно. Оно означает прежде всего физическое объединение многих дублирующих друг друга технологических структур (сооружений) и их полиотраслевое финансирование. Однако создание материальных предпосылок деятельности лишь первый шаг, поскольку остается важнейшая задача — организация самой деятельности как многофункциональной. И здесь не может быть норматива или стандарта. Каждое решение в конечном счете есть творчество людей, включенных в эти процессы.

Экономические вопросы, при всем том, остаются одними из главных и первоочередных. Оптимальным решением является такое, которое сможет объединить городские бюджетные инвестиционные и иные бюджетные ресурсы таким образом, чтобы существующие отраслевые структуры общественного обслуживания задействовали свой громадный общественный потенциал (смотри приведенную выше матрицу) и проявили интерес к решению общегородских проблем.

В современной рыночной ситуации получила широко распространенная модель, когда предприятия борются за деньги потребителя, изучая развития спроса и постоянно диверсифицирую свою продукцию под этот спрос (в том числе создают новый спрос за счет выбрасывания новых товаров на рынок), т.е. модернизируют и развивают производство не столько в силу  продолжения отраслевых традиций, но в зависимости  от успешности продвижения того или иного вида товаров и услуг на рынке.

Эта модель во многом приложима к бюджетным предприятиям общественной сферы, которые  могут и должны бороться за муниципальные средства (подобно тому, как это уже происходит в области коммунального хозяйства и жилищного строительства).

 

4.3.  Пример проектирования многофункционального Образовательного Центра на базе общеобразовательной средней школы.

Необходимость проектирования конкретной образовательной средней школы в виде многофункционального образовательного центра возникла при переводе небольшой, по московским масштабам, частной школы (150 так называемых трудных детей в десяти классах) с занимаемой ею территории  в центральной части города на более обустроенную и отвечающую нормативным требованиям в один из районов новой жилой застройки со слабо развитой общественной инфраструктурой

Возникшая проблема типична для любых небольших школ, число которых резко возрастает в связи с развитием частного образования. Суть ее заключается в следующем. Если строить в таких школах необходимые для полноценного педагогического процесса и удовлетворяющие минимальным технологическим требованиям общешкольные помещения (зрительные и спортивные залы, клубные комнаты), а также открытые спортивные сооружения, то при этом будут во много раз превышены соответствующие нормативные показатели и возникает вопрос, кто будет нести дополнительные расходы на строительство и эксплуатацию подобных объектов. Муниципалитет, в принципе, может оплачивать лишь общественно необходимые затраты, а все дополнительные расходы должны будут взять на себя родители.

В этой ситуации руководство школы совместно с социологами предложило вариант, когда названные помещения и сооружения изначально проектируются и в дальнейшем эксплуатируются не только с учетом школьных нужд, но и жителей микрорайона.

Архитектурно-планировочная схема такого решения выглядит следующим образом (смотри схему)

Прокомментируем  количественные характеристики отдельных структурных элементов данной схемы.

  • Собственно учебные группы помещений, в расчете на 150 учащихся — около 1000 кв.м. Из них:
  • классные и лабораторные помещения, мастерские — 450 кв.м.;
  • игровые и помещения для отдыха младших школьников — 240 кв.м.;
  • вспомогательные помещения (включая комнаты для учительского персонала, вестибюль, холлы, коридоры, гардеробные, туалетные комнаты), часть из которых используется всеми посетителями Центра — 250 кв.м.
  • Спортивные помещения — 600 кв.м. Из которых:
  • спортивный зал — 360 кв.м.;
  • тренажерный и гимнастический залы (включая душевые комнаты) — 240 кв.м.

Вспомогательные помещения (порядка 200 кв.м.) являются общими для всего Центра, что является чистой экономией по сравнению с ситуацией раздельного строительства общественных сооружений, обслуживающих жителей микрорайона.

Данная величина спортивных помещений значительно превышает ту, которая рассчитывается исходя из численности учащихся и нормативов на каждого из них (150 кв.м.). Однако она является минимально допустимой с точки зрения организации полноценных спортивных занятий как для школьников, так и для других групп населения.

Кроме спортивных помещений для нужд школы, а также жителей микрорайона, проектируется создание открытого спортивного комплекса — спортивного ядра и беговой дорожки длиною 250 м.

В соответствии со строительными нормами и правилами (Общественные здания и сооружения. СНиП 2.08.02-89) спортивные помещения такой структуры и площади (без учета бассейнов) обслуживают около четырех тысяч жителей.

  • Зрительный зал и клубные помещения — 200 кв.м. Из них:
  • зрительный зал на 150 мест (используется для дискотек и иных массовых мероприятий; трансформируется в два малых зала) — 100кв.м.;
  • клубные помещения — 100 кв.м.

Размер планируемого зального и клубных помещений Центра лишь немного превосходит тот, который полагается для школы такого наполнения в соответствии с нормами СниПа. Эффект же его совместного использования школьниками и населением микрорайона может быть очень высок, так как надо учитывать, что ведущая функция зрительного зала и клуба при школе — снять напряжение, связанное с организацией досуговой деятельности детей и молодежи, объединив его по возможности с досугом родителей.

Примечание. Конечно, авторы проекта крайне занизили потребность в таком досуговом учреждении, пытаясь снизить расходы на весь проект, стоимость которого выходит за рамки проекта обычной школы. Однако проблемы делинквентности молодежи, ее послешкольного образования настолько остры, что требуют специальной развернутой программы, в которой должны принять участие многие подразделения территориальной администрации. Поэтому при реальной кооперации руководства школы, руководства как департамента образования, так и других заинтересованных подразделений территориальной администрации и при решении принципиальных вопросов совместного инвестирования и ведения дел данная часть проекта должна быть, по-видимому, резко увеличена. О недостаточности запроса свидетельствует и то, что в соответствии с нормативными документами помещения такого размера призваны обслуживать от 1200 (по клубам) до 2000 (по зрительным залам) человек. По другим видам обслуживания Образовательный Центр может охватить до 4000 человек. Руководство школы аргументирует этот выбор также тем, что подобно школе предполагает сохранить относительно камерный характер Центра, строить его на принципах личных знакомств и персонального членства. Очевидно, что эта модель может стать предметом обсуждения со стороны других участников проекта.

Как и в случае со спортивным блоком , строительство порядка 60 кв.м. подсобных помещений для зрительного зала и клуба, которые бы пришлось построить в структуре отдельного сооружения для нужд жителей микрорайона,  экономится за счет использования соответствующих помещений Центра в целом.

  • Кафе-столовая площадью 75 кв.м.

В качестве школьной столовой помещение обеспечивает питание детей в две смены.

Как кафе для жителей микрорайона дает 35 посадочных мест, что по нормам призвано удовлетворить потребности в таком виде обслуживания около 4 тысяч жителей.

В качестве вспомогательных также используются помещения Центра в целом.

  • Библиотечно-информационный центр площадью 75 кв.м.

Соответствует школьным нормам. В качестве общетерриториального рассчитан на одновременное посещение 18 человек.

  • Психодиагностический и коррекционный центр площадью 100 кв.м.

Потребность в таком центре для школы, имеющей дело с трудными подростками, очевидна, как и очевиден дефицит в такого рода учреждениях в микрорайонах.

Площадь такого центра выходит за пределы школьного медицинского кабинета, который предусматривается разработчиками нормативных документов по школам почему-то в рамках рекреационной группы помещений.

Подытоживая расчетную часть проектного предложения отметим следующее:

  • по сравнению с нормативными показателями для школы со 150 учащимися (около 1350 кв.м.) предлагаемый проект требует введения 500-550 кв.м. дополнительных площадей, не считая сверхнормативного земельного отвода под открытые спортивные сооружения;
  • но только дополнительная площадь позволяет нормально организовать педагогические процессы в относительно небольших школах и делают тем самым возможным их широкое распространение;
  • использование определенных элементов школьной структуры для обслуживания жителей близлежащей территории — для разных элементов число таких жителей колеблется от 1200 до 4000 человек — снимает необходимость в строительстве общественных зданий общей площадью около 1400 кв.м. Если учесть сверхнормативное превышение школьных площадей на 500 — 550 кв.м., то чистый выигрыш составит не менее 850 кв.м.;
  • нами не учитывалось сбережение земельных ресурсов при строительстве комплекса по сравнению с возведением отдельных учреждений общественного обслуживания. Оно в значительной степени определяется конкретной градостроительной ситуацией, в частности, от месторасположения участка и, соответственно, от цены земли. Для Москвы данный экономический эффект может достигать не меньших значений, нежели собственно капитальные затраты. В случае же строительства и реконструкции в центральных частях города такого ресурса просто нет.

До сих пор эффективность предлагаемого проекта Образовательного Центра рассматривалась по отношению к таким критериям как возможность нормальной организации педагогического процесса, а также экономия земельных ресурсов и капитальных вложений за счет сокращения потребности в площадях. Однако последнее будет реализовано только в том случае, когда на практике Центр начнет функционировать в качестве единого многофункционального учреждения: различные залы и другие помещения, в том числе вспомогательные, на самом деле будут работать не только в режиме школьного образования, но обслуживать население микрорайона;  возможные конфликты будут решаться ко взаимному интересу, а не в пользу главного владельца комплекса; финансирование текущей деятельности и последующей реконструкции Центра будет осуществляться всеми заинтересованными ведомственными структурами в долях, соразмерных их пользованию помещениями и сооружениями.

В данном конкретном случае авторы проекта школы-центра разработали достаточно надежную с точки зрения отмеченных проблем организационно-экономическую программу, которая, однако, не может быть универсальной. Суть этой программы в следующем.

Школа аккумулирует средства на строительство Образовательного Центра из разных отраслевых источников — в той мере, в какой решаются проблемы этих отраслей. При этом в соответствии с градостроительными и иными нормативами определяются средства, которые пришлось бы потратить отраслям (на организацию внешкольного досуга, культуры, создание и поддержание спортивно-оздоровительных зданий и сооружений для обслуживания населения микрорайона и т.д.), если бы для этого пришлось строить и эксплуатировать отдельные сооружения из расчета на то количество жителей, которое может обслужить Центр. Определяется экономия для каждой отраслевой группы помещений, получаемая за счет эффекта комплексирования. Определяется та часть в затратах на эти группы помещений, которую в соответствии с нормативами несет отрасль школьного образования, исходя из фактического числа обучаемых в школе-Центре детей. И далее отрасль оплачивает свою часть нормативных затрат за вычетом сумм, получаемых от эффекта комплексирования, и сумм, которые должно внести школьное ведомство. Если вернуться к отраслевой экономии, выраженной в площадях, то в финансовом выражении экономия будет составлять не менее 50%.

Но руководство Центра остается его единственным владельцем и распорядителем — как на этапе проектирования и строительства, так и эксплуатации, получая и на то и на другое мероприятие определенные отраслевые финансовые ресурсы.

Гарантией многофункционального использования помещений является социально-экономическая модель деятельности Центра, которая органично вписана в образовательные процессы и является инновационной.

Предполагается , что общешкольные, т.е. открытые для общемикрорайонного использования группы помещений имеют отраслевой бюджетное финансирование и могут иметь коммерческую составляющую, т.е. строиться в том числе на платной основе (минимизируемой в меру участия отраслей в финансировании деятельности “своих” групп помещений). Каждая такая группа закреплена за определенными коллективами школьников, которые организуют деятельность каждого блока как с точки зрения сервиса (работая в определенной сфере обслуживания и профессионализируясь в этом направлении), так и бизнеса, ведя его экономику, диверсифицируя спектр услуг и добиваясь их максимальной эффективности.

Представляется, что работающий по такой модели Образовательный Центр будет работать не менее эффективно, нежели современные коммерческие организации и выполнять при этом важную образовательную и воспитательную работу.

В заключение отметим, что социологическая работа в этом конкретном случае включала: критику существующей практики, совместную с градостроителями и руководством школы проектирование с акцентом на социальные задачи и инновации в области организации процессов учебной деятельности. Реализация проекта предполагает в дальнейшем в том числе социологический мониторинг процессов, которые будут развиваться в этом Центре.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

  1. Сазонов Б.В. Место и характер социальных исследований при разработке концепций социально-экономического развития города. В сб. Государственное регулирование экономики и социальные проблемы модернизации. Часть П. М., УРСС, 1997.
  2. Сазонов Б.В. Перманентное архитектурное проектирование на базе системных категорий. Системные исследования. Ежегодник. М., 1983.
  3. Сазонов Б.В. Методологические проблемы в развитии теории и методики градостроительного проектирования. Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании. М., Стройиздат, 1975.
  4. Тищенко В.И. Использование информационной технологии при анализе динамики моделей городского развития. В данном Ежегоднике.
  5. Строительные нормы и правила. Общественные здания и сооружения. СНиП 2.08.02-89. М., 1996.
  6. Временные нормы и правила проектирования, планировки и застройки Москвы. МГСН 1.01-97.Приложение к постановлению Правительства Москвы от 12.08.1997 г. № 592.
  7. Вебер М. “Объективность” социально-научного и социально-политического познания. Избранные произведения. М., “Прогресс”, 1990.
  8. Сазонов Б.В. Методология вторичного анализа…… Системные исследования. Ежегодник. М., “Наука”, 1998.
  9. Коржева Э.М. Некоторые методологические проблемы вторичного анализа социологических данных. Государственное регулирование экономики и социальные проблемы модернизации. Часть П. М., УРСС, 1997.
  10. Жукова Т.М., Погорецкий В.Г. Информатизация и архивы данных в социологическом сообществе. Государственное регулирование экономики и социальные проблемы модернизации. Часть П. М., УРСС, 1997.
  11. Европейские базы данных по социальным наукам. Международный журнал социальных наук № 9. РАН, ЮНЕСКО, май 1995.

 

[1] Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №97-03-04205)